Сокрушитель

Маша Однорукая вздохнула.

— Изувечили мужика… — обронила она, печально глядя вослед процессии. — Все равно что яйца отрубить…

Клавка вдруг всполошилась и, опасливо оглядевшись, понизила голос:

— Ты вот говоришь: отрубить… А мне Люська с потолка знаешь чего сказала? Ум-то у Креста отшибло, а остальное-то все… работает… Так Никитка… представляешь?.. Когда Крест, ну… беспокоиться начинает… Он его к кукле этой водит Лешкиной, в «конуру»… А может, и придумала Люська — с нее станется! За что покупала — за то продаю…

— Лучше бы он его ко мне водил! — осклабившись, ляпнула Маша и, оставив Клавку в состоянии столбняка, пошла к ближайшему скоку.

Кляпов тем временем, приглядев тройку крепеньких камушков средней величины, приказал Кресту остановиться и принялся ощупывать их и оглаживать,

— Крест! — позвал он наконец. Тот не отреагировал, и Никита, ворча, направился к бестолковому питомцу.

— Тебя! Зовут! Крест! — отчеканил он, тыча пальцем в костистую грудь.

— Зовут… — с трудом выговорил Крест. — Меня…

— Ну? Зовут! А как зовут-то? Ну! Ответом была жалкая улыбка.

— Боюсь, что вы зря теряете время, Никита… — послышался сзади исполненный сочувствия голос дедка Сократыча. — Добрый день!

Кляпов обернулся.

— Добрый день, Платон Сократович! — неприветливо отозвался он, — Пришли поделиться новой версией?..

— Угадали! — Дедок так и просиял. То ли он не услышал горькой иронии в голосе Никиты, то ли сделал вид, что не слышит. — Вы знаете, думал всю ночь… Так вот… Все, что я говорил о лоботомии, — забудьте. Это я сгоряча… Скажите, Никита, а слово «крест» имеет какое-либо значение в уголовном жаргоне?

— Н-наверное… Это Василия спросить надо.

— Верно, верно. Спрошу обязательно. Так вот, Никита, мне пришло в голову, что хозяева обезвредили нашего с вами знакомого весьма просто. Они каким-то образом изъяли из его сознания все бранные и жаргонные слова. Так неудивительно, что он то и дело запинается! Фразу-то теперь склеить — нечем…

— Сволочи они, ваши хозяева, — безразлично ответил Кляпов.

— Ах, Никита… — с улыбкой упрекнул его дедок. — А еще интеллигентный человек! Любить и ненавидеть — штука нехитрая. На это особого ума не требуется. Понять — вот это куда сложнее…

— Да что за чушь! — с некоторым запозданием взорвался Никита. — Вы хотите сказать, что хозяева предварительно изучили русский мат и лагерный жаргон?

— Зачем? — изумился дедок. — Зачем это им изучать, когда у них рядом мы? Да-да, мы с вами! Достаточно спроецировать нашу с вами неприязнь на Креста — и все! Понимаете? Изъять из его сознания то, что не нравится нам! Мат, жаргон, агрессивность…

— Я не знаю лагерного жаргона, — хмуро напомнил Кляпов. — Да и вы тоже.

— Зато знает Василий! — возразил дедок. — И потом, Никита… Мне вас просто жалко. Вы третий день повторяете, как попугай: Крест, Крест… И никак не поймете, что слово это в его сознании просто-напросто заблокировано. Услышать-то он его услышит, а вот воспринять…

Какое-то время Никита стоял, повесив голову. Думал. Потом хмыкнул неуверенно и покосился на равнодушное лицо Креста.

— Йоц! — сказал он, снова уперев палец в костистую грудь. — Ты — Йоц! Сьок?

— Сьок, — отозвался Крест. — Йоц… Зать!

Дедок Сократыч попятился от них в благоговейном ужасе, не иначе, опять осененный какой-нибудь новой идеей.

— Никита… — вымолвил он. — И давно вы общаетесь с ним на этом… м-м… пиджин-рашене?

Беззвучно порхали цветные блики. Удобно откинувшись в глыбе-качалке, Лика наслаждалась покоем. Все уладилось… Василий безболезненно вышел из запоя, Телескоп — вернулся… На пушистой черепушке — ни шрамика, и такой же забавный, смышленый… Соседи, правда, ворчат, что хозяева из-за него Креста дураком сделали… Ничего. Поворчат да перестанут… Да и поделом Кресту, если уж быть совсем честной… Когда все окончательно утрясется, надо будет придумать Телескопу простенькое самостоятельное поручение и послать его с ним, ну, скажем, к Маше Однорукой… Вдруг справится!

