Страница 35 из 42
В суете пролетел день, и, когда вечером мы сошлись в гостинице Ирсы, каждый из нас был выжат, словно лимон. Но зато наша компания была готова к походу. В течение несколько часов подогнав свои обновки и оружие, а затем подготовив лошадей, мы смогли спокойно выспаться.
Наступил второй день отпуска. У грузопассажирского телепорта, одного из одиннадцати, которые находились на территории, подконтрольной великому герцогу Ферро Каниму, мы встретились с наёмниками Гаяра, бывалыми и хорошо снаряжёнными вояками. И с этого момента можно было начать отсчёт времени похода.
Все мы, после того как Кальк оплатил транспорт, вместе со снаряжением и лошадьми вскоре оказались в Адельбурге. Местной страже были представлены все документы относительно официальной цели нашего путешествия и поднаёма отряда воинов. Формальности были улажены, подорожная получена, и, не задерживаясь в пределах городских стен, мы выступили на север.
Первый месяц весны в новых для меня местах не пришёлся мне по душе, да и дорожные впечатления были не самыми приятными. Днём слякотно и сыро, дороги плохие, трактиров в пути нет, деревни все какие‑то серые и убогие, дома покосившиеся, а смотреть на хмурых крестьян и лица голодных детей, которые понуро стояли вдоль обочин и молча протягивали к нам худые грязные ладошки, было тяжело. Поэтому на привале, за день преодолев восемьдесят пять километров и находясь в двадцати пяти километрах от замка, где в осаде находились женщины Сараны, я сидел возле костра, жевал бутерброд с ветчиной, и он был мне не в радость.
Рядом со мной присел Кальк, который из котелка над огнём налил себе в расписную деревянную кружку горячего взвара. Держа ёмкость в обеих руках, он спросил:
— Ты чего такой хмурый, Уркварт?
— Устал что‑то. — Раскрывать перед однокурсником душу мне не хотелось, и я решил отделаться нейтральным ответом.
— А я думаю, что ты крестьян местных вспоминаешь.
— А если и так, то что? — Я посмотрел в глаза Калька, которые пристально изучали меня.
— Ничего. — Он пожал плечами и перевёл взгляд на кружку. — Просто не ожидал от тебя подобной впечатлительности и жалости к низшим слоям. Я как увидел, что ты из своей седельной сумки каравай хлеба вынимаешь и крестьянке отдаёшь, так чуть с лошади не упал.
— Ты впервые подобное увидел?
— Да. — Кричард сделал глоток горячего напитка. — У нас подобные поступки не в чести.
— Где это у вас?
— Во владениях великого герцога Канима. Да и в других областях империи тоже.
— А у нас на севере не так.
— Может быть, но всё равно ты странный. И порой складывается впечатление, что ты не делишь людей на благородную кровь и простую.
— По‑моему, Кричард, чепуха это всё. Какая разница, благородный ребёнок или нет. Главное, что он голоден, а у меня есть еда, и, может, этот каравай хлеба, которым я с крестьянкой поделился, спасёт её детям жизнь.
— А может, этот хлеб сожрёт её мужик, который потом будет свою жену смертным боем бить.
— Не исключено. Но моя совесть чиста, я сделал хоть что‑то.
— Дело твоё. Однако я считаю, что дворянин не должен помогать простолюдинам, ибо это может заронить в их низкие душонки мысли о том, что они равны нам, а после таких измышлений и до бунта недалеко.
Отвечать я не стал, потому что продолжение бессмысленного разговора привело бы к спору, где каждый из нас остался бы при своём мнении. Мне было достаточно того, что я услышал. И я понимал, что подобной жизненной позиции, в духе которой воспитан Кальк, придерживается девять десятых всего благородного имперского сословия, которое привыкло к мысли, что на фоне остальных людей они — высшая каста. И если сержантов нашего военного лицея, которые являлись свободными гражданами и воинами, молодые дворяне ещё могли принять как относительно равных, то крепостных крестьян таковыми никто не считал. Да что говорить, даже для моего друга Альеры, который, безусловно, хороший и честный человек, они всего лишь быдло и чьё‑то имущество, и не более того. Такая вот иная, неприглядная сторона феодализма. Для своего круга — благородство и красивые жесты, по крайней мере в присутствии вышестоящего сюзерена, а к низшим слоям полное презрение. А что самое паскудное, мне всё равно придётся жить по правилам общества, к которому я принадлежу, и не совершать поступков, которые могут быть истолкованы как моя слабость.
