Сокрушитель

— Да-а… — озадаченно тянул Пузырек. — Это хорошо еще, я вчера догадался кое-что в незаселенку перетащить… Ну вот как это они так делают? Снаружи, что ли?

Кроме него, в помещении находились расстроенный Леша Баптист и злобно усмехающийся Крест.

— Давно? — профессионально озираясь, спросил Василий.

— Да только что! — сказал Пузырек. Особого расстройства на его мудром морщинистом лице, впрочем, не наблюдалось. Он, видимо, привык уже к таким налетам надзорок и относился к ним как к чему-то неизбежному. — На десять минут вышел спросить у Маши, как она подошвы заливает. А вернулся…

— Епишкин пистолет! — сокрушенно молвил Леша Баптист. — Теперь, наверно, цены поднимешь?

— А как же! — ухмыльнулся Пузырек. — Мне, считай, все по-новой начинать…

Василий тем временем осмотрел помещение и, естественно, не найдя никаких следов, вновь присоединился к остальным.

— Чисто работают, — с уважением признал он. — Не иначе, дали снаружи щелчка — и все в пыль.

— Пыль… — недовольно повторил Пузырек. — Ну покажи мне эту пыль, раз ты такой умный! Пыль… Да они и пыли-то не оставляют!

— Зуб даю, Клавка навела, — с недоброй улыбкой изронил Крест.

Оживленно потирая изжелта-розовые ладошки, возник дедок Сократыч.

— Так-так-так… — радостно озираясь, проговорил он. — Что ж, могу себя поздравить! Сроки погрома, согласитесь, я в прошлый раз назвал почти правильно… А что в кладовках?

— Пусто… — проворчал Пузырек.

— Великолепно! — бодро воскликнул дедок. — Стало быть, можно считать доказанным, что причина погромов не в усталости труб, а в самом факте самогоноварения. Иначе, согласитесь, надзоркам было бы достаточно уничтожить только аппарат… И в этом случае возникает всего лишь один вопрос: почему они не сделали этого раньше?

Крест брезгливо скривил рот и двинулся к скоку. Проходя мимо Сократыча, приостановился и окинул сияющего дедка недобрым взглядом.

— Голова — Бетховена, — процедил он, — а в голове …

Сказал в рифму, что именно, — и канул с глаз.

— Ну ладно… — вздохнул Пузырек. — Чего зря время терять? Пойду в «конуру», новый змеевичок соображу. А бак — уж завтра…

— Давай я с тобой! — встрепенулся Ромка. — Хоть посмотреть, как это у тебя получается!

— Пошли, — с мудрой усмешкой согласился покладистый Пузырек. — Только уговор — сидеть тихо. С этим делом так: чуть отвлекся — начинай все по-новой… Тут, брат, терпение нужно. Это тебе не камушки долбать…

Оба сгинули, и Сократыч с Василием остались вдвоем в голой опустевшей опоре, по которой так привольно теперь было разливаться радужным волнам приглушенного света,

— А вы что же, Василий? — полюбопытствовал дедок. — Посмотреть не хотите? Между прочим, довольно впечатляющее зрелище — прямо из воздуха, представьте, образуется змеевик… Кстати, я никогда не встречал вас возле «конуры». Неужели вы так ни разу и не попытались сами что-нибудь измыслить?

— Да как… — с неохотой отозвался Василий. — Пытался, конечно…

— И что?

— А ничего. Вытаращусь, как дурак, и все без толку. У Ромки хоть цемент какой-то из воздуха сыплется…

Тут Василий наконец сообразил, что от душеспасительной беседы Ромка со свойственной ему ловкостью просто-напросто улизнул. «Вот ведь паразит лопоухий…» — по старой памяти с досадой подумал Василий.

Откланялся и, не зажмуриваясь, шагнул в скок. Просто не было теперь нужды зажмуриваться — устройство давно уже стало привычным, и голова при переходе не кружилась.

Телескоп терпеливо ждал на корточках неподалеку от выхода. Ему часто случалось сопровождать Василия к Пузырьку (хотя внутрь его, конечно, ни разу не приглашали), и поэтому расположение скоков он знал назубок.

— Ну что, Телескоп? — сказал Василий, — Домой?

— Мой! — с готовностью пискнул зверек.

