…Но еще ночь

10.

Парадокс эгоизма . Если эгоизм — это всё, что обусловлено приматом личных интересов, или интересов собственного Я, то ключ к нему и лежит очевидным образом в названном Я. Осознать эту незамысловатую связь, значит, однако, осознать большой философский скандал, или, что, наверное, хуже, большое философское недоразумение. Недоразумение случилось уже при самом рождении эгоизма. Английские homines oeconomici , успешно занятые имплантацией своего голема в жизнь, не сочли почему-то нужным согласовать случай с философскими коллегами, которым как раз взбрело в голову заняться проблемой Я в самый разгар его гражданского самоутверждения. Определенно: это был скандал, пусть даже его и удалось вполне по-английски не заметить.

Выяснилось, что самого-то Я, интересам которого и должна была бы служить деятельность selfmade-men , попросту нет. В блистательных анализах Юма[250]Я оказалось не реальной сущностью, а всего лишь «пучком или совокупностью различных восприятий, следующих друг за другом с невообразимой быстротой и находящихся в постоянном течении и движении» («a bundle or collection of different perceptions which succeed one another with an inconceivable rapidity and are in perpetual flux and movement») . Иными словами, полезной иллюзией, или, если угодно, логической привычкой, которой пользуются как незаменимым средством для улаживания множества несуразиц.

11.

Сказано коротко и со всей недвусмысленностью: Я — это пучок восприятий. Вопрос: что станется с пучком, если убрать из него восприятия? Английский ответ: пучок станет ничем, nothing but a word , потому что он и есть слово , посредством которого мы связываем: цветы в букет, а, скажем, восприятия в Я. Немецким возражением на этот ответ было бы: но должен же пучок уже — быть , прежде восприятий и как их forma formans . По аналогии с математикой: можно ли сказать, что число три — пучок трех единиц? Если да, то получить три можно, трижды складывая единицу. Но чтобы трижды сложить единицу, надо, ведь, иметь уже троицу до сложения. Эгоизм не так прост, как его малюют. Достаточно сказать, что на нем споткнулась и сломала себе хребет западная философия после двух с половиной тысяч лет проблемного существования. Это особенно заметно на сопоставлении его судеб в уже упомянутом немецком и английском философском исполнении. В мировоззрении немецкого идеализма «пучок» Я первичен трансцендентально. Он абсолютен, потому что не персонален. В философии английской (от Локка до Джона Стюарта Милля) картина явлена с точностью до наоборот: пучок вторичен и обусловлен восприятиями. Он не трансцендентален, как раз потому что персонален. Вопрос бьет, как молотом: может ли Я быть трансцендентальным, оставаясь персональным? В конкретной формулировке: может ли философ Фихте откликаться на Я своего «Наукоучения»?

Соответственно: Мировой Дух гегелевской «Феноменологии духа» опознавать себя в самом Гегеле? На ответ — утвердительный — решился Макс Штирнер, но подвох таился не в самой утвердительности ответа, а в его поименности . Логика вопроса требовала солипсического ответа, и понятно, что Штирнер своим скандальным «да» отвечал не за Фихте и не за Гегеля, а единственно за себя . Опыт Штирнера повторил Ницше. Что же такое ницшевский «сверхчеловек» , как не увязший одной ногой в Байрейте «единственный» Штирнера!

Хранителям западной философской традиции не представило труда зачислить казус по классу курьезов, особенно на фоне личной судьбы маргиналов, вздумавших пропустить традицию сквозь «игольное ушко» эгоизма. Безумный Ницше, катаемый в коляске в окрестностях Веймара, и «торговый агент» Штирнер, дважды попавший под домашний арест, так и просились в очередную воскресную проповедь по топику «гордыня» . При условии, что за пафосом проповеди незамеченным оставался бы обратный эффект: неладность самой философии, которой показалось вдруг, что она в состоянии компенсировать свою проблемную слепоту апелляцией к безумию смельчаков, осмелившихся поднять проблему.

12.