Настроение ещё более ухудшилось. Я поднялся от костра, прошёл к своему спальному месту, закутался в чистую толстую попону и провалился в сон.
Ночью на землю спустился мороз. Вылезать из тёплого спального лежбища не хотелось, но пришлось. Позавтракав, наш отряд продолжил свой путь и ближе к полудню подошёл к замку, где жила тётка Сараны, баронесса Рино, рано ставшая вдовой одинокая тридцатипятилетняя женщина.
Мы ожидали, что здесь будет настоящая осада, со всеми сопутствующими этому действию таранами и воинами, которые готовятся к штурму. Но как оказалось, мы были слишком хорошего мнения о «домашних» баронах герцогства Мариен. Осада выражалась в том, что посреди поросшей травкой дороги, ведущей к замку, стояли лагерем десять конников, грязных и плохо вооружённых мужиков. Да и сам замок Рино не впечатлял — обычное поместье на холме, обнесённое деревянным палисадом, на котором стояло несколько слуг баронессы. Вот так вот. По всем нашим прикидкам и собранной в «Крестиче» информации выходило, что здесь серьёзное укрепление и дела творятся действительно крутые. А на деле получалось, что мы попали на обычную сельскую разборку.
Впрочем, расслабляться не стоило, и мы продолжали всё делать по первоначальному плану. Наёмники Гаяра схватили и обезоружили расположившихся на отдых считающихся в местных краях дружинниками мужиков. Торман Сарана в сопровождении Калька направился в замок тётки, где воссоединился с матерью и сестрой. А мы с Альерой занялись допросом пленных воинов, которые оказались бойцами одного из наших противников барона Мариша.
Воины, если их можно так назвать, Мариша, в полном недоумении оттого, что их взяли в плен, отвечали на каждый поставленный перед ними вопрос. Виран, Гаяр и я внимательно их слушали. И уже через два часа, как раз к тому моменту, когда в сопровождении весьма симпатичной блондиночки лет шестнадцати на гнедой полукровной лошадке из замка вернулись Торман и Кричард, мы обладали более полной информацией о положении дел в графстве Сарана и прилегающих к нему трёх баронствах.
Картина вырисовывалась следующая. Есть один хороший замок в центре всего этого района — владение Сараны. Вокруг него на расстоянии двадцати — тридцати километров — три крепких особняка с палисадами, подобные тому, в котором живёт баронесса Рино. Дружинники баронов по сути самые обычные крестьяне и бывшие работники ножа и топора, которые несколько лет назад встали под руку новоиспечённых феодалов. Местность вокруг небогатая, частично болотистая. Три десятка деревень, по полторы‑две сотни жителей в каждой. Такова реальность по факту. А мы ехали на серьёзную драку, в которой дружинники — это профессиональные воины, бароны — настоящие рыцари в сверкающих доспехах, а замок — нечто мощное и каменное, с высокими стенами, барбаканами, донжонами, крепкими воротами и прочими укреплениями. И если смотреть по факту, ради подобных раскладов не стоило тянуть в эти места тридцать наёмников и изобретать хитроумные планы. Хотя без поддержки соваться в такую глушь, как окраина герцогства Мариен, тоже не стоило, нашего сокурсника просто затоптали бы толпой, и нас вместе с ним, так что всё сделали правильно, хотя противник и оказался слабее, чем мы ожидали.
— Господа кадеты! — спрыгивая со своего жеребца и помогая спуститься наземь девушке, воскликнул радостный и счастливый Сарана. — Позвольте представить вам мою сестру Молин!
Как учтивые и благовоспитанные люди, мы поклонились девушке, представились в ответ, и при этом я обратил внимание, каким восторженным взглядом смотрит на юную Сарану наш временный компаньон Кальк.
«Да, видать, увлёкся кадет Кальк», — отметил я. Но быстро отогнал эту мысль и, посмотрев на Кричарда и Тормана, сказал: