Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 61

Эйнджел закатала правый рукав Ногаровой рубашки, ловко вонзила иглу чуть пониже локтя и ввела препарат. Перед глазами Ногара все поплыло, и он снова погрузился в небытие.

ГЛАВА 14

Медленно приходя в себя после наркоза и еще не вспомнив, где он находится, Ногар первым делом воззвал к пинковскому богу — в которого не верил, — чтобы тот избавил его от пробуждения в госпитале.

Господь внял молитве безбожника — принюхиваясь, Ногар не учуял вони дезинфектантов. Он унюхал другие запахи — сильный запах алкоголя, слабый медно-ржавый привкус собственной крови и сухой пыльный запах старой одежды и бумаги.

И где-то совсем рядом комбинированный аромат роз и дымящегося костра. Ногар открыл глаза. Он лежал на чердаке, в своей старой комнате, в которой должно было быть жарче, чем в аду. Однако громкое жужжание и легкий бриз, шевеливший его усы, подсказали тигру, что древний вентилятор все еще находится в рабочем состоянии и оказывает достойное сопротивление душной атмосфере тесного помещения.

Ногар скосил глаза влево. Стефи Вейр сладко спала на изодранном чьими-то когтями кресле-кровати, почти рядом с его диваном. Он окинул комнату взглядом и мысленно поблагодарил Мэнни за отсутствие излишней сентиментальности. Стул и диван, на котором возлежал Ногар, были, похоже, единственными предметами, оставшимися от прежней меблировки. Мэнни превратил чердак в последнюю гавань для пустых картонных коробок, старых чемоданов и еще более старой одежды.

Взгляд Ногара остановился на маленьком журнальном столике. Ага, вот еще одно напоминание о прошлом. Несмотря на то, что прошло уже более десятка лет с тех пор, как он был здесь в последний раз, Раджастану казалось, что он может вспомнить каждую царапину на столе, к которому была прикреплена все та же настольная лампа с проводом, обмотанным в трех или четырех местах изолентой.

Небольшой фотографический портрет Орай в дешевой покрашенной золотистой краской рамке стоял тут же, у лампы. «Позолота» шелушилась, обнажая ржавые пятна, усеивающие серый металл под краской. Стекло, покрывающее фотографию, помутнело от пыли, и в полумраке Ногар едва различал черты лица на портрете.

Раджастан сел на край дивана, осторожно свесив ноги на пол, — правое бедро запротестовало, но не очень сильно — и включил лампу, которая, к его удивлению, зажглась. Теперь он смог получше разглядеть портрет. Тигрица была в боевом облачении, но без оружия. В руке она держала край полотнища флага США. Другой край держал ее друг, однополчанин. На заднем плане виднелись Статуя Свободы и очертания небоскребов Манхэттена на фоне голубого неба. Орай и ее друг, тоже тигр, широко улыбались. Слегка выцветшая подпись под портретом гласила: «Орай Раджастан. Март 2023 года, Нью-Йорк». Ногар вздохнул.

Затем услышал, что Стефи проснулась, и обернулся. Девушка вытянула шею, видимо, пытаясь взглянуть на фотографию. Раджастан испытал смешанное чувство. С одной стороны, фотография эта была частью его прошлого, о котором он не любил вспоминать, а с другой — ему хотелось выговориться, поделиться самым сокровенным с девушкой-пинком, которая — Раджастан давно уже понял это — нравилась ему. Он передал ей икону своей юности.

— Она — слева.

Стефи взяла фотографию.

— Кто она?

— Моя мать. Она уже была беременна, когда началось восстание. Ее звали Орай.

Стефи подняла глаза от портрета.

— Вы употребили прошедшее время, значит…

Ногар хотел было уклониться от ответа на этот вопрос, а потом подумал, а почему, собственно, нужно это скрывать? Он прочистил горло.

— Она умерла, когда мне было пять лет — достаточно много, чтобы помнить. Ее оплодотворили, и она собиралась подарить мне братика или сестренку. К тому времени родители уже перебрались в Штаты. Все шло нормально. А потом, три месяца спустя, она легла в больницу на предродовое обследование… — Ногар перевел дыхание. — Эти проклятые идиоты в клинике… вы знаете, что пакистанские генетики сделали с кошачьей лейкемией?

Стефи покачала головой. Лицо ее побледнело.

— Вот и эти болваны-врачи тоже не знали, — продолжал Ногар. — Они поставили предварительный диагноз какому-то ягуару и положили его в одну палату с другими кошкообразными, включая Орай.

