Страница 8 из 99
Лиса даже ягоды перебирать перестала от неожиданности.
— Да это прямо издевательство какое-то! Сравнили! Дракон — и в мышь! Она его не убила? Восставшая? Я б поколотила точно! — она с возмущенным фырканьем затрясла головой.
— Не, ничего, мы как-то не в претензии! — улыбнулся Дон. — Ты же видела меня мышкой! Квали говорил, что ты весьма впечатлилась!
— Нну-у, да! Страшновато! Заявка серьезная! Но дракон-то круче!
— А фиг его знает! Может, наоборот, мышь! Дракона кто видел? Никто. Может, он маленький совсем. А мышки у нас вполне …
Они сидели, с улыбкой глядя друг на друга. Потом Лиса покачала головой.
— Так вы все — кровь дракона? — тихо и задумчиво сказала она.
— По легенде — да, — отозвался Дон. — А Пэр Ри ле Скайн за эти тысячи лет превратилась в Мать Перелеску. Мы называем себя ле Скайн, но с Матерью Перелеской это ни у кого в голове не связывается. Забавно, да?
— Погоди, а сколько же тогда лет Трону? Если все уже даже забыли?
— Много, — улыбнулся Дон. — Очень много. Посчитай. Война закончилась в 2301 году. Тогда и был выращен дворец на-фэйери Лив, а в нем Трон. Почти 6000 лет.
— Офиге-еть! — Лиса сидела, задрав брови, сложив руки в миску с ягодами, и пыталась осмыслить возраст креслица, не произведшего на нее никакого впечатления.
365-й
Щекотка, переходящая в зуд, началась у него два? Нет, уже три дня назад. Он решил, что на кожу попали реактивы, вымылся и решил, что — все. Но, оказывается, это был всего лишь перерыв. Час назад он поймал себя на том, что яростно дерет когтями правый бок. Что за?.. Местные паразиты его не донимали даже в человеческой ипостаси, какую-нибудь заразу он тоже не мог подцепить — не действует на нас, не местные мы… И только сейчас, спустя час с начала почесухи, до него дошло — это Зов. Корявый, неумелый, но Зов. Кто-то домогается его общества и весьма настойчиво, даже, можно сказать, безапелляционно. Ой, кому-то я счаз харю наглую начищу и жопу тощую надраю! Будет всесторонне блестящий маг! Если жив останется.
Старательно, но неумело вычерченная пентаграмма была огромной, рассчитанной явно на его истинный облик. Зря он перекидывался, и так бы поместился. Тощую фигурку на краю поляны он заметил только благодаря слабому сиянию ее? — его? волос. Нну? И что от нас нужно этому убогому? Ри не собирался бродить по поляне, он просто увеличил громкость. А этот убогий пусть либо глотку надсаживает, либо в пентаграмму зайдет, если наглости хватит.
— Ты призывал меня — я здесь! Чего ты хочешь, тварь Жнецова? — голос грохотал, в жаркой духоте ночных джунглей заорали разбуженные птицы, кто-то большой с истерическим визгом и громким топотом удрал в глубину леса, с треском проломившись через кусты. Смотри-ка — зашел! Даже, вернее, забежал! Во нахал! Кто ж ты, такой шустрый? Смотри-ка, Перворожденный! И чего этому пасторальному святому нужно от такой бяки-бяки гадкой, как я? А видок-то у святого совсем не благостный! Глаза горят мрачной решимостью, бровки к носу сведены… Эк его припекло!
Эльф быстрым шагом, почти срываясь на бег, приблизился к Ри, замер на мгновение, вглядываясь, и шумно перевел дух.
— Ты живой, да? Извини, я думал, что тебя нет в живых, и призывал, как духа! — Ри онемел. Эльф и некромантия — Мир сошел с ума? То-то ему этот перенос так не понравился. Ну-ну, что еще скажете, ваше эльфячество? — Но ты точно дракон? — вдруг строго вопросил Перворожденный.
— Нет, блин, жаба с крылышками! — окончательно припух Ри. Громкость убавить он, естественно забыл, поэтому несчастный эльф зажал уши и, пискнув, пригнулся. Извиняться Ри не собирался. Мало того, что в мертвяки записал — так еще, понимаешь ли, никакого пиетета! В пентаграмму зашел, как к себе домой, допрос устраивает, хоть поздоровался бы, что ли! Наглец!
Наглец тем временем вскочил и вдруг сам заизвинялся:
— Ох! Извини, пожалуйста, я не должен был так бесцеремонно!.. Но мне все время так плохо, так страшно, я не соображаю почти ничего!
— Ну, меня-то вызвать сообразил, — проворчал Ри, убавляя громкость, но все еще хмурясь.