Теплый пушистый зверек, тихонько чирикая, прильнул к колену хозяйки, и Лика рассеянно пропускала сквозь пальцы мягкую нежную шерстку.

За этим занятием ее и застал не в настроении вернувшийся Василий. Телескоп радостно заверещал и сразу кинулся за графинчиком.

— Этот твой… — мрачно сообщил Василий, садясь на недавно добытую глыбу, напоминающую одновременно и кресло, и оплывший свечной огарок. — Опять какую-то пакость затевает…

Лика вздернула подбородок.

— Могу я просить тебя не называть его больше моим? — мелодично осведомилась она. Василий смущенно крякнул.

— Да, конечно… — сказал он. — Прости…

Помолчал, похлопал ладонью по молочно-белому изгибу, служащему подлокотником. Единственным, к сожалению…

— Прихожу к нему в «конуру», — расстроенно начал он. — Сидит, цемент свой из воздуха в мешки сыплет… Слушай, он, по-моему, ненормальный!

— Тебе видней, — уклончиво заметила Лика.

— Нет, правда! — уже распаляясь, продолжал Василий. — Сложит фигу — и давай разглядывать. Будто ему ни разу таких штук в жизни не показывали! Хозяевам грозит… Испугались его больно хозяева.

Тут уже и Лика встревожилась. Села в глыбе-качалке попрямее. Закусив губу, посмотрела исподлобья.

— А что именно затевает… Не узнал?

— Да в том-то и дело! — с досадой сказал Василий. — Цемент… Ну что можно натворить с помощью цемента? Световоды забетонировать? Да ну, ерунда какая-то… Да и не цемент это вовсе! Схватывается только на сиропе этом, из красненьких тюбиков… Спасибо за службу, Телескоп!

— Ты не слишком увлекаешься? — спросила Лика, с неприязнью глядя на полный графинчик.

— Да ладно тебе… Мне это — как слону дробина! Просто нервы успокоить. Достал он меня… Твое здоровье!

Лика кивнула со вздохом и откинулась, закачалась вместе с глыбой. Василий выцедил стопку и задумался вновь.

— Что еще?.. — угрюмо размышлял он вслух. — Развести раствор пожиже и бултыхнуть в него надзорку?..

Глыба-качалка остановилась.

— Слушай, я боюсь! — тихонько сказала Лика.

— А? — взглянул он на нее из-под тяжелой насупленной брови. — Да нет… Тоже ерунда. В чем разводить-то? Пол везде ровный… Ям нету… Ну-ка давай логически! В опорах — улитки, снаружи — надзорки. Да еще пол снизу будет разъедать… То есть строить он может только в «конуре»… Ну, допустим, замурует проемы в какой-нибудь комнате… Так там все равно скоки… И окна… Нет, не понимаю…

— А если на камушке? — спросила Лика. Василий усмехнулся.

— Много ты чего на камушке выстроишь! Разве что сами камушки пустить вместо кирпичей… Но их же ведь не свернешь! Это какую силу иметь надо?..

Лика резко выпрямилась, покачнув глыбу.

— Я в самом деле боюсь! — Она повысила голос. — Это очень серьезно, Вася! Ты вспомни, что было в прошлый раз… Ад кромешный! А ведь он тогда не грозил, он просто развлекался… А теперь, ты говоришь, грозит… Да еще и хозяевам!

— Да плевать на него хозяевам, — буркнул Василий.

— Хозяевам — да! А нам?.. Боже мой! — В голосе Лики зазвенело отчаяние. — Только-только все стало налаживаться — и опять он!

ГЛАВА 26

Я памятник воздвиг огромный и чудесный…

Минуло еще несколько дней. Мрачные пророчества Лики сбываться не спешили. Ромка вел себя по-прежнему странно — и не более того. Время от времени он, правда, что-нибудь да отчебучивал, приводя обитателей колонии в изрядное недоумение, однако поступки его теперь можно было скорее назвать чудачествами, нежели озорством.

Так, однажды утром он вдруг вооружился заветной своей кувалдочкой и вышел крушить самые что ни на есть исполинские глыбы. Каждая — тюбиков на двадцать с лишним, не меньше. Кое-кто даже высказал робкое предположение: слава Богу, взялся, мол, за ум…