Страница 30 из 43
И раньше, и потом государство напоминало о себе самым зловещим образом. Один из братьев матери, Вениамин, погиб в отряде Котовского; второй — Лев, музыкально одаренный, был основателем молодежной оперы в Одессе, имел успех, и поначалу все шло хорошо. Жил в Европе, выступал в Гранд-опера в Париже, казалось бы... Но и его тоска по родине погнала в Россию, куда он и вернулся, наивный, счастливый. И очень скоро был сослан на Игарку, а затем расстрелян в 1937 году. Позднее бабушку со стороны матери уничтожили в Одессе в фашистском лагере смерти.
Александр Немировский в своём кабинете
Тут явно нужна передышка. Как сказал сам Александр Иосифович, «на сцене ж действие творится, чем фантастичней, тем верней». Более фантастичного действия, чем XX век в России, трудно припомнить в истории, поистине — «век-волкодав».
Отвлечемся на фантазиях иного рода. Интересно, что свое название город Тирасполь получил в древности от реки Тирас, на которой и вырос. Сама же река имя не сохранила, будучи переименованной в Днестр. Тирас — тирсены (тиррены) — этруски, эта цепь из однокоренных слов словно приковала к себе Немировского, став его судьбой. Собственно, родившись здесь, по его словам, ты обречен заниматься древностью и этрусками, такая земля. Конечно, если ты — Немировский...
А может, правда? Может быть, правда, что место рождения определяет что-то важное в каждой судьбе?
Перебравшись в Россию, они в 1926 году оказались под Москвой вблизи Кускова с его тишиной, усадебной архитектурой, соловьиным пением и упоительными закатами. А затем и вовсе на Никольской улице в Москве, где он катался на лыжах со спуска прямо к Александровскому саду, и жил, по его выражению, между Кремлем и Лубянкой.
С июля 1941 года он — на оборонных работах в Брянской области, затем — курсант в Томске. А с января 1943 по май 1945 он воюет. Волховский, Ленинградский, Первый Украинский фронты — вот его многотрудный путь. Ранен в боях за Одером, награжден орденом Красной Звезды.
Орден Красной Звезды был боевым орденом. Его получали ценой крови. Или жизни.
Но это — все впереди. Поначалу же была школа. Удивительно повезло ему с учителями! Географию преподавал Михаил Николаевич Тихомиров, а Абрам Борисович Гуревич — литературу. Они тоже не стали прошлым. Их эрудиция, аристократизм и великолепный учительский дар сделали свое дело: в 1937 году Немировский поступает в университет на истфак, а в 1938 становится одновременно студентом Литинститута имени Горького. И опять — прекрасные и редкие, как драгоценности, учителя: по истории
— Владимир Сергеевич Сергеев, в поэзии — Илья Сельвинский. И друзья
— Николай Майоров, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Борис Слуцкий, Павел Коган, Михаил Львов, Николай Банников...
Вот он, фундамент его знаний и интересов.
После войны он посвятит самому близкому другу Майорову одно из стихотворений:
Еще не выпал наш последний снег.
Тот самый снег, что принесет разлуку,
И мы гребем беззвучно, как во сне
Лопатами, как веслами, сквозь вьюгу.
А сейчас — небольшое отступление и сенсационное заявление. Немировский говорит об этом мимоходом, в ряду других захватывающих сведений: Владимир Сергеевич Сергеев (его учитель) был внебрачным сыном Константина Сергеевича Станиславского и крестьянской девушки Авдотьи Назаровны Копыловой. Уф! Получив солидное образование, он стал историком, и уже в 1922 году вышла его «История древнего Рима», где он развивал идеи Михаила Ивановича Ростовцева, что было очень опасно.
Дело в том, что Ростовцев эмигрировал из России в 1918 году, а в своей книге, вышедшей за месяц до этого, «Рождение римской империи», развивал взгляды, за которые Гулаг был самой гуманной наградой. Под углом событий в революционной России он рассматривал историю Древнего Рима и превращение Римской республики в мировую империю. Главной революционной силой и в России, и в Риме он считал армию, ставшую орудием в руках политиканов. Эта книга принесла ему славу Моммзена XX века. Так вот, именно проблемой рождения империи занялся Сергеев, идя вслед за Ростовцевым. Согласитесь, опасное дело для живущего в этой империи.
