Избранное

Олег пришел в себя и увидел, что висит на том самом корне. Пальцы его побелели. Корень раскачивался, и мелко тек на голову золотой песочек. Олег хотел перехватиться, но пальцы не разжимались. Тогда он подтянулся и укусил пальцы правой руки. Пальцы расцепились, и Олег перехватился. Стрижонок повертел головой и спрятался в нору.

Олег подтянулся еще и ухватился за корень ногами. Он полез вверх. Уже возле самого края обрыва, когда в лицо подуло сенокосным ветром и жаром нагретой земли, Олег почувствовал, что дальше лезть не может.

Он оглянулся на Иртыш. Плот уносило к середине теченья, а Инка стояла с доской в руках. Он глянул вверх. Из-за обрыва все так же шли на реку облака. Под облаками, не шевеля крыльями, держался коршун. И здесь же, под облаками, только пониже, гибко свешивалась вдоль обрыва и висела вниз головой небольшая зеленая змея. Змея посмотрела на Олега, качнулась мягким телом и уползла в нору.

Олег испуганным рывком подтянулся, вцепился в край обрыва — в песок и в траву — и, вырывая траву с корнем, ломая ногти, влез на обрыв. Он далеко отбежал от берега и тогда только сел.

Инка все стояла на плоту посреди реки. Плот покачивался и плыл по теченью. Инка смотрела в сторону Олега. Тогда он встал и громко крикнул. Инка швырнула доску в Иртыш и начала снимать платье. Инка намотала платье на голову и, скорчившись, ногами вперед, прыгнула в воду.

Наступал вечер. Инка и Олег шли берегом и ели из пригоршней землянику. Платье на Инке уже обсохло, а сама она смеялась. Стороной, в тайге, послышалась машина. Вечерние дали широких лесов гулко несли говор мотора вдоль Иртыша, и только иногда машина вдруг смолкала, — видимо, уходила в низину.

— Дорога там, наверное, — сказал Олег.

— Ага, — сказала Инка.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю. Той дорогой мы и пришли.

— Далеко до нее?

— Нет. Пошли через тайгу, тут и часа не пройдем.

Они ушли от берега. Ушли под смолистые низкие чащи соснового леса.

— Скажи, что хотела наворожить, — попросил Олег.

— Не скажу. Потом скажу. — Инка забежала вперед, встала возле сосны, обхватила ее руками. — Ты бы утонул, и я бы утонула.

— А я не утонул.

— И я не утонула. А говорить тебе не буду, что наворожила.

— Я сам узнаю, — сказал Олег.

— Потом узнаешь, а сейчас нет. Иначе жить тебе неинтересно будет.

— Жить всегда интересно.

— Нет, — сказала Инка.

Машин больше не слышалось, а в лесу темнело. Высоко прошли по соснам несколько красных птиц. Птицы были с длинными черными хвостами. Птицы увидели людей, расселись по веткам и стали разговаривать.

— Вжжик, — сказала большая старая птица, посмотрела на соседку и кивнула серебряной головой в сторону Инки.

— Дура, — сказала Инка той птице.

Соседка недовольно покачала головой и сказала первой птице:

— Вжжик!

— Вжжик, — сказала третья птица и спрыгнула на ветку ниже, села как раз над Олегом.

— Вжжик, вжжик, вжжик, — сказала первая.

Третья вспорхнула и уселась на прежнее место.

— Боятся, — сказала Инка.

— Чего им бояться… — сказал Олег.

Птицы смолкли и задумались. Далеко сквозь чащу вдруг упал яркий луч солнца. Он упал на голову старой птице, и вся голова ее вспыхнула, будто птица надела красную шапку. Она повертела головой и сказала:

— Вжжик!

Стая поднялась и улетела.

— Спать отправились, — сказал Олег.

— Я тоже спать хочу, — сказала Инка.

— Подожди, может, на дорогу выйдем.

— А чего дорога? На ночь глядя кто по таким дорогам ездит…

— Страшно?

— Не страшно, а скучно. Ну, пойдем.

Вскоре вышли на лесную поляну. Поляна была выкошена, а сено собрано в низкий стог. Сумерки сгустились, и все вокруг помглело, будто покрылось пеплом. На дальнем краю поляны узким тонким слоем густился туман. И не скошенный кем-то цветок стоял там среди тумана, длинный и большой. Он стоял над туманом и в сумерках казался вороным.

