Двести тысяч золотом

Наверху полушепотом зло матерился Лобанов. Его ступни нещадно мяли плечи Руднева, но Саша крепился и терпел, понимая, что огромная сила и рост Юрия Петровича просто подарок судьбы. Два обычных человека, даже встав на плечи друг другу, не смогли бы сдвинуть решетку.

Нет, больше не выдержать… Сейчас он лишится чувств и рухнет на дно ямы… Но тут решетка скрипнула, грязные ступни Лобанова мелькнули перед лицом Руднева и исчезли в темноте. Потом по земле проволокли что-то тяжелое, и вскоре послышался свистящий шепот капитана:

— Давайте руку! Прыгайте, я поймаю.

Саша подпрыгнул, вытянув обе руки над головой, но Юрий Петрович промахнулся. Пришлось повторить попытку. Наконец пальцы Лобанова намертво сомкнулись на запястье правой руки Руднева и потянули его наверх. И тут до них донесся душераздирающий вопль…

Глава 3

Отправив узников в яму, Жао, довольный удачно завершенной операцией, плотно поел и лег отдыхать. Во второй половине дня он осмотрел товары, найденные на месте гибели каравана и перевезенные во двор его штаба. К сожалению, остававшиеся в лощине пленные сумели избавиться от пут и часть добра растащили. Впрочем, двоих поймали и примерно наказали. Вернувшись в дом, Быстрорукий выпотрошил сумку Фына, в которую тот сложил вещи погибшего американца.

Взяв черепаховый, оправленный в позолоченное серебро портсигар, Жао подкинул его на ладони и лукаво прищурился.

— Цин, белый курит?

— Не знаю, — откликнулся сидевший в углу комнаты Ай Цин.

— А второй?

— Да, сосет трубку. Это я видел.

— Трубку, значит… — протянул Жао и открыл портсигар. Увидев сигареты, он хмыкнул и, захлопнув крышку, задумчиво побарабанил по ней пальцами: — Приятная вещица. Умели раньше делать. Так и ласкает глаз.

— Прекрасная работа, — поддакнул Чжоу. — А вот и револьвер.

— Это Аллена, — пояснил Цин. — Он всегда носил его с собой. Чего ты ждешь, Быстрорукий? Пора узнать, что рассказал перед смертью американец.

— Не спеши, — улыбнулся Жао. — Эти парни теперь никуда от нас не денутся.

Бывший полицейский медленно прошелся по комнате, улыбаясь своим тайным мыслям и мурлыча старую мелодию. Иногда он останавливался за спиной Чжоу и разглядывал какую-нибудь вещь из сумки Фына, но больше ни к одной не притронулся. Наконец он спрятал портсигар в карман и сказал:

— Надо пообедать.

— Я распоряжусь? — обернулся Чжоу.

— Обед должен состоять из нескольких блюд, — усевшись рядом с Цином, объяснил Жао. — Есть будем не спеша, обсудим достоинства пищи, похвалим великое искусство повара. А пленного посадим у двери: пусть смотрит и ждет, пока мы насытимся. Голод и ожидание наказания помогают созреть для полной откровенности.

Ай Цин угодливо хихикнул и принялся льстиво превозносить изобретательный ум родственника, но его прервал более практичный Чжоу:

— Кого привести? Белого?

— Нет, — хитро усмехнувшись, покачал головой Жао. — Белые — грубые люди, им не оценить подобных тонкостей: воображения не хватит…

Когда Фына ввели в комнату, за столом уже устроилась компания из трех человек, среди которых бандит сразу узнал того, кто прошлой ночью вырубил его старым испытанным приемом. Знал бы этот, в темной куртке, что его спасли буквально какие-нибудь доли секунды. Если бы тогда не заржала лошадь, лежать бы ему с ножом в груди. Но теперь Фын вынужден подчиниться обстоятельствам. Ничего, судьба капризна, воля небес скрыта от смертных, и никто не ведает, как и когда наступит отмщение.

Фына усадили у двери, на запястье левой руки защелкнули браслет наручников, а второй закрепили на вбитой в стену железной скобе. Бандит не на шутку встревожился: обычно в подобных случаях обходятся сыромятными ремнями или веревками. На худой конец заковывают пленных в тяжелые деревянные колодки, стискивающие шею или ноги. А тут вдруг изобретение проклятых белых — стальные браслеты… Что происходит? Кто эти люди? Зачем его притащили сюда? Чтобы он смотрел, как они пьют вино из чайников и жрут ароматное мясо, слушая их плоские шутки, глотая тягучую голодную слюну и мечтая о щепотке риса? Видимо, решили подвергнуть его пытке голодом. Но почему? Чего они хотят? Чего добиваются?