Немировского с Сергеевым связывала дружба и преданность ученика и вера в него — учителя. Вот он пишет о смерти своего учителя весной 1941 года: «Истфак встретил меня угловым завешенным зеркалом и портретом в черной раме. Кажется, еще вчера я провожал Вас после лекции. Мы кружили по улицам, словно без цели, возвращаясь к университету и снова к метро. И говорили о фашизме.
Теперь туда, где был похоронен великий Соловьев, — к Новодевичьему монастырю, двигалась наша похоронная процессия. И я старался держаться подальше от гроба, ибо кроме других чувств, испытывал страх перед смертью. Ведь это был второй в моей жизни покойник. Первой была жена Сталина — Аллилуева, «выставленная» в ГУМе, куда мальчиком я случайно забежал. Но здесь был мой учитель, человек, с которым я виделся несколько дней назад. Его неожиданная смерть обрушилась на меня, как лавина, оборвавшая все, и была предвестницей других космических бедствий.
В Париже нс книжном «развале» на набережной Сены
До того как смерть станет обыденностью, оставалась пара месяцев».
Об учителе своем он писал особенно, создавая образ, так же, как писал художественные книги на исторические сюжеты: «На подмостки как-то боком поднялся и двинулся к кафедре... нет, не лектор. Один из древних римлян эпохи упадка. Белесые, ниспадающие на лоб волосы. Растерянная улыбка. Пиджак «Москвошвея» сидел, как тога сенатора. Воображение дорисовало пурпурную кайму. В руке его указка, но карты не было. Держа указку обеими руками, он не был оратором, скорее, трагическим актером. Театр был в его крови».
Немировский сам стал отменным педагогом, оказавшись в Воронеже и проработав там двадцать с лишним лет, увлеченным рассказчиком — язык не поворачивается сказать лектором. Учителем.
Его натура, яркая, темпераментная, вдохновенная, притягивает людей. В нем есть надежность, верность старинному, но прекрасному кодексу чести, где благородство и достоинство само собой разумеются, а великое трудолюбие естественно. С таким рядом можно многому научиться, даже когда он молчит, просто думает или пишет... Потому у него всегда было и есть много учеников, и это позволяет говорить о школе Немировского.
В Воронеже он создал и возглавил кафедру древней истории и классических языков, задав ей этрускологическое направление. В Воронеже он занимался еще одним делом, что подтверждает его принадлежность кодексу чести. С огромными трудностями он искал и нашел вывезенную во время Первой мировой войны и, казалось, безвозвратно пропавшую знаменитую библиотеку из Юрьевского (Тарту) университета. Каково же было его отчаянье, когда он узнал, что люди по невежеству, даже какой- то редкой дикости и полному безразличию расхитили, растащили и уничтожили ее...
Безумие, Предательство.
Держава. Одиночество.
Христос. Шамиль. Отечество.
Россия. Нечисть. Рок.
А ты судьбою собственной
Вяжи из них пророчество,
Направь в моря гармонии
Бессмысленный поток.
Александр Немировский
В предисловии к «Слонам Ганнибала», одной из первых своих исторических повестей, Немировский признается, что он не прекращает спор с самим собой — в нем спорят поэт и ученый. Ученый все время сдерживает фантазию и порыв поэта, не давая ради развития сюжета пренебрегать фактами, а поэт не позволяет ученому, углубляясь в поиск исторической истины, терять художественность, красочность зарисовок образов и ситуаций.
Может быть, так и должно быть? Может быть, именно в этом причина огромного успеха его романов, повестей и рассказов? Общий тираж только художественных книг Немировского давно перевалил за шесть миллионов! (В списке же его научных работ — книг, статей, рецензий, заметок — более пятисот названий). Числа астрономические. Какой же огромный интерес у людей к истории, и как мало историки отвечают этому интересу!