Страница 1 из 87
Джон Норман
Дикари Гора
Хроники Противо-Земли — 17
1. Ког и Сардак. Переговоры в Дельте
— Сколько их там? — спросил я Самоса.
— Двое, — ответил он.
— И они, в самом деле, живы? — переспросил я.
— Да, — подтвердил мой собеседник.
Во второй ан, задолго до рассвета, посланец Самоса прибыл во внутренний двор-озеро моего дома в городе каналов Порт-Каре. Это место — база множества пиратских кораблей, бич моря Тассы, это мрачный драгоценный камень в её мерцающих зеленых водах. Дважды он ударил по створке морских ворот, тупым концом своего копья, сделанного из дерева Ка-ла-на. Он предъявил перстень с печаткой, принадлежавший Самосу из Порт-Кара, первому капитану совета капитанов. Проснуться у меня получилось быстро. Утро, в начале весны, было холодным.
— Надвигаются тиросцы? — Я спросил белокурого гиганта Турнока — бывшего крестьянина, пришедшего, чтобы разбудить меня.
— Я так не думаю, Капитан, — ответил он.
Девочка что была около меня, испуганно натянула меха по самое её горло.
— Замечены рейдеры Коса? — спросил я.
— Вряд ли, Капитан.
Рядом со мной звякнул металл. Это дёрнулась цепь, прикреплённая к ошейнику моей девчонки. Под мехами она была раздета. Цепь соединяла её широкий стальной ошейник с рабским кольцом в ногах моей постели. Тяжелая цепь.
— Значит, он пришёл по делу, не касающемуся дел Порта-Кара? — поинтересовался я.
— Я думаю, что скорее всего, нет, Капитан, — отозвался Турнок. — Мне кажется, что он прибыл совсем не по делам Порта-Кара.
Он стоял у двери, и маленькая масляная лампа освещала его бородатое лицо.
— Это были спокойные времена, — пробормотал я, — пожалуй, они продлились слишком долго.
— Капитан? — переспросил он.
— Ничего, — не стал я объясняться.
— Ещё так рано, — прошептала девушка рядом со мной.
— Тебе не давали разрешения говорить, — прикрикнул я ей.
— Простите меня, Господин, — пролепетала она.
Я резко сдёрнул тяжелые меха с моей каменной лежанки. Девушка быстро подтянула вверх свои ноги и откатилась в сторону. Сидя на краю кровати, я рассматривал её сверху вниз. Она пыталась прикрыться от глаз Турнока, и я подтянул её к себе.
— О-о-о, вздохнула она.
— Вы встретитесь с ним в зале для приёмов? — спросил Турнок.
— Да, — ответил я.
— О-о-о, — простонала девушка. — О-о-о!
Теперь, когда она перевернулась на спину, стало хорошо видно небольшое, красивое клеймо в верхней части её левого бедра, чуть ниже ягодицы. Я поставил его сам, ещё, когда был в Аре.
— Хозяин, я могу говорить? — спросила она.
— Да, — разрешил я.
— Но мы не одни, — сказала она. — Здесь есть посторонний!
— Тогда, молчи, — ответил я ей.
— Да, мой Господин, — простонала рабыня.
— Вы скоро туда подойдёте? — спросил Турнок.
— Да, — ответил я ему. — Скоро.
Девушка со страхом смотрела на Турнока через мое плечо. Потом она прижалась ко мне, закрыла глаза, задрожала и расслабилась. Когда она вновь взглянула на Турнока, она сделала это так, как делает принуждённая к покорности рабыня, сжатая в мужских руках.
— Я сообщу посланцу Самоса, что Вы подойдёте с минуты на минуту, — сказал Турнок.
— Да, — подтвердил я.
Тогда он покинул комнату, поставив масляную лампу на полку около двери.
Я смотрел вниз в глаза девушки, удерживаемой в моих руках.
— Вы сделали меня рабыней, — сказала она.
— Ты и есть рабыня, — заметил я ей.
— Да, мой Господин, — согласилась она.
— Ты должна привыкнуть к своему рабству, во всех его гранях, — сказал я ей.
— Да, мой Господин, — ответила моя рабыня.
Я отстранился от неё, и сидел на мехах с краю кушетки.
— Девушка благодарна, что Хозяин прикоснулся к ней, — сказала она.
Я не отвечал. Благодарность рабыни — ничего не значит, как и сама рабыня.
