Сламона

Стол воспитателей часто оставался пустым, поэтому завтрак для Мильна был похож на танец на минном поле: никогда не знаешь, с какой стороны бабахнет! В любую минуту его могли окунуть лицом в тарелку, бросить ему дохлого таракана в стакан или выбить из-под него стул. Очень скоро Мильн наловчился проглатывать завтрак за считанные секунды, и, прижимаясь к стене, подальше от коварно подставленных ног, змейкой выскальзывать из столовой.

До занятий в школе оставалось еще два часа, но Джон стремглав взлетал по лестнице на второй этаж, хватал школьную сумку и выскакивал из приюта прежде, чем его одногруппнички успевали разделаться с завтраком и перехватить его в спальне… Если ему это удавалось.

А если не удавалось, он вылетал из спальни намного позже и, пробегая по улицам левобережного Мурленбурга, на ходу прилаживал на место полуоторванный карман куртки или пытался отряхнуть побелку со штанов…

Он бежал по зажатому между кирпичными заборами Приютскому Тупику, по сверкающей витринами многолюдной Доусоновской Улице, по угрюмым переулкам Флайта, пролетал по пружинящим доскам моста — и наконец оказывался на другом берегу реки Дуплы, оставив левобережный город позади!!!

Когда Дэви станет Великим Магом и нагрянет в Предел, свирепый огонь будет бушевать от привокзальных улиц до самых последних домов на Заводской Окраине, и валькирии будут с хохотом носиться над рушащимися домами!

Но через этот хлипкий деревянный мостик огонь не перейдет. Весь левобережный Мурленбург превратится в горящий кошмар, но правобережный Мурленбург останется целым и невредимым, ни одна искра не перелетит на правый берег через узкую речку Дуплу!

Отдышавшись, Мильн закидывал сумку за спину и начинал подниматься по каменным ступенькам, врезанным в склон Замкового Холма.

Прошагав по рыжей от кленов Тенистой Аллее, он нырял в лабиринт узких извилистых улочек, где по утрам бывало так тихо, что можно было услышать, как с деревьев на мостовые падают желтые листья.

Город на склонах Замкового Холма смахивал на город из книжки сказок, которую Мильн часто читал в Госхольне: машины здесь встречались даже реже, чем неоновые рекламы, зато каждое утро по здешним истертым каменным мостовым цокала копытами настоящая живая лошадь, запряженная в тележку с бидонами молока… Вот таким и был Ассагардон, пока туда не нагрянули литты!

Как и в прежнем Ассагардоне, здесь над черепичными крышами поскрипывали дружелюбные общительные флюгера, на маленьких мощеных площадях разгуливали непуганные голуби, в погожие дни на увитых цветами подоконниках мурлыкали благодушные кошки, в крошечных садах за узорными оградами виляли хвостами добродушные собаки… Если бы можно было остаться в правобережном Мурленбурге навсегда!

Пройдя по путанице уютных улочек, Мильн открывал решетку золотисто-желтого школьного сада, перекидывался парой слов с ручейником Шлепом, обитающим в бассейне фонтана, и входил в пустую, торжественно-гулкую прихожую мурленбургской филологической школы.

В такую рань здесь горело всего несколько ламп, и в безлюдном таинственном полумраке все здешние чудеса принадлежали ему одному.

Первым делом Джон гладил по прохладной спине вытянувшуюся у двери каменную львицу Типпу, потом с разгону проезжался по гладким черно-зеленым квадратам пола, быстро скидывал куртку и переобувался в пустом гардеробе и заглядывал под правую из двух лестниц, ведущих в верхние этажи — поздороваться со старым корабельным якорем Штормягой. Никто не знал, откуда и когда взялся под школьной лестницей настоящий корабельный якорь, сам Штормяга тоже об этом помалкивал, зато мог долго и словоохотливо рассказывать о тайфунах, подводных чудищах и далеких человеческих портах, которые перевидел во время своих морских путешествий. Джон любил болтать со стариком Штормягой, а еще любил смотреть на огромный, подсвеченный изнутри глобус, неутомимо вращающийся между оснований двух лестниц.

Океаны, горы, реки, моря медленно проплывали мимо, а Мильн заворожено смотрел на этот пестрый крутящийся мир — до тех пор, пока снаружи не доносился шум моторов у школьной ограды.

