Страница 21 из 46
Как бы ни относиться к этим размашистым эпигенетическим гипотезам и претензиям, несомненным является, что нынешний взрыв интереса к эпигенетическим феноменам не случаен. Подтверждением этого является тот факт, что на недавнем организационном совещании нескольких крупнейших научных центров Европы было принято решение о создании Европейского эпигенетического консорциума. Первой задачей консорциума будет изучение тех различных способов, которыми обычно метилируются регулировочные участки самых важных генов. Как надеются организаторы, это может пролить свет на некоторые аномалии развитии организма и его склонность к тем или иным заболеваниям. Но эти эпигенетические различия имеют не только практическую, но и теоретическую важность. Обнаруженное группой Уайтлоу наследование таких различий, с рассказа о котором мы начали нашу статью, способно существенно расширить современные представления об изменчивости и наследственности, а тем самым о природе эволюционного процесса в целом.
Со времен Дарвина и Мендели биологи утвердились в представлении, что в эволюции нет места так называемому наследованию приобретенных признаков и что говорить об этом – значит возвращаться к Ламарку. Жан-Батист Ламарк (1744 – 1829), одним из первых выдвинувший мысль о естественном ( в отличие от сверхъестественного, божественного) характере эволюции, полагал в то же время, что потомки наследуют те изменения (признаки), которые родители приобрели в течение своей взрослой жизни. Он иллюстрировал это примером жирафы, которая всю жизнь вытягивает шею, чтобы достать все более высокие древесные листья. По Ламарку, приобретенное таким образом небольшое удлинение ее шеи должно передаваться потомкам, и именно это постепенно привело к появлению нынешних долгошеих жираф. (Отсюда, в частности, можно было заключить, что животные сами и целенаправленно совершенствуют себя, и такое наивное объяснение оказалось столь соблазнительным, что даже полтораста лет спустя Трофим Лысенко мог еше провозглашать с академической трибуны: «Клетка не дура! Клетка сама знает, как ей меняться!»).
Позже эти представления Ламарка были отброшены, поскольку наблюдения и исследования подтвердили правоту альтернативной, дарвиновской теории эволюции. Как известно, дарвинизм отрицает возможность целенаправленного изменения живыми существами самих себя. По Дарвину, небольшие изменения происходят в животном мире сами собой, совершенно случайно, непреднамеренно и ненаправленно, поэтому одни из них мог ут вести к «улучшению» животного (в смысле его лучшего приспособления к окружающей среде), другие – к его «ухудшению», а то и просто к гибели (и таких даже намного больше), а третьи оказываются «нейтральными»; решает же судьбу животных сама среда, то есть природа посредством «естественного отбора», как бы отбирая тех, кто по счастливой случайности оказался наиболее приспособленным к ней, и вознаграждая их тем, что их потомство, получившее в наследство от родителей эту «приспособленность», постепенно становится численно преобладающим в популяции.
Как подтвердили бесчисленные эксперименты, позже обобщенные в фундаментальных представлениях молекулярной биологии, передаются по наследству лишь те приспособительные признаки, которые запечатлелись в генах в виде генетических мутаций. И вот теперь эксперименты Уайтлоу и других исследователей эпигенетических различий показали, что такие различия тоже способны передаваться по наследству, хотя они и не закреплены в генах. Как легко видеть, наследование таких различий отчасти сходно с наследованием приобретенных признаков, по Ламарку. Ведь та специфическая «схема метилирования», которая характерна для каждой мыши в опыте Уайтлоу, «приобретена» ею в ходе ее индивидуального развития. Конечно, здесь нет и речи о каком- то целенаправленном «стремлении» организма сохранить и передать приобретенные им в ходе жизни признаки. Но оказывается, что некоторые такие признаки (в данном случае «схема метилирования») в определенных условиях действительно наследуются. Это можно истолковать в том смысле, что эволюция ради каких-то еще непонятных целей позаботилась, чтобы, кроме основного, генетического пути наследования, живые существа имели про запас на какие- то случаи также и путь дополнительный, эпигенетический.
Так что Ламарк, возможно, был все-таки хоть отчасти прав.
Во всем мире
Американские астрономы обнаружили под поверхностью Марса огромную полость, заполненную льдом.
Как сообщила директор американской обсерватории имени Робинсона в Орландо Нэдин Бэрлоу, по своей площади это ледяное озеро соответствует примерно территории штата Аризона. Полость находится на восточном склоне кратера Тарсис, начинается на глубине 200 метров и, очевидно, простирается вниз на несколько километров. «Подо льдом может быть и вода» – считает Бэрлоу. По ее мнению, эти запасы льда могут сыграть исключительно важную роль при освоении в далеком будущем Марса человеком. Первопроходцы смогут пробурить скважину и получать необходимую им воду.
Во всем мире очень быстро сокращается число рождаемых мальчиков. Среди младенцев преобладают девочки. Этот факт приводит в своей книге «Гормональный хаос» английский ученый Джон Питер Майерс, объясняя его действием лжегормонов. Лжегормоны – чужеродные для биосферы синтетические вещества, которые, попадая в организм, начинают вести себя подобно гормонам. Клетка их пропускает внутрь, реагирует, но они не действуют как настоящие гормоны, и начинается разбалансировка всего организма. И потому их еще называют эндокринными разрушителями. Лжегормоны вызывают тяжелейшие нарушения в развитии зародыша, нервной, репродуктивной, иммунной системе организма, в интеллекте и поведении человека.
Причем предельно допустимые концентрации, которыми оперирует традиционная токсикология, здесь неприменимы. Лжегормоны действуют в ничтожно малых, гомеопатических дозах. Для выявления этих токсикантов нельзя рассчитывать даже на самые чувствительные анализаторы Необходимы принципиально иные доказательства и правила проведения экспертиз, которые предстоит выработать.
Речь, по сути, идет о новом. поистине революционном объяснении природы экологозависимых заболеваний.
Наиболее мощное землетрясение 2000 года произошло 2 июня в море у южных берегов индонезийского острова Суматра в пункте с координатами 4,77 южной широты и 102,05 восточной долготы. Его сила составляла 7,9 по шкале Рихтера. Ближайший к эпицентру город Бенкулу с населением около 150 тысяч человек был среди ночи застигнут врасплох. Погибло 97 человек, число раненых превысило 1900 Значительная часть построек и сооружений была разрушена или самим подземным толчком, или вызванными им оползнями. Связь и энергоснабжение оказались нарушенными, аэропорт закрыт, что препятствовало спасательным работам.
Серьезные повреждения были нанесены также на острове Энгано, что в 130 километрах от Суматры. Там насчитывались десятки раненых. Сильно ощущалось землетрясение и в крупных городах Суматры – Палембанге и Лампунге, то есть на расстоянии трехсот километров от эпицентра, а также даже в столице Джакарте и в далеком Сингапуре.
Хотя очаг залегал под морским дном неглубоко, а сила толчка была очень высокой, катастрофической волны цунами он, к счастью, не вызвал. 17 июня 2000 года Исландию постигло крупнейшее землетрясение, считая с 1912 года. Его эпицентр находился в 88 километрах к юго-востоку от столицы Рейкьявика, рядом с вулканом Гекла. Сила толчка составляла 6,6 по Рихтеру. По всей стране произошли разной степени разрушения, но так как это случилось ясным днем и в момент национального праздника, когда почти все население находилось под открытым небом, обошлось без смертельных последствий, а ранения были немногочисленными и незначительными. Наибольшие разрушения отмечены в городах Хелла и Хвальсволлюр, что в 90 и 100 километрах от эпицентра. Через четверо суток новый толчок силой 6,6 случился неподалеку от первого. Он нарушил водо- и энергоснабжение в ряде городов на западе страны. Около города Сельфосс в земле разверзлась трещина длиной 300 метров и шириной 1 метр.