Страница 35 из 41
Но пока буддизм не пустил корней даже в варварской периферии Китая. Оттого тиран Ши Ху не решается следовать примеру тирана Константина до конца, а его китайский приемыш Жань Мин мечтает повторить подвиг своего соплеменника Цзинь Чжуна, то есть перебить второе поколение наглых варваров, хозяйничающих в Поднебесной. Этот отчаянный план воплотится в 350 году: вокруг мятежника Жань Мина соберется множество китайских патриотов или уголовников. Но перебьют они только тех варваров, которые давно вошли в Поднебесную и успели утратить племенную спайку своих дедов...
Напротив — варвары, оставшиеся за пределами Китая, хранят племенное единство. Их боеспособность превосходит силу сколь угодно многочисленных китайских ополчений. Не диво, что мстителем за истребленных хуннов Лю Юаня и кулов Ши Лэ окажется царь сяньби Муюн Цзюнь — наследник героя Муюн Хоя, переселившегося со своим народом из совершенно высохшей Степи в чуть усохшее Приамурье. В IV веке земли будущей Маньчжурии идеально подходят для кочевого скотоводства; оттого держава сяньбийского рода Муюн на новом месте быстро достигла мощи и славы древних степных хуннов.
Ясно, чем это закончится: династия Муюнов объединит Северный Китай в новом царстве Янь, которое в свою очередь двинется по гибельному пути, пройденному хуннами и кулами. Не обретя своей мировой религии, во всех случаях пришельцы (будь они беглецы или завоеватели) теряют свой привычный образ жизни и власти, не обретая взамен удачных стереотипов имперского поведения.
В интеллектуальной сфере Дальнего Востока давно властвует единственный Отец — Империя. Но пока не видно Сына — Церкви, способной объединить внешние этносы в имперский суперэтнос, расширяя зону Святого Духа Дальневосточной цивилизации. Подобно персам, китайцы чтут свою Родину, как святыню, но отказывают всем чужакам в таком праве, пока те не докажут свою цивилизованность знанием китайской грамоты и обычаев. Насколько проще европейскому варвару влиться в состав имперского суперэтноса! Достаточно освоить разговорную латынь и принести клятву легионным орлам (позднее — лешонной хоругви), доказав верность клятве в ближайших боях. По этой причине Римская империя возродилась (или переродилась) после кризиса III века — тогда как империя Хань распалась непоправимо и не обретет достойных преемниц в течение трех столетий.
И уж совсем странной оказалась участь имперской идеи в Индии. Можно было ожидать здесь воплощения той же державно-религиозной схемы, что и в Средиземноморье. Ведь учение Будды распостранилось здесь за пять веков до Христа; империя Маурья возникла одновременно с державной Республикой римлян, а буддийская Церковь вступила в союз со своей Империей в пору Римско- Пунических войн. Жить бы да поживать им многие века в плодотворном симбиозе! Но не вышло: держава Маурья распалась, прожив лишь полтораста лет».
Сначала у власти оказались грекоязычные правители среднеазиатской Бактрии; затем их одолели пришельцы с востока — Кушаны, которых в Китае называют Да Юэ-чжи. В Индии началась национальная реакция против «варваров», и новые цари — Гупты — возрождают древнее многобожие — индуизм. Боги Брахма, Вишну и Шива близки и понятны всем индийцам, включая буддистов; но они чужды большинству соседних с Индией народов и не обладают (в отличие от Будды или Христа) интернациональной харизмой.
Так Индия перестает быть главным культурным донором для народов Средней Азии; буддизм продолжает шествие по Евразии, но лишь за пределами родного субконтинента. Впрочем, и христианство торжествует за пределами породившей его Иудеи!
Таков новый Христианский мир: он вытесняет собою Олимпийский мир эллинов так же закономерно, как девять веков назад Греческий мир заполнял собою Средиземноморскую ойкумену. Сходным образом Буддийский мир заполняет собою восточную половину Евразии — с большим или меньшим успехом. А там, где не сумели укорениться ни та, ни другая мировая религия, там остаются лакуны для новых вероучений, которые невозможно угадать заранее. До рождения Ислама остается три столетия...
