Страница 48 из 51
Иштван насмешливо посмотрел на перемазанное потное лицо воспитанника, и посоветовал взять тряпку, чтобы протереть полки. Хотя развлечение превращалось в работу, Фил теперь мог копаться в библиотеке сколько угодно на законных основаниях. Только вот не было там продолжения таинственного дневника, не было и все. Он и не догадывался, что продолжение истории находится совсем рядом Буквально в двух шагах от того самого места, где он прямо в эту минуту сидел на полу и размазывал по лицу темные полосы из пыли смешной с потом.
Да-да, секрет прятался в той самой рукописи, которую Иштван Беркеши собственноручно писал каждый вечер, а как вы помните – все в доме знали, что он сочиняет роман. Как бы случайно заскрипела и приоткрылась дверь, впуская струю свежего воздуха в затхлое помещение, пропахшее специфическим запахом большого книжного хранилища. Как бы случайно потянуло откуда-то легким сквозняком, который коснулся распаренного лица мальчика. Как бы случайно подхватил он несколько страниц рукописи, сложенных стопкой на краю стола, и по порядку рассыпал их перед изумленными глазами Фила. В глаза ему сразу бросились отдельные фразы и слова – госпожа Елизавета, хорошая помощь, часовня, конюхи…
Фил на цыпочках подошел к двери и осторожно выглянул в холл. И как по волшебству услышал голос Иштвана, отдающего приказание слуге.
– Я сейчас уезжаю, – говорил опекун, – вернусь нескоро. Мальчика не тревожьте, он делает домашнее задание. А вот гостиную не мешало бы вычистить как следует – завтра у нас гости.
Это было неслыханной удачей. Фил плотно прикрыл дверь библиотеки, а для надежности дважды повернул ключ. Хотя обычно комната не запиралась, но ключ постоянно торчал в замочной скважине. Потом он уселся на пол, и аккуратно собрал упавшие листки, решив прочитать для начала то, что было написано на них. Уж очень его заинтриговало упоминание о собственной бабке. Все остальное – историческое, а Фил не сомневался, что толстая рукопись была исторической, можно будет прочитать потом. Он вел себя как любопытный любитель детективов, заглядывающий на последнюю страницу, чтобы узнать имя убийцы.
«В 1995 году я переехал в Барнеби. Не то чтобы мне очень нравился этот городок, но здесь меня никто не знал, а кроме того, нашелся очень удобный дом, который только что выставили на продажу. Если вся моя предыдущая жизнь была цепью путешествий и приключений, то в Барнеби я обрел, наконец, покой и время для размышлений, а также возможность написать о своей жизни за последние триста лет. Этим я и занялся с большим желанием и жаром почти сразу же по приезду. Сейчас, когда я пишу эти строки, рукопись почти закончена, осталось лишь несколько штрихов, чтобы завершить картину. И штрихи эти касаются последних восьми лет моей жизни в тихом городке, который за восемь лет я успел возненавидеть.
Нет, сразу по приезду я был очарован и восхищен. Восхищен чистыми узкими улочками, яркими цветниками, медленным ритмом жизни, который располагал к мечтаниям и размышлениям. Но в такой жизни были и свои минусы: каждый житель такого городка находится у всех на виду, его зовут на увеселительные мероприятия или балы, чем всегда богата провинция. Особых развлечений здесь нет, кроме телевизора и компьютера, а человечеству свойственно стремление сбиваться в кучи, дабы производить обмен животным теплом. Поэтому каждый новый человек, каждый приезжий почти сразу же попадает в радушные объятия горожан. Они начинают донимать его визитами с тортами в руках, по почте приходят всяческие приглашения, и любой отказ из твоих уст звучит словно оскорбление. Если не хочешь оказаться изгоем и прослыть странным, то приходится участвовать в этой бессмысленной кипучей жизни города. А если ты к тому же богат, то не избежать всяческих лотерей и благотворительных сборов.