— Давай здесь спать, — сказала Инка.

Она подошла к стогу и разгребла в нем большую дыру.

— Смотри, как тепло, — сказала Инка.

Олег засунул в стог руку и почувствовал жар. Инка обернула свое широкое платье вокруг колен и, пятками вперед, залезла в стог.

— Смотри, как славно, — сказала она.

Олег постоял, посмотрел в темные чащи леса и тоже устроился в сене.

Инка уснула быстро. Олег долго лежал с открытыми глазами.

Ночь пришла, и тишина сумерек наполнилась каким-то неясным, но повсеместным движением и шепотом леса. Небо, тронутое по краю зарей, опустилось над соснами низко, доверчиво, отчего стало казаться, что лес говорит о чем-то с небом, о чем поговорить среди дня никак не решался. В шуме темных вершин было что-то загадочное и в то же время очень простое: чуть прислушайся — и вот поймешь эти доверчивые слова. Но разобрать их никак нельзя или не хватает сил, потому что хочется спать. Большая тихая птица сорвалась откуда-то в глубине леса и, махая неуклюжими крыльями, низко прошла над поляной.

Инка вдруг раскрыла глаза и долго смотрела на Олега, потом улыбнулась и снова закрыла их.

И Олег уснул. И крепко спал до самого утра. Среди сна он услышал, что кто-то ходит вокруг стога. Ходит легкими и смелыми шагами, обирает сено то с той, то с другой стороны. Олег хотел проснуться, но не смог. Уже на рассвете он почувствовал, будто кто-то осторожно коснулся его плеча, и стало жарко, а сон навалился еще сильнее. Но он глаза открыл и низко над собой увидел глаза Инки.

— Хватит спать, — сказала Инка, — видишь, солнце уже светит.

Они выбрались из стога и прошлись по поляне.

— Так я и не рассказала тебе, что наворожила, — вздохнула Инка.

— Сейчас расскажи.

— Сейчас я уже забыла. Потом вспомню. Потом расскажу.

А потом они шли берегом Иртыша в траве по самые плечи. Трава сверкала и сгибалась под обильной росой. Одежда промокла. Ноги скользили, точно по земле прошел дождь. Над водой стоял туман. Он шел, растягивался островами и таял. И там, под туманом, гулко играла рыба. Олег встал над рекой, сложил вокруг рта ладони и громко крикнул:

— Кто там ломает кусты?

Река помедлила и тоже громко ответила:

— Ты.

Инка присела и захохотала.

— Кто там ломает кусты? — снова громко спросил Олег.

— Ты, — сказала река.

Тогда Инка тоже сложила ладони вокруг рта и так же громко спросила:

— Что там кричат в шалашах?

Река подумала и произнесла:

— Ах!

И потом к вечеру они вернулись к селу на паром. Паром загрузился на той стороне. Люди сидели на берегу и ждали. Пожилой мужчина, босиком и в розовой атласной рубашке свертывал из газеты цигарку и что-то говорил соседу, который держал перед ним кисет.

— Знаешь, сколько мы прошли за два дня? — спросила Инка, свесив ноги с обрыва и болтая ими над водой.

— Километров десять, — сказал Олег.

— Восемнадцать, я прикинула.

— Откуда ты знаешь?

— Мы здесь с нашими ходили.

— Ужас сколько, — сказал Олег, — целых восемнадцать километров. Да еще сколько проплыли.

Паром уже отчалил и приближался. На пароме ходили по кругу две слепые лошади, а паромщик покрикивал на них и ставил паром носом против теченья.

Глядя издали на паром, пожилой мужчина в атласной рубашке сказал соседу:

— Сегодня передавали, опять город какой-то оставили. Борисов, что ли. Под Оршей бои идут.

— Я жил в Орше, — сказал сосед. — Хороший город. Жалко его. Да и от Минска-то километров двести восточнее.

— Невеселые песни, — сказал мужчина в атласной рубашке.

— Какие нынче песни… Ни радости, ни веселья, — сказала за спиной Олега женщина, которая тоже сидела на земле и пила молоко из зеленой бутылки.

Енькиному отцу там, далеко, куда его увез пароход, а потом поезд, должно было в этот день исполниться тридцать три года, И в дом, который Петр построил для себя и своей будущей семьи пятнадцать лет назад на краю села, недалеко от озера, в дом, где по-прежнему висело на стене его охотничье ружье, Мария созвала гостей.