Страница 21 из 28
— Короче, волыну по-любому «замылим», — объявил Рябинин о первоначальных действиях.
— В тайник давай что-нибудь другое зарядим.
Бескудников, закончивший возню под торпедой, вынырнул из салона:
— Парняги, прикиньте, у них «дурь» под бардачком… Барыги, по ходу, — и, подражая жителям Северного Кавказа, цокая языком, покачал головой.
Костя забрал оружие с сиденья и протянул Рябинину:
— Прибери тогда…
Серёга забрал ствол, спрятав его под разгрузку, а Костя продолжил осмотр своей стороны. Бес перешёл к багажнику. Дальнейший шмон больше ничего интересного не дал. Только в багажнике завалялась сапёрная лопатка, со следами ещё не засохшей земли.
«Как у Богомолова, — подумалось Косте, — супесь…»
— Трупы закапывали? — стоящий рядом Долгов, колупнул пальцем комок земли на кончике штыка лопаты, которую Бес держал в руках.
— И недавно, — он ещё раз повернув древко, бросил её в багажник.
— У меня тоже всё, — стягивая перчатки, отошёл от машины Костя.
Подголовник был возвращён на место, суровые нитки разреза стянуты, в тайнике, неравноценно, устроились две тротиловые шашки с электродетонаторами.
Рябинин с Таричевым, закончив сортировку прав, паспортов и удостоверений поднялись со скамейки.
— Распределимся так, — Серега был собран, как легкоатлет перед стометровкой, — Катай и Долг прыгают в «семёрку»… Номера, кстати, снять не забудьте.
— Уже… — вставил Долгов.
— Угу… Я с Бесом и Тарой в «козла», а «чехов» к Зомби… Всё, мы пошли. Костян, заводи ласточку, между нами пойдёте.
— Серый, мы по официалке работаем? В Центр едем?
Рябинин, как показалось Косте, с некоторым сожалением, вздохнул:
— Да… Будем по официалке… Потом объясню…
И, не дождавшись ответа, пошёл к УАЗику. Бес и Тара потянулись следом.
— Ты за руль? — Костя не любил езду на заднеприводных автомобилях.
— Давай… — Саня натянул перчатки и полез за руль.
Костя ещё раз обошёл машину, удостоверился, что номера действительно сняты и мирно покоятся под пассажирским сиденьем. Долгов завёл машину, Костя сел рядом. Скинув автомат с плеча, поудобнее устроил его около дверцы, с возможностью резкого извлечения.
— Тормозни, — попросил он, когда Долгов вырулил к офицерской палатке. Около неё стояли «буханка» ОМОНа и УАЗ оперов. Рябинин разговаривал с Андреем. Значит «духи» перегружены. Костя вышел из машины и подошёл к разговаривающим, правда, в стадии прощания.
— Спасибо… Пацанам скажи, что в ближайшее время заедем, — Сергей от души тряхнул руку Андрея.
— Всегда рады помочь, особенно по делу, — улыбнулся в ответ Андрей своей фирменной улыбкой.
— Готовы? — уже к Косте обратился Сергей.
— Всегда готовы! — ответил тот и, обнявшись с Андреем на прощание, прыгнул в машину. Автомобили один за другим выехали за КПП. Андрей постоял немного, глядя в след уехавшей колонны, и направился в спортгородок.
Никакие ведомственные приказы, инструкции или протокола комиссий по взаимодействию никогда не смогли бы способствовать столь быстро и чётко проведённой совместной операции. Скорее всего, на согласование с руководством ушли бы недели, было бы написано море справок, реки рапортов, которые слившись, закончились бы выводом о нецелесообразности проведения мероприятия. Офицеры «Визиря» и опера уголовного розыска нарушили сразу несколько служебных положений, совершили ряд должностных преступлений. Если бы их кто-нибудь спросил ради чего? Ни те, ни другие не дали бы внятного ответа.
Награды? В случае неудачного исхода операции всё незаконное всплывёт и вместо наград можно выхватить реальные сроки лишения свободы.
Гораздо проще пару раз залить шары с кадровиком и подсунуть ему, самим на себя написанное, представление, как делали любители нагрудного железа.
Офицерский долг и служебное рвение? Тоже навряд ли. Никто из них, даже подспудно, не задумывался о красоте преподнесения своих действий. Да и такие опера как Рябинин и Бескудников, отпахавшие, «на земле» не меньше десятки, давно без иллюзий относились к этим понятиям. Слишком суровая школа — уголовный розыск, чтобы патриотично и пафосно отсвечивать мужественным профилем на фоне развёрнутого знамени.