… Василий шел и думал о Ромке. Что ж у него там, интересно, вышло с Ликой? «Этого нельзя, того нельзя…» Что может женщина запретить мужчине? Пить, допустим… Но ведь Ромка почти не пьет. Что еще? Гулять. В смысле — по бабам. Тоже не слишком правдоподобно. Кроме Лики, все остальные для Ромки вроде староваты… Василий с неохотой вспомнил свою собственную семейную жизнь и заполошный вопль жены: «Иди ищи себе образованную!» Нет, кажется, это из другой оперы… У Лики и у самой образование. Чего, кстати, нельзя сказать о Ромке…

А что, если в самом деле взять и потолковать обо всем об этом с Ликой? Как ни крути, а Ромку-то ведь спасать надо… Пропадает парень на глазах… Как-нибудь повлиять с двух сторон — может, и выправится…

Все более утверждаясь в этой благой мысли, Василий свернул в нужный проулок и уже у самого скока опять столкнулся с печальным Никитой Кляповым.

— Ну что? Видел Креста?

— Видел…

— Сказал?

— Нет…

— Почему?

Никита устало прикрыл глаза (раньше он в таких случаях снимал очки).

— Странно… — молвил он с жалкой улыбкой. — Дома я мечтал, что у нас в стране объявят когда-нибудь свободу слова… Мне как-то в голову не приходило, что свобода эта приходит не извне, а скорее изнутри…

Василий поймал себя на том, что мелко потряс головой.

— Ты о чем?

Никита медленно поднял веки.

— Понимаете, даже если отменить внешние, административные запреты (как это сделано здесь), все равно остаются запреты внутренние. Застенчивость, нерешительность. Да элементарная вежливость, наконец!

Василий продолжал оторопело глядеть на Никиту Кляпова.

— Так ты… чего хочешь-то?

— Боюсь, что уже ничего, — удрученно ответил тот. — Просто с некоторых пор я заподозрил, что дело и раньше заключалось не в общественном устройстве, а во мне самом…

Телескоп издал жалобный щебет. Он тоже ничего не понял. Никита Кляпов вздохнул и, с ласковой рассеянностью взглянув на зверька, двинулся дальше. Василий ошалело посмотрел ему вслед, выругался изумленно и ступил в скок…

Уютный колышущийся сумрак родного жилья ласково обнял зверька и его хозяина.

— Гость! — пронзительно чирикнул Телескоп. Василий обернулся — и замер. В глыбе-качалке, овеваемая легкими цветными волнами, сидела Лика.

— Вы уж простите, Василий, что ворвалась к вам без спросу, — взволнованно заговорила она, вставая. Серые глаза ее были тревожны. — Но ждать возле вашего скока я тоже не могла. Сразу поползли бы сплетни… В общем, сами понимаете…

— Что-нибудь случилось?

— Н-нет… Пока еще нет… Василий расслабился.

— Ага… — озадаченно молвил он, берясь за подбородок тем же задумчивым жестом, каким раньше брался за козырек. — Да вы садитесь, Лика, садитесь… — спохватился он вдруг. — Будьте как дома.

При этих словах он как бы невзначай окинул взглядом свое жилье и, в общем, остался им вполне доволен. Сегодняшним утром к глыбе-качалке добавился еще и столик — плоский сверху и снизу камушек полуметровой высоты, выторгованный за семь сереньких тюбиков у прижимистой Клавки. Стена тоже выглядела внушительно. Инструмент (четыре предмета) покоился на хромированных крюках, выломанных в самом центре светоносной рощицы, куда еще не всякий сунется. Тускло лоснились тяжелые чугунные складки фартука.

Солидно, солидно…

— Телескоп, — барственно распорядился Василий. — Света добавь…

И пока тот бежал вприпрыжку к стене за своей железячкой, а потом обратно — к рощице стеклистых труб, Василий подошел к молочно-белому причудливому столику-глыбе и сел напротив гостьи — на кабель. Вскрикнул перерубленный белый световод, зато три-четыре ему подобных вспыхнули поярче, сразу прояснив подвижный цветной полумрак.

— Дьец? — вопросительно чирикнул Телескоп, готовый к дальнейшим действиям.

Василий закашлялся. «Хвост тебе надрать!» — смущенно подумал он.

— Нет, одного хватит, — сказал он, искренне надеясь, что это Телескопово словцо Лика слышит впервые. — Ломограф свой повесь на место, а сам давай поухаживай за гостьей. Графинчик — в баре, колпачки и закуска — тоже…