Рассказы

На площади Молина небо было серым и низким, ветер свирепо несся по перекресткам, свистел вдоль домов.

— Интересно, чем все это закончится?

— Ты же знаешь, я люблю ветер.

Она сняла плащ, летящий по ветру почти горизонтально, и отдала ему.

— Подержи-ка.

Он взял плащ, остановился и посмотрел на небо.

— А в какой части Консель де Сент вы живете?

— У моря, слева от Пасейч де Грасиа. А что?

— Мы можем срезать по Виа Аугуста. Там, правда, чинят мостовую, но зато мы сэкономим силы, не говоря уже о времени.

На самом деле он никуда не торопился и не боялся дождя. Просто он хотел пройти по этой широкой пустынной улице. «Словно мы одни в целом мире». Он вспомнил, что на середине пути, между Молина и Пасейч де Грасиа, был сад, и в нем возле ограды — старый платан; его тенистые ветви нависали над улицей. Слушать ветер в ветвях древнего дерева рядом с удивительной девушкой — такого не забудешь никогда.

С неба упали первые капли. Редкие, но тяжелые и холодные, они звонко шлепались на землю. Вскоре все вокруг наполнилось шумом дождя.

— Этого еще не хватало, — девушка обвела взглядом пустынную улицу, ища укрытие.

— Если мы хотим спрятаться, надо добежать вон до того розового дома. Здесь одни сады, — проговорил юноша обеспокоенно.

Они помчались со всех ног. Проклятый дождь никак не входил в их планы.

— Наденьте плащ, а то вы совсем промокнете, — он накинул на нее плащ и завязал фалды спереди большим узлом. — Вы сможете бежать?

— Думаю, да.

Они взялись за руки и побежали дальше, преследуемые дождем и ветром, который несся за ними по пятам. С земли поднимался теплый одуряющий запах мокрой пыли. Дождь на мгновение утих: принесшая его туча прошла, но вслед за ней уже ползла другая, еще более низкая и тяжелая.

Когда они добежали до первого подъезда, хлынул настоящий ливень.

Они так устали, что не могли произнести ни слова. Их сердца бешено стучали. Девушка сняла плащ и отряхнулась, как птичка.

Она посмотрела на юношу и рассмеялась.

— Бедное платье… — она быстро взглянула на плиссированную юбку, насквозь мокрую, с грязным подолом. — Будь немного потеплее, я осталась бы под дождем. Иногда летом в дождь я надеваю легкое платье и иду гулять по пляжу. Ты не представляешь, как это чудесно…

Подул такой сильный ветер, что струи дождя накренились к противоположному краю улицы. Перед домом, где они прятались, виднелась полоска совершенно сухого асфальта длиной метра в два. На тротуаре напротив стоял фонарь, который девушка некоторое время разглядывала внимательно и задумчиво. У нее были сросшиеся брови; она щурилась и открывала глаза с таким видом, словно забыла о присутствии юноши.

— Делай, как я, и не будешь скучать, — сказала она ему, не поворачивая головы, — прикрой глаза и смотри на фонарь. Видишь, какие цвета? Зеленый, красный, синий…

Он зажмурил глаза, но вскоре приоткрыл их снова.

— Я ничего не вижу.

Но девушка играла в эту игру так старательно, что даже не ответила ему, словно не расслышав его замечания. Вскоре игра ей надоела, и она воскликнула:

— Значит, ты неправильно делаешь. Прикрой глаза, но не до конца. Оставь узенькую щелочку.

Юноша попробовал еще раз. Он старательно смыкал веки, но желтоватый тусклый свет ничуть не менялся.

— Я ничего не вижу.

— Значит, будешь долго жить, — она сказала это с оттенком презрения. — Тот, кто увидит семь цветов, через день умрет. Сегодня я вижу пять. Подожди, дай-ка посмотрю еще, вдруг они поменялись.

Он чувствовал себя немного подавленным, словно долгая жизнь, которую ему предстояло прожить, была доказательством его посредственности. Девушка задержала дыхание, целиком погрузившись в необычный эксперимент.

— Ничего не поделаешь. Пять, и все тут. Мне показалось, что синий переходит в фиолетовый. Представь, какой ужас…

Увлеченные игрой, они и не заметили, как ливень кончился. Над крышами медленно плыло рыхлое облако, обнажая кусок темного неба, на котором грустно мигала одинокая звездочка. Но повсюду еще слышался стук капель, и решетка на асфальте едва успевала заглатывать бурные потоки воды.