Понемногу о многом
В Колумбии, в Северных Андах, на высоте около двух тысяч метров в долине реки Магдалены среди буйной растительности и нежных орхидей находится одно из самых древних и мрачных мест на Земле — Долина статуй.
Пятьсот исполинов — каменных изваяний людей, богов и животных— стоят как часовые исчезнувшей культуры, о которой сегодня мы не знаем почти ничего. Некоторые из них считают надгробными изваяниями, призванными охранять захоронения. Здесь же находится знаменитая статуя «Двойное Я» — две вырезанные из единого камня, как бы сросшиеся фигурки, сидящие одна на другой.
Все статуи разного размера. Самая большая достигает семиметровой высоты. Фигуры, изображающие богов, украшены змеями, у них миндалевидные глаза и торчащие изо рта клыки. Стражники, вооруженные дубинками, охраняют входы в храмы. Неизвестное индейское племя изготавливало даже фигуры мадонн с младенцами, правда, очень своеобразные. Большинство же статуй излучают опасность и гипнотическую силу.
На этот вопрос пока нет точного ответа. Что же касается непризнанных и отмирающих, то французские филологи насчитали таковых свыше 1400. Немало отмирающих языков насчитали специалисты и в Соединенных Штатах. На 170 индейских языках говорят только небольшие группы людей, главным образом те, чей возраст превышает шестьдесят лет. Удивительно, что из 4200 признанных языков хорошо изучены лишь около 500.
Приблизительно две трети всех мировых языков не имеют собственной письменности. Самая большая «плотность» диалектов наблюдается в районе Гималаев — их там насчитывают до 160, и в Африке, особенно в бассейне реки Нигер, где говорят на 280 языках. Но абсолютный рекорд удерживает Папуа-Новая Гвинея, в которой более чем трехмиллионное население говорит на 110 диалектах.
К числу самых трудных языков лингвисты относят язык чиппева североамериканских индейцев из штата Миннесота, в котором невероятное количество глагольных форм — около шести тысяч, а также табасаранский язык, на котором говорят в Дагестане (в нем 44 падежа, столько нет ни в одном языке). Писать на этом непростом языке начали лишь в 1932 году — латинскими буквами, а через шесть лет — буквами русского алфавита.
Немногим табасаранскому языку по трудности уступает язык хайда — индейцев Северной Америки, в нем около 70 приставок (ни один язык этого не достиг). В то же время в языке эскимосов есть 63 формы настоящего времени, а простые имена существительные имеют до 252 флексий.
Ну и, конечно, нелегок китайский язык, который считается самым сложным в мире. А в «Словаре китайских иероглифов» в восьми томах, вышедшем в свет в 1889 году, насчитывается около 20 миллионов иероглифов.
В обиходном языке самое сложное выражение «уи», требующее 34 движений пером и означающее «побуждать, приводить в движение, воодушевлять, просить».
Самый легкий язык на свете — гавайский (один из полинезийских диалектов). В нем всего лишь шесть согласных и пять гласных, и к тому же нет ни одного трудновыговариваемого слова. Зато научиться этому простому и благозвучному языку ох как непросто! Попробуйте при такой скудости элементов построить все конструкции, которые есть в других языках! А ведь гавайским языком можно выразить все на свете.
Поданным, собранным статистическими службами ООН, англичане тратят на изучение родного языка в среднем восемь лет. Испанцам на это требуется только два-три года. Зато труднее всего японцам. Они продолжают учить грамматику, даже получив среднее образование. Что касается русского языка, то он для иностранцев считается очень трудным. Нечего греха таить, для нас, русских, он тоже не очень легкий — подчас изучаем всю жизнь. И не только после окончания средней школы, но и после окончания высшего учебного заведения многие выпускники допускают грубые ошибки в устной речи, особенно в ударениях, орфографические и стилистические в письменной речи.