Страница 26 из 42
— Да как же так?! — Я остановил коня и со злобой оглянулся на дворец позади. — Нас что, используют как быков‑производителей?!
— Спокойно, дружище. — Альера перегнулся с седла и хлопнул ладонью меня по плечу. — Не надо суеты. Поехали дальше.
Мы продолжили путь, и я сказал:
— Я не знал, что так всё случится, а иначе не поехал бы в гости. Почему ты мне ничего не сказал?
— Думал, ты всё знаешь. У тебя есть фамильный браслет, — он кивнул на мою левую руку, где висел серебряный оберег с руной «Справедливость», — и он, помимо охраны твоего тела и разума от магических атак, следит за тем, чтобы не было нежелательных детей вне брака, и оберегает тебя от плохих болезней, передаваемых половым путём. Вот я и решил, что ты на него расчёт делаешь.
При этих словах Альеры мне вспомнилось, как девушки во дворце пару раз просили меня снять браслет, но я отказывался, и они отставали.
«Да уж, снова не всё так просто, как оно кажется на первый взгляд», — подумал я и спросил Вирана:
— Не знаешь, как браслет работает на безопасный секс?
— Без понятия. Просто у тебя оберег очень старый, явно староимперская работа, а не новодел. У древних магов и дворян с этим было строго: что ни амулет или талисман, так не только для защиты, но и для здоровья.
— Ясно. А что насчёт тебя и остальных наших сокурсников?
— Мне‑то что? Я соображаю, что делаю, и себя под контролем держу, а с другими на эту тему не разговаривал, но думаю, что они в курсе того, что в нашем отдыхе имеется второе дно.
— Как же Фертанг мог до такого додуматься?
— Нечего тут думать. Это стандартная практика. И если ты не в курсе, то Нуман Седьмой именно так на свет и появился. Он сын рабыни и Нумана Пятого. Ему улыбнулась удача, и когда он к власти шёл, то был неразборчив в средствах и жесток к своим врагам, так что стал князем. А если бы ему не повезло, то сейчас бы этот князь отрабатывал заплаченные за него деньги в одной из магических школ, на потоке заряжая накопители энергии. — Виран посмотрел на меня и улыбнулся. — Не переживай ты так. Ведь всем хорошо. Мы отдохнули. Фертанг показал, какой он гостеприимный хозяин и хороший товарищ, и даже смущался, когда в лицее про женщин разговор шёл. Его отец через девять месяцев получит трёх‑четырёх карапузов с хорошим потенциалом, то есть не зря на нас потратился. А наложницы, которые родят бастардов, будут иметь возможность обрести относительную свободу, и на старости их, уже утративших красоту и здоровье, не сошлют убирать навоз в свинарниках, а скорее всего оставят жить во дворце и прислуживать на кухне. Разницу чуешь?
— Да. Только не понимаю, почему с наложницами мы кувыркаемся, а не какие‑нибудь дворянчики, готовые за иллир на всё, что угодно?
— А всё просто. Ты никогда не интересовался разведением животных?
— Как‑то не доводилось. Но понимаю, к чему ты клонишь. Порода?
— Конечно. Одно дело — брать захудалого конька, чтобы кобылку покрыть, а другое — сильного, яростного и мощного боевого жеребца, от которого будет хороший приплод. Это что касается лошадей, а если мы говорим о людях, то у кого самая сильная кровь, которую несложно к себе приблизить? Кого легко втёмную сыграть, чтобы они особо ни о чём не задумывались? Понятное дело, что это кадеты военных лицеев, которые пока мало о чём задумываются. Однако имеют характер, силу воли и связь с дольним миром, благодаря которой они переносят все невзгоды немного легче своих обычных сверстников.
— Ты это от брата узнал?
— От него самого, да и отец кое‑что рассказывал.
— Ясно, — пробурчал я, нахмурился и замолчал.
Вскоре, проехав через очень грязный и запущенный нищенский квартал, где оборванные люди лежали чуть ли не в сточных канавах, мы въехали на рынок рабов, огромное поле, покрытое каменными плитами, в центре которого находился большой помост. На этом сооружении у стола с важным видом стоял мордастый пожилой мужчина с деревянным молотком в руках. Позади помоста находились загоны, закрытые высоким и плотным забором от глаз покупателей — четырёх десятков хорошо одетых мужчин и женщин.