Юноша вздохнул, словно проснувшись от дурного сна.

— Я думал, дождь будет всю ночь. По-моему, надо поскорее выбираться отсюда.

— Неужели ты не хотел бы переночевать в подъезде? По-моему, это даже здорово.

Но ему давно уже не терпелось продолжить путь. У него замерзли ноги, ломило спину и даже слегка дрожали колени.

— Смотри, дождь перестал. Пора идти.

Девушка протянула руку ладонью вверх, посмотрела на небо, но не двинулась с места.

— А где твоя маска?

Он снял картонный нос, когда они убегали от дождя, и теперь по-прежнему держал его в руке.

— Если не наденешь, я никуда не пойду.

Он ничего не ответил и покорно надел маску. Она заметила, что лоб у него усыпан прыщами.

— Наверное, ты съел что-то вредное.

— Кто, я? А, ты про лоб. Врач сказал, что это возрастное. «С какой стати она меня разглядывает?» — подумал он.

Они вышли из подъезда, пересекли участок, залитый светом, и углубились в ночной мрак. Улица казалась заброшенной: возле мостовой возвышалась груда мусора, в которой рылись две собаки, привлеченные вонью отбросов. Впереди мигали огоньки Диагонали.

Они шли бок о бок, не произнося ни слова. Девушка шла не спеша, придерживая рукой юбку: она едва видела, куда ставит ногу.

Когда они достигли середины улицы, темная тень отделилась от стены и преградила им путь. Незнакомый голос попросил прикурить.

Человек был высокий, толстый. Другая тень, маленькая и куцая, выросла возле него, словно из-под земли.

— У меня нет зажигалки, — юноша хотел пройти мимо, но здоровенная, словно медвежья лапа, ручища легла ему на плечо.

— Стоп, голубки…

Юноша почувствовал, как болезненно сжалась диафрагма, в глазах потемнело, но он ответил не дрогнув:

— Сегодня карнавал, но для шуток все равно уже поздновато.

— Какое у тебя личико под маской? Ну-ка, посмотрим, что это за воробышек чирикает.

Юноша заслонил лицо рукой: человек посветил ему фонарем в глаза.

— Да у него совсем детская рожа! И эта козявка думает, что мне охота шутить? Как бы не так!

Вмешалась девушка. Голос у нее был звонкий и дрожащий.

— Хватит спорить, — она протянула толстому кошелек.

— Ишь ты! Что это у тебя за звезда? Может, она на тебя снизошла, как на Пресвятую Деву?

Не переставая разглагольствовать, толстый передал кошелек приятелю.

— Ну-ка, Габриэль, пересчитай деньги.

Низенький открыл кошелек и достал две ассигнации.

— Двадцать пять и двадцать пять… пятьдесят… — пробормотал он разочарованно.

— Ну, а ты, парень, скоро надумаешь?

Юноша едва сдерживал ярость.

— Я ничего не дам.

Толстый снова направил на него фонарь, затем ухватил двумя пальцами картонный нос, оттянул, насколько позволяла резинка, и отпустил. Раздался сухой щелчок, нос вернулся в исходное положение.

— Это для начала. А теперь…

Он ударил юношу по лицу с такой силой, что тот повалился на асфальт.

— Давай вставай на ноги. Покайся и больше так не делай. Эй, Габриэль, давай сюда девчонкину цепочку и медальон. Пойдет на первое причастие — ей крестный новые подарит.

Низенький подошел к девушке сзади и схватил цепочку.

— Посвети, а то не видно. Застежка очень маленькая, — толстый приблизился к низенькому и зажег фонарь. — Спасибочки, — сказал низенький и передал толстому цепочку и медальон.

Юноша с трудом поднялся с земли. Лицо его было перепачкано кровью, смешной нос съехал набок, щеку нестерпимо жгло.

— А звезда вам не нужна? — спросила девушка, силясь улыбнуться.

Они не ответили.

— Габриэль, обыщи сопляка.

Низенький подошел к юноше и принялся внимательно его осматривать. Толстый пробормотал, усмехнувшись: «Смотри не обрежься, у него ножницы».

— Ну, вот и славно… — он достал из кармана юноши маленький старый кошелек с потрепанными краями.