— Ещё так рано, — прошептала она.
— Да, — согласился я.
— И очень холодно, — сказала она.
— Да, — я вновь согласился с ней. Угли в жаровне, стоящей слева от большой каменной софы за ночь прогорели. В комнате было промозгло, от водоёма внутреннего двора и каналов тянуло холодом. Стены, возведённые из крупных камней, также, быстро остывали и добавляли сырости, да и узкие окна, забранные защитными решётками, тепла не добавляли, хотя и были затянуты кожаными драпировками с пряжками. Мои ступни чувствовали влагу на плитах пола. Я не давал рабыне разрешения, залезать ко мне под одеяло, и она не была столь смела или глупа, чтобы попросить на это разрешение. Но я был снисходителен к ней этой ночью. Я не собирался оставлять её голой на каменном полу, в ногах моей постели, под тонкой простынёй, где из комфорта была только тяжёлая стальная цепь.
Я поднялся с софы и подошел к бронзовой купальне, в углу комнаты, напоенной холодной водой. Присел на корточки, и поплескал ледяной водой на лицо и торс.
— Что происходит, мой Господин, — спросила девушка, — почему этого человека из дома первого капитана Порт-Кара Самоса, прислали столь рано и так тайно?
— Пока не знаю, — ответил я. Я досуха обтёрся полотенцем, и повернулся, чтобы полюбоваться на неё. Рабыня полулежала на боку, опираясь на левый локоть. Цепь, связывающая её ошейник с рабским кольцом, установленным в ногах софы, лежала перед ней.
Под моим взглядом, она встала на колени, опёршись ягодицами на пятки, широко расставив колени, выпрямив спину, подняв голову и положив руки на бедра. Это — обычная поза коленопреклонённой рабыни.
— Даже если бы Вы знали, то Вы не сказали бы мне, не так ли? — спросила она.
— Нет, конечно, — согласился я.
— Я — рабыня, — сказала она.
— Да, — подтвердил я.
— Мне было хорошо с Вами, — сказала она, — и как рабыне тоже.
— Так и должно быть, — усмехнулся я.
— Да, Хозяин, — согласилась девушка.
Я тогда возвратился к софе, и сел на край. Она спустилась с постели, чтобы встать на колени на полу передо мной. Я смотрел на неё сверху вниз. Как прекрасна была эта порабощённая женщина.
— Возможно, заметил я, — Ты могла бы поразмышлять о том, что за дело привело эмиссара Самоса из Порта-Кара в мой дом этим утром?
— Я, Господин? — спросила она, испуганно.
— Да, ты, — сказал я. — Ведь это Ты когда-то служила Кюрам, противникам Царствующих Жрецов.
— Я рассказала всё, что знала, — воскликнула она. — Я рассказала все в темницах Самоса! Я была в ужасе! Я ничего не скрыла! Я выдала Вам всю информацию!
— Да, после чего Ты стала бесполезна, — заметил я.
— Кроме, возможно, того что я могла бы понравиться мужчине как рабыня, — заметила она.
— Да, это точно, — улыбнулся я.
Самос лично издал приказ о её аресте и порабощении. В Аре я предъявил этот документ ей, и сразу после этого, поскольку она понравилось мне, осуществил задуманное. Когда-то она была мисс Элисией Невинс, землянкой, агентом Кюров на Горе. Тогда, в Аре, городе, из которого я был изгнан, я поймал её и сделал своей рабыней. В её собственном доме она была мною схвачена, раздета и закована в кандалы. В её же доме, пока было время, я выжег ей клеймо, и заключил её прекрасную шейку в блестящее, несгибаемое кольцо рабства. До наступления темноты, и моего бегства из города, я ещё успел, проткнуть её уши, что здесь является последней стадией унижения и рабства. В гореанском образе мышления, это ясно даёт понять, что перед тобой рабыня.
В глазах гореан проколотые уши, этот видимая рана, нанесённая, для одевания чувственных и варварских украшений, обычно расцениваются как эквивалент, используемый для наиболее практических целей — это приговор к безвозвратному рабству. Обычно уши прокалывают только самым дешёвым или наоборот наиболее чувственным рабыням. Большинством гореан это рассматривается, как более оскорбительная и унизительная метка, чем прокол носовой перегородки, использующийся для установки кольца и поводка. Действительно, ведь такое отверстие не заметно со стороны. Некоторые рабыни, конечно, имеют и те и другие проколы.