Голос Ногара сорвался, но тигр усилием воли взял себя в руки.

— Они должны были изолировать ягуара и ввести в больнице карантин. Но моро, видите ли, не положены отдельные палаты. Кошкообразные начали умирать один за другим. Тогда до этих ублюдков дошло. Но для Орай было уже слишком поздно. Уже почти настал срок разрешения от бремени, но она не дождалась… два выкидыша… двое детенышей, а потом… потом она умерла.

Ногар умолк и закрыл глаза. Он попытался вспомнить, когда и кому рассказывал эту печальную историю полностью. Никто не пришел на ум, даже Мэнни. Впрочем, Мэнни и сам знал ее достаточно хорошо.

Розово-дымный аромат вдруг стал еще ближе. И Ногар почувствовал на своей щеке крошечную прохладную ладонь, погладившую его усы. Он открыл глаза и увидел лицо Стефи. Теплое дыхание девушки щекотало кожу его носа. Глаза у Стефи были светло-зеленые, совсем не похожие на кошачьи, — с различимыми белками и крошечными круглыми зрачками.

Губы ее приоткрылись, и она прошептала:

— Боже, как вы, должно быть, ненавидите людей.

Ногар покачал головой.

— Нет, это не ненависть. Я не знаю…

Стефи убрала руку и поставила фотографию на стол. Потом села на диван рядом с ним. Ногар почувствовал, что она снова нервничает, как и тогда, в кафе «Арабика». Девушка мотнула головой, посмотрела в лицо Ногара и вдруг спросила:

— Ногар, скажите откровенно, кто такая Эйнджел?

— Я же вам говорил, она — косвенный свидетель. Она видела снайпера…

Стефи снова помотала головой.

— Я не о том. Я хочу знать, кто она для вас.

— Что? — Ногар не сразу понял, что Стефи имеет в виду, а когда понял, то засмеялся.

— Мы только вчера с ней познакомились. Мы определенно не любовники… если вы это имеете в виду.

Стефи зарделась, как маков цвет, и сжала кулачок так, что суставы пальцев побелели.

— Извините, я не хотела вас обидеть… я не должна…

Ногар понял, что девушка вот-вот расплачется. Он положил руки ей на плечи, пытаясь успокоить ее.

— Я не обиделся. Но сама мысль о том, что я и эта приблатненная крольчиха… ну, это просто смешно.

Стефи улыбнулась сквозь слезы; лицо ее по-прежнему пылало.

— Почему вы спросили?

Ногар почувствовал, как мышцы ее слегка напряглись под его ладонями.

— Пока вы были без сознания, Эйнджел болтала без умолку, она хвасталась, что… Я просто удивилась, ведь вы принадлежите к таким различным… Ага, вот оно что.

— Различным биологическим видам? Знаете ли, если я и она… ну, если мы… короче говоря, связь между нами была бы несколько необычной, но не такой уж и неслыханной.

— Но ведь это же… это же скотство. Разве такое возможно?

— Некоторые людские табу, вроде наготы, не имеют значения для моро. Так что нередки случаи, когда…

Проклятье. Ногар вдруг и сам почувствовал смущение. Если бы не его шерсть, он, наверно, покраснел бы, как и Стефи. Становлюсь слишком чувствительным, подумал Раджастан.

Стефи пытливо глядела на него; краска начала понемногу сходить с ее лица.

— У вас есть кто-нибудь, Ногар?

Раджастан сразу вспомнил Марию.

— Нет, никого. Теперь никого.

— Значит, вы одиноки, не так ли?

Раджастан хотел было возразить, но он почему-то не мог заставить себя солгать этой девушке. Он кивнул.

— Да. А вы?

Несколько секунд они молча смотрели друг другу в лицо. Ногар снова ощутил на носу ее дыхание. Теперь уже не теплое, а горячее. На лбу у нее выступила испарина, голос понизился до шепота.

— Я тоже.

— Почему вы так обеспокоились, когда я спросил, не лесбиянка ли вы?

— Вы попали почти в точку.

Ногар почти физически ощутил удары ее сердца; оно билось быстро-быстро, как у испуганного котенка или маленькой птички. Его «мотор» тоже гулко застучал, безуспешно пытаясь угнаться за бешеным ритмом ее сердечка. От ее пота в воздухе появился какой-то резкий привкус, незнакомый Ногару, но показавшийся ему очень приятным. Нет, приятный не то слово — возбуждающий, что ли. Раджастан начинал постепенно осознавать, что же, собственно, происходит, и внутренний голос уже начал вопрошать: «Что же он такое делает?»