Это автобусы привозили старших учеников из Шека, но когда вундеркинды веселой приливной волной врывались в школу, Мильн уже мчался по коридору второго этажа. Он влетал в пустой, пахнущий цветочной прохладой класс и плюхался на свое место — за третий справа стол у окна.

Вся школа теперь гудела от голосов и топота ног, и вскоре в класс вбегали одноклассники Джона, а следом за ними входила госпожа Роза.

— Джонни, доброе утро! — весело говорила она.

Вундеркинды тоже на разные голоса выкрикивали: «Привет!» и «Здорово, Джонни!», а Мильн в ответ бормотал: «Здрасьте, госпожа Роза…» и «Привет!»

Домашние шумно рассаживались по местам, скоро трижды ударял колокол, веселая болтовня стихала — и начинался первый урок.

Иногда уроки бывали скучные и трудные, например, арифметика, чаще — легкие и интересные, например, история и география, только гораздо труднее любого урока Мильну на первых порах давались перемены.

Его одноклассники были вообще-то очень даже ничего ребята (для людей, конечно): они никогда не обзывали его «приютским», всегда подсказывали ему на уроках и приглашали в свои игры на переменах… Только лучше б они не приглашали его так настырно, и лучше б не вытаскивали его на переменах в шумную рекреацию! При первой же возможности Джон норовил улизнуть обратно в класс, но там его частенько доставала госпожа Роза: присаживалась за парту рядом и начинала приставать с дурацкими вопросами и задушевными разговорами.

«Тебе нравится в Мурленбурге, Джонни?» «Ты с кем-нибудь подружился в приюте?» «Откуда у тебя этот синяк на руке? А ты не выдумываешь, Джонни?» «Какое время года ты больше всего любишь?» «Какую книжку ты сейчас читаешь? А ты читал про…»

Это учительница старалась показать, что хотя и сплавила Мильна в приют, все равно считает его не хуже своих Домашних.

И все-таки госпожа Роза была очень добрая (для человека). Она никогда не ругала Мильна, если тот приходил в класс в куртке с оторванными пуговицами, она даже сама пришивала ему эти пуговицы, а после того, как в свой самый первый школьный день Джон заблудился в правобережном лабиринте и опоздал на целых два урока, учительница несколько дней подряд встречала его по утрам на мосту через Дуплу и сама отводила в школу, пока он хорошенько не запомнил дорогу.

Наверняка ее прапрабабушка была русалкой, но…

Но лучше бы она не нашептывала на ухо вундеркиндам, что те должны втягивать бедняжку Джона в свои игры, и лучше бы не кидала на него украдкой таких задумчиво-печальных взглядов, от которых начинала чесаться спина, и лучше б не задавала ему столько настырных вопросов …

И все-таки, когда Дэви станет Великим Магом, он подарит госпоже Розе кольцо с лунным камнем, таким же голубым, как ее глаза. А может, даже покатает ее на своем единороге!

Из всех одноклассников Джона самым лучшим был Эдвин Коллин, с которым Мильн сидел за одной партой. Коллин никогда не приставал к Джону с глупыми вопросами, всегда давал ему списывать арифметику (а Джон всегда подсказывал своему соседу на географии), и делился с Мильном конфетами и жвачкой. Один раз Эдвин даже подарил Джону стеклянного тигренка (которого Бэк-Джой отобрал и грохнул об пол в тот же вечер), а в другой раз дал ему почитать книгу «Коралловый остров». Интересно, их посадили вместе потому, что Эдвин тоже был не совсем таким, как все?

Нет, он, конечно же, был Домашним, но почему-то никогда не трепался о своих родителях или о том, как провел последние выходные — не то, что остальные вундеркинды. А однажды Джон подслушал болтовню Элис о том, что в эту пятницу за Эдвином опять никто не приехал и ему пришлось остаться в пансионате — наверное, его родители скоро разведутся!

Да что она там понимает, эта болтунья! Конечно, ей невдомек, что теперешние родители Эдвина — вовсе не настоящие его родители, они просто усыновили Эдвина, когда тот был еще малышом. А его настоящие папа с мамой — последние светлые эльфы Предела. Они попытались уйти отсюда в Запределье и случайно потеряли сына в Прорве, вот почему Эдвин так не похож на обычного человека…