Фын присел на корточки, привалился спиной к стене. Браслет больно сдавил запястье вытянутой вверх левой руки, но стоять было еще хуже. Когда станет совсем невмоготу, он чуть-чуть подвинется. Хорошо еще, рядом не поставили охранника, который не давал бы ему шелохнуться, чтобы пленник мучился в самой неудобной, причиняющей страдания позе.

Время тянулось медленно, сидевшие за столом пили, ели, смеялись, не обращая на Фына внимания. Он успел хорошенько разглядеть каждого, определив, что широкоплечий явно начальник, а двое других — его подручные или телохранители. Пожалуй, на роль телохранителя больше подходит тот, в темной куртке, а второй, в синем халате, жидковат. Но, быть может, этот хлипкий на вид малый превосходный стрелок, не знающий себе равных в поражении целей на слух, в темноте или в стрельбе по быстро движущейся мишени?.. Но что им все-таки нужно от несчастного Фына? И куда они дели русского? Скорее всего, бок-гуй сидит в яме во дворе. Его ни в коем случае нельзя упустить, без него до золота не добраться.

Потом мысли Фына перескочили на другое: может быть, он поторопился, решив сразу вырвать у русского тайну? Порой надо действовать не силой, а хитростью. Пообещал бы он этому парню честно разделить клад, и все было бы в порядке. А потом — пуля в голову, нож в спину или удар ребром ладони по горлу… Да, он поторопился и теперь расплачивается. Впрочем, что толку казнить себя? Это сделают другие, а ты сиди почетным гостем на празднике собственной глупости.

Закатное солнце бросило в окно красный луч, пронизавший пласты висевшего в комнате табачного дыма. Неслышно ступая в туфлях на войлочной подошве, вошел слуга и начал убирать со стола грязную посуду.

Сейчас начнется, понял Фын и внутренне сжался от страха. Долго же кушали эти господа, готовясь к допросу.

— Как тебя зовут? — ковыряя в зубах, небрежно спросил широколицый.

— Фу, — не моргнув глазом солгал Фын.

Сидевшие у стола загоготали: «Фу» — значит «богач», а вид прикованного к стене человека очень уж не вязался с названным именем.

— Чем же ты богат? — поинтересовался тощий в синем халате, заговорщически подмигнув широколицему. — Вшами?

Фын молчал, выгадывая время. Никого из этих людей он раньше не встречал, это точно. Следовательно, и они его знать не могут, поэтому сойдет любая ложь. Проверить ее невозможно. Но лгать нужно умело, достаточно правдоподобно, не то начнут бить палкой по пяткам.

— Что ты делал в ущелье ночью? — оборвав смех, широколицый впился пристальным взглядом в лицо Фына.

— Устроил привал, лошади притомились. Костер разжег, ну а потом вам все известно и без меня.

— Почему ты собирался пытать белого?

— Мы с ним серьезно повздорили днем, и я хотел отомстить, — опустив голову, ответил Фын.

— А почему ты бросил пленных и взял с собой только европейца? — подозрительно поглядел на него Чжоу. — Наши люди были на месте гибели каравана. Лучше рассказывай все как было, не то придется отведать вот этого!

Он вытащил из-за спины тонкую бамбуковую палку и взмахнул ею, со свистом разрезая воздух. Бандит боязливо поежился: в руках такого громилы бамбук рассечет тело до костей.

— Я же говорю истинную правду, — зачастил Фын, шаря глазами по лицам допрашивающих. — Да, я обокрал разбитый караван, но все так делают. Война! И для чего мне таскать за собой пленных, если есть дорогой товар?

— Почему ты убил солдата?

— Солдата?.. Какого солдата?.. — предательски дрогнувшим голосом переспросил бандит. Великое небо, не чернокнижники же эти люди, чтобы знать скрытое от их глаз временем и расстоянием!

— Ты лжешь! — Длинный палец Цина погрозил Фыну и исчез в широком рукаве синего халата. — Ладно, как тебя зовут, нам наплевать, хотя, я уверен, ты и здесь солгал. Расскажи, что случилось около повозки, в которой лежал умирающий.