Страница 10 из 101
— Поздравляю вас, пан Мнишек, наш Дмитрий на престоле! Москва наша.
«Ах ты, каналья, с каких это пор он стал «нашим», мой это Дмитрий, мой. Я его сотворил», — подумал воевода, а вслух сказал:
— Спасибо за новость, ваше величество. Я всегда верил в его звезду. Если вы помните: он — мой зять. Когда Марина моя станет царицей…
Мнишек неожиданно споткнулся, что-то кольнуло в левом боку. Кажись, сердце. Этого еще не хватало. На сейме столько его молотили и ничего, а тут от радости…
— Что с вами, пан Юрий? — спросил участливо король.
— Ничего. Пройдет. Позвольте я выпью воды, ваше величество.
— Да, да. Вон стакан, вон кувшин.
Мнишек сам налил себе воды, выпил и почувствовал облегчение.
— Я надеюсь, пан Юрий, теперь исполнение наших «кондиций» не за горами.
— Да, да, ваше величество, я помню. Я вернусь в Сандомир и сразу же пошлю гонца в Москву. Коль все так удачно кончилось, как задумывалось, я должен, ваше величество, донести вам, что князь Януш Острожский, который давеча нанес мне столько оскорблений на сейме, всячески препятствовал нашему походу. Когда мы подошли к Днепру-то, он в сговоре со своим братом, киевским воеводой Василием Острожским, угнали все плавсредства от берега. И еще жалуется, почему мои рыцари безобразили. Это хорошо, нас чернь поддержала, а то не знаю, как бы мы переправились на левобережье.
— Он мне ничего об этом не сообщал.
— Так знайте, ваше величество, именно братья Острожские виноваты, что нам пришлось так долго оставаться на правобережье. Куда ж моим рыцарям было деться, вот и баловались.
— Хорошо, пан Юрий, я сделаю ему строгое замечание. А теперь желаю вам счастливого пути. Передайте мои поздравления вашей дочери Марине.
Мнишек понял, что аудиенция окончена, пора откланиваться, и он уже ощущал себя тестем царя Великой России. И щелкнув каблуками, вышел, гордо неся свою седую голову.
Сигизмунд, хмыкнув, только головой качнул: «А что? Вознесется быстро, и случись что со мной, еще и в короли станет баллотироваться. Не всегда ж корона умной голове достается».
5. Венчание на царство
На следующий же день по приезде царицы — инокини Марфы, Дмитрий сказал своему окружению:
— Пойду к маме, испрошу благословения на венчание.
— Кому, государь, велишь идти с тобой? — спросил Маржерет.
— Конечно, тебе, Конраду и моему меченоше, князю Скопину-Шуйскому.
И царь отправился в Вознесенский монастырь, куда вчера была доставлена Марфа. Сопровождали его лишь два телохранителя и князь Скопин-Шуйский. Идти было недалеко, монастырь находился в Кремле у самых Фроловских ворот.
Конечно, в Кремле царю опасаться было нечего. Сразу по приезде капитан Доморацкий сменил кремлевскую охрану и выставил у всех ворот и у дворца поляков, им Дмитрий больше доверял, чем стрельцам и даже казакам.
Из русских приглянулся ему молодой князь Скопин-Шуйский, лицо открытое, глаза серые, светящиеся умом и доброжелательностью. «Этому можно доверять», — решил Дмитрий и произвел его в чин главного меченосца при царском мече.
— Ты, князь, будешь моей правой рукой.
— Благодарю за доверие, государь, — отвечал Михаил Васильевич. И вот сегодня он идет с ним у правой руки и на боку у него царский меч, который он должен подать царю по первому требованию. Михаил догадывается, почему именно его царь взял в спутники к Марфе: «Не иначе иду я для устрашения старухи. А может, для солидности. Поди угадай».
Предупрежденная игуменья сама проводила царя в комнату Марфы, не доверила никому из послушниц.
— Здравствуй, мама, — приветствовал от порога Марфу Дмитрий.
Инокиня не спеша поднялась ему навстречу, приняла объятья и даже троекратный поцелуй, сказала со вздохом:
— Здравствуй, сынок.
— Как ты себя чувствуешь? Не нуждаешься ли в чем?
— Спасибо, не нуждаюсь.
— Может, просьбы какие-то есть, скажи. Я буду счастлив исполнить.
— Есть, сынок, одна. Есть.