— Ох! — махнул рукой эльф — Ты… присаживайся! Ничего, что я на «ты»? — повинуясь его жесту, земля вспучилась, расступилась, и из-под нее вылезла пара корней в виде скамеек. Ри критически провел пальцем — надо же, чисто!
— Э-э… благословенный… — начал эльф.
— Называй меня Пэр Ри, — перебил его дракон.
— А? Да? А я Вэйтэльф, Вэйт, — «клевер, клеверный луг», перевел для себя Ри.
— Пэр Ри, великий дракон, помоги мне! — торжественно начал Вэйт. Глаза его лихорадочно блестели.
— Ага! Уже бегу и спотыкаюсь! Когда я людей научил добывать огонь, иначе они бы там перезамерзли все нафиг — так я был бяка нехорошая! А теперь, как что-то понадобилось — так я уже великий дракон, да? Зашибись, как у вас все просто и легко! А не пошел бы ты, благословенный? В свои благословенные леса?
— Ох! Так!.. Я ж… — спотыкался эльф — Я ж тут ни при чем, совсем, меня ж там и не было вовсе! Я людей-то двадцать лет назад только близко увидел! И… Я люблю ее! — наконец взвыл он. Ри заржал.
— Так эт тебе не ко мне! Эт тебе к травницам! — веселился он — Я тя уверяю — все будет на са-амом высшем уровне! Выше некуда! Ага!
Эльф даже не оскорбился, только сильно и нервно потер руками побагровевшее лицо.
— Дело не в этом, — тихо сказал он — Видишь ли, она человек. Травница, — горько усмехнулся эльф — Она сама травница, и получше многих. Только от старости ни травы, ни заклятия не помогают. Она стареет, и мне очень страшно. Мы вместе уже двадцать лет.
— Ну и прекрасно! Желаю всяческих благ! А от меня-то ты чего хочешь?
— Я жить хочу! — опять взвыл Перворожденный.
— Да и на здоровье — я-то тут при чем? — опять окрысился Ри — Мешаю я тебе, что ли?
— Нет. Она, — почти всхлипнул эльф.
— Б-р-р! — помотал головой дракон. — Давай сначала! Ты ее любишь, — эльф кивнул. — Она тебя любит, — эльф кивнул. — Она тебе мешает жить, — эльф кивнул, потом, спохватившись, замотал головой.
— Нет-нет! Не так!
— А как? Что ты мне голову морочишь? Мешает жить — грохни ее, и все дела, чего париться-то? Ну, если жалко — выгони, но это опасно — обидится, будет мстить. Лучше грохни.
Еще на середине тирады Вэйт схватился за сердце, позеленел, отвернулся и его вывернуло. Ри досадливо сплюнул. Ах, мы такие тонкие, нежные и возвышенные! Ах, нам дурно от одной мысли о том, что разумное существо может кого-то убить! Ах! А вот создать этому кому-то обстоятельства, при которых этот кто-то сам сдохнет — это пожалуйста! Это в полный рост! Главное — подальше с глаз долой, чтобы дохлятина взор не «оскверняла»! Уб-богие!
— Ты смотри мне только здесь не скопыться! Тебе еще меня отпускать, между прочим! А то, смотри, так и буду следом ходить, как привязанный! — припугнул Ри остроухого влюбленного.
— Ох! Да! Сейчас! — Вэйт мужественно боролся с дурнотой. — Ты не понял! Все не так!
— Ну, так объясняй нормально! Любит — мешает, плюнет — покусает! Задолбал!
— Ты ведь… давно ушел, да?
— Давно — не то слово! Да я с вами почти и не жил. Лет 200 с детьми потусовался и слинял. К людям потом заходил, к вам — нет. Стошнило, уж извини! Мусю-сю, пусю-сю! Ах, травка, ах, цветочки! А целую расу отправить в никуда, на верную гибель, объявив, видите ли, что это «скверна ле Скайн» — как не фиг делать! Сволочи полурастительные! Лицемеры! А сейчас вы что творите?
— А что мы творим?
— А то ты не знаешь?
— Не-е! Я ничего не знаю! И не хочу! Я 365-й, я последний, я всегда был один. Ты посмотри, где мы с тобой сейчас находимся, видишь? Это самый-самый край, там уже океан с двух сторон, а здесь уже горы! Я здесь с самого начала живу, ни с кем не общаюсь. У меня соседи только с одной стороны, но про меня забыли все давно, я даже, как их зовут, не знаю! Я бы и дальше один жил, но, как-то раз с порталами экспериментировал, и нечаянно перенесся. Прямо в эту, в куар-тий-ру. Неудачно так, прямо головой об такую штуку, у людей в них вода горячая течет, чтобы вокруг тепло было.