В сущности, английский эгоизм был, как сказано, недоразумением . Английская философия сослужила недобрую службу английскому wellness ; она просто подпилила сук, на котором держалось гордое сознание островитян. Речь шла о действиях в интересах Я, каковое Я, при более пристальном, философском , рассмотрении, оказывалось nothing , ничем, или nobody , никем, — за отсутствием тела , Я-сознание которого предполагало бы не меньшую физиологичность , чем, скажем, обмен веществ или кровообращение. Действия в интересах Я оказывались, таким образом, действиями в интересах чего-то, чего нет . Или, если и есть, то не иначе, как из самих действий в его интересах. Действия (по-гречески «драма» , на санскрите «карма» ) слагают повседневное Я человека, которому кажется при этом, что действует оно само. В действительности не эгоизм вытекает из Я, а Я из эгоизма. Вывод впечатляет бесцеремонностью (или, в другой интерпретации, юмористичностью): эгоизм не присущ человеческой природе, а внушен ей. Действуют эгоистически не потому, что являются эгоистами, а с точностью до наоборот: являются эгоистами, потому что действуют эгоистически.

13.

Совсем иначе обстоит дело в немецкой версии, где эгоизм обнаруживает себя как crux metaphysicorum . Генрих Гейне[251]предостерегал в свое время западную публику от немецких сюрпризов: «Не смейтесь над моим советом, советом мечтателя, предостерегающего вас от кантианцев, фихтеанцев и натурфилософов. Не смейтесь над фантастом, ожидающем в мире явлений такую же революцию, какая произошла в области духа. Мысль предваряет действие, как молния гром. Немецкий гром, будучи и сам, конечно же, немцем, тяжел на подъем и раздается несколько замедленными раскатами; но он грянет, и когда вы однажды услышите его грохочущим, как еще не грохотало в мировой истории, знайте: немецкий гром достиг, наконец, своей цели. От этого грохота орлы повалятся бездыханными на землю, а львы в отдаленнейшей пустыне Африки подожмут хвосты и станут вползать в свои царские логовища.

В Германии будет инсценировано нечто, по сравнению с чем французская революция покажется всё еще безобидной идиллией». Можно, конечно, задним числом сдвинуть пророчество Гейне в измерение политического и ограничить грохотание немецкого грома заколдованным двенадцатилетием национал-социалистического мифа. Нет сомнения, что те, кому оно попадется на глаза, в большинстве так и сделают. В конце концов, отчего бы и Адольфу Гитлеру, как немцу и современнику Гуссерля, не занять свое место в расширенной до мира политики и синхронно протекающей истории философии? Сомнительно не само сопоставление (которое, на деле, может оказаться необыкновенно глубоким), а способ его уяснения. В конце концов, всё сводится к линии прицела, и если осмысливать пророчество Гейне в топике эгоизма , то придется не перепрыгивать (вместе с Карлом Лёвитом) от Гегеля к Ницше и дальше в «Миф ХХ столетия», а остановиться на Штирнере, после чего судьба ответа будет зависеть от того, завязнет ли мысль в Штирнере или она прорвется сквозь Штирнера в никогда и никем еще не виданные перспективы.

14.

Таблица категорий, варьируемая от Аристотеля до Канта, дополняется в Штирнере новой и невозможной категорией. Более того: подчиняется ей. До всякой сущности, субстанции и чтойности здесь проставлено Я . Выяснилось: философы в усилиях познать мир упустили из виду «слона» (самих себя). Отсутствие Я ( «ктойности» ) в учениях о категориях было, впрочем, не столько упущением, сколько логически вынужденной слепотой. Категории, как высшие роды бытия, являются пределами обобщения, и поместить среди них индивидуальное можно было бы, только обобщив последнее. Но обобщить индивидуальное, значит устранить его. Говорить о человеке вообще , как говорят о столе вообще или льве вообще, средствами традиционной логики нельзя. Стол вообще или лев вообще возможны лишь в той мере, в какой их мыслят, а мыслит их некто логик . Не вообще логик, а вот этот вот . Но очевидно, что и логик, чтобы быть вообще логиком, должен быть помыслен.

250

A Treatise of Human Nature, Book I, Part IV, Sect. VI.

251

Zur Geschichte der Religion und Philosophie in Deutschland, Werke in vier Bänden, Frankfurt/M., 1994, Bd. 4, S. 164.