Альера и я спрыгнули с лошадей, дождались княжеских слуг, передали им животных и присоединились к покупателям. Виран спросил:
— Слушай, Уркварт, а чего мы сюда припёрлись?
— Хочу на сам процесс торговли людьми посмотреть и на краснокожих купцов взглянуть.
— Чего на рабов смотреть? Всё равно денег нет, и слуги нам не скоро понадобятся. А большинство манкари наверняка в порту.
— Нет. Давай полчасика постоим, а потом в порт, а то я ведь кроме своего севера, Йонара, лицея и княжеского дворца и не видел‑то ничего.
— Ладно, как скажешь, только нет в продаже рабов ничего интересного.
По какой‑то причине торги не начинались, видимо, продавцы ждали основных покупателей, краснокожих заокеанских торговцев. Они наконец объявились спустя пятнадцать минут. Пять человек, широкоплечие и высокие мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, с длинными чёрными волосами, зачёсанными назад и сколотыми на затылке костяными белыми гребнями. Одеты они были в кожаные штаны и безрукавки, под которыми виднелись крашенные в цвет морской волны льняные рубахи. Из оружия торговцы имели при себе узкие мечи, чуть длиннее моего корта и покороче ирута. Лица и внешняя сторона рук у манкари в самом деле были красного цвета. Это для меня было удивительным, и я с интересом рассматривал заокеанцев. И видимо, с моей стороны это являлось бестактностью, поскольку один из купцов поймал мой взгляд и попытался заставить меня отвернуться. Но я такую игру знал, был в ней сильнее и выдержал это маленькое испытание. А манкари, злобно пробурчав на своем языке какое‑то ругательство, сплюнул на камень под ногами и сосредоточил всё свое внимание на помосте.
— По‑моему, он тебя оскорбил, — прошептал Альера.
— Начхать! — ответил я. — Будет реальное слово — ответит, а пока его нет, нам с тобой неприятности не нужны.
Тем временем началась продажа рабов. Аукционист дал команду крепким парням, стоящим рядом с помостом, и они вывели первых людей — семь юношей, наших ровесников, в мягких кожаных наручниках и кандалах на ногах.
— Внимание, господа! — радостным тоном объявил мордастый аукционист. — Сегодня продаётся движимое имущество благородного господина Ураки. И торги открываются его личными музыкантами и певцами, которые услаждали слух своего хозяина до самой его кончины, а теперь могут развлекать вас. А если вы останетесь недовольны музыкальными и певческими талантами этих прекрасных мальчиков, то они окупят расходы на себя хорошим трудом в поле. Стартовая цена за всех пятнадцать иллиров.
Некая пожилая женщина предложила семнадцать, ещё один покупатель обозначил двадцать, а третий, кто‑то из манкари, двадцать три. Его цену никто не перебил. Гулкий удар деревянного молотка, и труппа была продана заокеанцам.
После музыкантов‑певцов на помост вывели работников. За ними женщин. Далее детей и стариков. Снова крепких мужчин и опять женщин. Только за один час было продано примерно триста пятьдесят человек, и всех, за исключением двух кузнецов и двух столяров, купили краснокожие.
В общем, я увидел всё, что хотел, и мы с Вираном решили проехаться по городу и посмотреть его достопримечательности. Но покинуть рынок тихо и спокойно нам не дали, так как путь к лошадям оказался перекрыт тремя манкари. Мы попытались их обойти. Но один из них, кажется, тот самый, который мерялся со мной взглядом, сапогом подкинул в нашу сторону комок грязи, упавший на мою ногу. Увидев результат своей шутки, он громко рассмеялся и сказал на языке империи:
— Щенок! Как ты смеешь смотреть в глаза высшего существа?
Я спокойно повернулся к краснокожим заокеанским гражданам, которые вели себя на нашей территории как у себя дома, и поинтересовался:
— Дуэль, или струсишь?
— Кто?! Я?! Да тебе конец! — запальчиво выкрикнул манкари.
— Значит, бой один на один?
— А может быть, два на два? — подавшись вперёд, добавил Альера.