Пусть руководство, да штабные с грохотом роняют слезы под «Господа офицеры». Скорее, причиной всему этому была банальная, как бы это громко не звучало, фронтовая солидарность, что ли… На войне, все чувства обнажены до неприличия, постоянное дыхание смерти позволяет за несколько минут, в режиме стерео, понять стоит или нет пойти с тем или иным человеком в разведку, на криминал, к «духам», на переговоры. Костя вспомнил случай, когда к ним, в Гудермес, с попутной колонной попал майор Дальневосточного СОБРа. Уральцы ожидали команды на Грозный и на несколько дней «зависли» в корпусах завода медицинских изделий. Майор Витя возвращался из Хасавюрта. При штурме Грозного он получил лёгкое ранение осколком подствольного заряда. В госпитале ему починили рассечённые ноги и он, не пожелав отъехать в родной Хабаровск, рванул обратно к своим. Ночевать его пристроили в помещение, где с тремя пермяками расположился и Костя.
«Челентано», именно такое прозвище было у Виктора, ввиду внешнего сходства. Несмотря на свои сорок пять лет, источал он, в купе с уникальным жизненным опытом, юношескую энергию. В шесть утра ему надо было запрыгнуть на броню какого-то БРОНа[25], уходящего в Старую Сунжу, где дислоцировался его отряд. Однако, всю ночь они с Костей, за бутылкой водки и парой банок тушняка, проговорили до самого утра. Ни капли фальши, какое-то исповедальное чувство не давало разговору затухнуть.
Двадцатидвухлетний Катаев пытался разглядеть в своём визави истинность выбранного пути. Сорокапятилетний Виктор без киношной показухи, с сильной, хоть и скрываемой эмоциональностью рассказывал про многочисленные командировки, награды, ранения, потерянную семью, погибших друзей. Слушая, Костя понимал, что интоксикация войной может зацепить и его. Кайф осознания жизни после двухмесячного сидения в горах или пятиминутного городского боя заставляет приезжать фанатов войны снова и снова. Вместе с тем, общение с такими людьми всегда доставляло Катаеву мощное, как от услышанной в детстве песни про десятый десантный, ощущение эмоционального подъёма. Когда Челентано уезжал, они попрощались, словно были знакомы лет двадцать и расставались навсегда.
Именно поэтому, а не после ночного боя на консервном заводе Грозного, Катаев и решил для себя больше в Чечню не ездить. Для того чтобы инъекции мужской, пропахшей потом, солярой и порохом дружбы не стали смыслом проживаемой жизни. А потом, как правило, к этой зависимости лепится остальная замануха: боевые, день за два, награды, звания.
Одного раза достаточно решил он тогда.
Но война, как и героин, умеет ждать. Особенно когда тебе 24 года, ты без жены, без детей и с принципами.
Поэтому сейчас, обернувшись сквозь заднее стекло на удаляющегося Андрея, Костя вновь почувствовал, как где-то внутри к вальяжно гуляющему адреналину пытается пристыковаться ощущение правильности такой жизни.
Потом, много лет спустя, он поймёт, что на войне и сформировались те жизненные понятия, которые не позволили ему азартно наворачивать позвоночником перед очередным «звёздным» тяжеловесом и наступать на чувство собственного достоинства, ввиду сложившейся конъюктуры. И последствия эти будут хуже любой адреналиновой ломки.
Зажатая спереди и сзади «семёра» была с блокпостов незаметна, поэтому до ПВД долетели без ненужных остановок. Большая часть городского населения, вкурив, что-то в «центрах» идёт «зачистка» благоразумно в эти районы не совались, соответственно, разгрузив блоки от пробок.
По дороге Рябинин доложил Жоганюку, что «всё в норме», «движение на базу». Там отхрипелись, что поняли.
На территории ПВД, Костя отогнал захваченную машину на задний двор, к миномётной батарее. Памятуя, что «комендачи» товарищи без принципов, Саню Долгова оставили на охране. Костя, подойдя к зданию комендатуры, застал там Рябинина и Бескудникова, остальные опера с омоновцами шмонали задержанных в коридоре первого этажа перед посадкой в камеры. К слову заметить, камер было всего две, одна из которых очень часто использовалась в качестве «губы» для бухих «контрабасов».
25
БРОН — бригада оперативного назначения.