Не подумайте, что я отказывался. Когда желаешь иметь покой, то волей-неволей идешь на какие-то жертвы. А мне очень бы не хотелось, чтобы сожгли мой симпатичный дом только потому, что кому-то пришло в голову, будто бы я неприятен их городу. Поэтому я посетил и рождественский бал, и благотворительный концерт в пользу бедняков Южной окраины. Было там несколько бедных семей, хотя вообще-то Барнеби славился тем, что здесь селились либо очень богатые люди, либо люди со средним достатком. Бедняки, я думаю, существовали больше на бумаге, специально для того чтобы было на кого жертвовать средства. Жертвовали на них легко и весело, прекрасно зная, что кое-кто все эти деньги спокойно пропьет, укорачивая себе тем самым путь к больнице святого Игнация. Таким образом, приличия были соблюдены. Деньги для меня не были проблемой, хотя добывал я их с большим трудом, чем в первые годы вампирствования. Но теперь за меня это делали банки, выплачивая большие проценты, и я не раз благословлял прогресс.
На одном из вечеров я познакомился с госпожой Елизаветой. Эта старушка мне понравилась с первого взгляда. Ее внешность не соответствовала современной эпохе, она казалась выходцем из века восемнадцатого. Абсолютно белые волосы были затейливо уложены в высокую прическу и напоминали напудренный парик. Строгое бархатное платье с кружевным стоячим воротником казалось старомодным и неуместным, ведь в наше время даже старушки щеголяют в шортах и платьях на тонких бретельках. Было в ней что-то благородное и отстраненное. Внимательно вглядевшись в ее бледное лицо, все собранное мелкими морщинками и кое-где помеченное темными пятнами времени, я понял, что она очень стара. Ее можно было бы назвать даже древней, ведь ей было уже около девяноста лет. И хотя я почувствовал что-то родственное в этой женщине, вскоре понял, что к нашему роду она не принадлежала, а была обыкновенной смертной. Как иначе можно объяснить проявление дряхлости? Но какой бы древней ни казалась Елизавета, она обладала острым умом, совладать с которым не смогла даже старость. Знания этой старушки казались неисчерпаемыми, речь наполнена звучными и выразительными интонациями. Словом, я нашел для себя равного собеседника и друга, которому смог открыться без страха. Но была одна неприятность, которая меня очень беспокоила.
Дело в том, что меня постоянно тревожила мысль о скорой кончине госпожи Елизаветы. Ведь она была так стара, а век человеческий не долог. Однако с каждым днем я все больше зависел от наших бесед, от той утонченной интеллектуальности, которая так редко бывает присуща человеческому роду. Старушка была словно засушенным цветком, сохранившим свой чудесный аромат. Поэтому однажды я решился и, рассказав ей свою историю, предложил обрести бессмертие. Конечно, я очень рисковал в тот момент. Представьте, если бы Елизавета возмутилась и начала бы проклинать меня, как врага человечества, а потом еще бы и рассказала всему городу, с кем они имеют дело. Я впервые так рисковал за последнюю сотню лет. Но на мое удивление, она спокойно ответила:
– Я догадывалась о вашей природе, Иштван. И поверьте, я не порицаю вас и не боюсь. В моем возрасте люди уже ничего не боятся.
– Но я пью человеческую кровь! – воскликнул я, задетый таким равнодушием. – Разве вас это не пугает?
Она помолчала, словно давая мне успокоиться, а потом продолжила:
– Какое животное в природе не убивает ради жизни? Так было всегда – одни выживают за счет других. Люди тоже поедают коров и овец, но не считают это убийством. Даже, если помните, делают кровяную колбасу. А некоторые народы, например тибетцы, пьют свежую кровь яков. Это делается лишь для того, чтобы выжить и вырастить детей. Вам, Иштван, нужна кровь, чтобы не деградировать, потому что вечная жизнь у вас и так уже есть, а убить вас непросто. И это понятно. Вы имеете могучий ум, который необходимо сберечь, и можете принести пользу человечеству, далеким потомком которого вы являетесь. Но на свете много людей, которые убивают себе подобных лишь для удовольствия. Вот это – и есть грех и зло. Я знаю, что в этом вы и сами убедились, поскольку ваше пропитание зависит теперь от злобы самих людей. Поэтому я не порицаю вас, да и за что? Не вы выбирали свою судьбу. Но я не хочу бессмертия. Предложи вы мне его раньше лет на тридцать, я бы согласилась. Думаю, что согласилась бы. Но сейчас – поздно. Просто дайте мне спокойно умереть, когда пробьет мой час.