— Говори хоть десять, мама. Для тебя я на все готов.
— Исполнишь?
— Разумеется. О чем ты говоришь?
— Сними опалу с Шуйских.
— Но я уже простил их, мама.
— И отправил в ссылку. Вороти их, сынок. Верни имущество. Они же из рода Рюриковичей.
— Хорошо, мама. Я сегодня же распоряжусь. Твоя просьба для меня закон.
— Спасибо… сынок.
— Мама, я ведь пришел к тебе за благословением. Дай мне родительское благословение венчаться на царство.
Марфа внимательно посмотрела в глаза «сыну».
— На престол, Дмитрий, благословляет патриарх. Я всего лишь монашка. Но как мать могу тебя благословить идти под венец, когда надумаешь жениться.
— Это случится скоро, мама.
— Невеста есть?
— Есть.
— Чья же будет?
— Урожденная княжна Мнишек Марина.
— Не наша вроде?
— Полячка.
— Ну дай Бог тебе счастья с ней и побольше деток.
Вскоре Дмитрий откланялся и, вернувшись во дворец, приказал Маржерету:
— Яков, срочно ко мне моего дьяка Бегичева и воеводу Басманова.
Первым прибыл Бегичев, так как находился во дворце.
— Садись, Бегичев. Ты помнишь рязанского архиепископа, который изменил Борису и признал меня? Когда я еще сидел в Путивле.
— Помню, государь.
— Как его звали?
— Игнатий.
— Бери коней, охрану сколько надо, моим именем попроси у Доморацкого и гони в Рязань. Вези его сюда.
— А указ или что там?
— Скажи Власьеву, что так надо, пусть напишет, я подпишу.
— А что хоть Игнату-то сказать, зачем зовут? На казнь или милость?
— На милость, на великую милость, Бегичев. Так ему и передай, мол, государь возлюбил тебя.
Едва ушел дьяк Бегичев, как явился Басманов:
— Звал, государь?
— Да, Петр Федорович. Проходи, садись к столу ближе. Скажи, пожалуйста, где сейчас Иов?
— Ну как ты и велел, отправили в Старицу в Успенский монастырь.
— Кем определили?
— Опять игумном.
— Ну и хорошо, все же начальник. Я что тебя позвал, Петр Федорович. Надо срочно избрать патриарха.
— Это надо сзывать архиереев, они на своем соборе и изберут патриарха.
— Я уже знаю, кого они изберут. Бегичев мне докладывал, в Успенском соборе уже вопили: наш патриарх Иов! Поэтому, Петр Федорович, возьмите собор на себя, соберите их в Грановитой палате и предложите им нашего кандидата рязанского архиепископа Игнатия.
— Но он же грек, государь.
— Ну и что? Не в Греции ж служит, в России. И потом вера-то у нас греческая. И чтоб все проголосовали единогласно, скажите им, что я этого желаю…
— А если упрутся?
— Петр Федорович, мне ли вас учить, как ломать упертых. Пригрозите наконец примером судьбы Иова.
— Пожалуй, так и сделаю.
— А можно и без «грозы». Наведите туда побольше стрельцов, до зубов вооруженных, поставьте на всех входах, лестницах, вроде бы для охраны владык. А там они сами сообразят, что может воспоследовать в случае отказа. И еще — Шуйских надо воротить.
Басманов нахмурился:
— Нельзя этого делать, государь.
— Почему?
— Шуйские — твои заклятые враги. Поверь. Не делай этого.
— Я велю им присягнуть мне на кресте.
— Они переступят через любую клятву.
Басманова трудно было переубедить, он был тверд: Шуйские — наши враги. И Дмитрий наконец уступил:
— Ладно. Я подумаю. Займитесь, Петр Федорович, архиереями и собором.
Весь день он ломал голову: что делать? «Басманов, наверное, прав, но я обещал царице исполнить это ее желание — воротить Шуйских».
Ночью, ворочаясь на ложе, Дмитрий наконец тихо окликнул постельничего:
— Иван, ты не спишь?
— Не сплю, государь.
— Посоветуй, что мне делать? Мать-царица просила вернуть Шуйских, а Басманов против. Кого слушать?
— Царицу слушай, государь, — не задумываясь отвечал Безобразов. — Басманов кто? Твой слуга. А царица — она есть царица и мать же. Ее сердить тебе не след. — В последних словах Дмитрию почудился намек.