Олимпийское спокойствие

Пелей бесшумно достал стрелу, вложил её в лук, натянул тетиву, мысленно моля богов, чтобы олень не хватился и не бросился бежать в самый последний момент. Но олень и не думал никуда бежать, он смотрел на смертоносный лук Пелея так, будто происходящее его никак не касалось или как если бы оно его только забавляло. Свистнула тетива, стрела понеслась к оленю, тот на лету поймал её и ехидно подмигнул охотнику.

В первый момент Пелей не мог понять, что в происшедшем его больше всего потрясло: мгновенная реакция четвероногого шутника, то, что олень поймал стрелу, не имея рук, или это ехидное подмигивание. В следующий момент Пелей понял, что перед ним больше не олень, а посланец богов Гермес. Пелей не стал щипать себя, тереть глаза или как-то ещё пытаться проснуться и отогнать от себя наваждение: олень ведь превратился в бога, а не в какой-нибудь пень — дело обычное, боги часто так шутят.

— Привет, Пелей! — развязно сказал бог. — Надеюсь, ты не обиделся на мой невинный розыгрыш. Понимаю, конечно, досадно гнаться за оленем и вдруг вместо него наткнуться на такое вот лесное чудо вроде меня. Но на богов нельзя обижаться. Они ведь, если и отбирают чего-то, то дают что-нибудь взамен, а оно порой бывает ещё лучше, — тут он схватил Пелея за руку и потащил его за собой. — Идём-идём, — говорил он. — Я сейчас такую дичь тебе покажу, что ты враз забудешь того дурацкого оленя, а уж как все охотники обзавидуются!

Он тащил Пелея вглубь леса туда, откуда доносилось журчание ручья. Чем ближе и отчётливее становился этот звук, тем медленнее и тише шёл Гермес. Опытный охотник Пелей, замечая это, тоже ступал всё осторожнее. Наконец они вышли на берег ручья и, притаившись за кустом, увидели, как из прибрежного грота вышла к воде девушка такой красоты, какой видавший виды Пелей ещё никогда не встречал. В первый раз за этот день он не поверил глазам и почувствовал, что видит настоящее чудо — что там ухмыляющийся олень, ловящий стрелы на лету! А она подошла к ручью, скинула сандалии, пальцами ноги пощупала воду, распустила волосы и, отойдя на шаг назад, скинула с себя одежду. У Пелея потемнело в глазах и защемило сердце.

— Ну как тебе эта зверушка? — шёпотом спросил Гермес, всё это время внимательно наблюдавший за своим спутником.

— Кто это? — прошептал Пелей.

— Богиня, как видишь, дочка морского старичка Нерея, вроде русалки, только без хвоста и с ногами, что её, впрочем, нисколько не портит. Плавает как рыба, а бегает так, что не догонишь. Фетидой эту нимфу зовут.

Пелей судорожно вздохнул. Гермес кивком головы согласился с его мыслями и продолжил:

— Конечно. И не один ты так вздыхаешь. Посейдон на неё глаз положил, и даже сам Зевс, но судьба распорядилась иначе, и даже боги не могут ничего изменить.

Пелей как зачарованный следил за волнами, расходившимися от плывущей Фетиды. Всё время, пока она купалась, он не пошевелился и, кажется, даже не моргнул. Когда же нимфа вернулась к берегу и, изящно склонив голову набок, стала сушить свои волосы, он вдруг вспомнил, что подглядывать за купающимся богинями не только некультурно, но и может быть очень опасно, и хотел было шепнуть Гермесу: «А ничего, что…», но Гермес уже понял его мысли и ответил:

— Да, скверное занятие. Недостойное героя. Но ты говоришь, она тебе понравилась? Так что ж ты смотришь? Действуй!

— Как это, «действуй»?

Гермес раздражённо поморщился.

— Только вот этого вот строить из себя не надо! Ты прекрасно знаешь, как действовать. Не в первый раз, чай.

Лицо Пелея вспыхнуло. На мгновение он даже забыл о Фетиде.

— Неужели и боги верят этой стерве Астидамии?! Да я её и пальцем не тронул! Она сама ко мне приставала.

Гермес с усмешкой пожал плечами.

— И что ты сразу оправдываешься, будто я тебя в чём-то обвиняю? Эка невидаль, царицу изнасиловал! Вот если б ты козу изнасиловал, то, пожалуй, стоило бы устыдиться, а царица — дело молодое, с каждым случалось. Однако, если тебе непременно нужны указания, то вот: Фетида женщина горячая, что и говорить, огонь-баба. Так что действовать с ней надо пожёстче. Мямлей она не любит, так что никаких цветочков и вздохов — бери сразу дело в свои руки и держи крепко. Помни: бегает она быстро, так что упустишь — не догонишь. Не смотри, что она сейчас такая лапочка: она разной бывает, но ты её всё равно не отпускай, какой бы она не стала. Отпустишь — всю жизнь потом жалеть будешь, удержишь — тоже не раз пожалеешь, но, поверь, она того стоит.

Он слегка подтолкнул Пелея, давая понять, что больше инструкций не будет.

Опытный охотник бесшумно подкрался к ничего не подозревавшей нимфе и вдруг, бросившись к ней, крепко обхватил её талию. Фетида вскрикнула и обернулась, посмотрев на него не столько с испугом, сколько с изумлением.

— Ты кто?

— Пелей.

Услышав ненавистное имя, Фетида вспыхнула, полыхнула самым настоящим пламенем, опалив лицо и одежду Пелея. Но тот знал уже, что любит огонь-бабу, и эта вспышка его не обескуражила, а только раззадорила. Ещё крепче сжал он в объятьях горящую головню, и огонь потух.

Теперь он сжимал уже не сгусток пламени, а разъярённую львицу. Но Пелей любил темпераментных женщин, именно о такой львице он мечтал, и ни грозное рычание, ни могучие прыжки не заставили его разжать объятья.

Фетида обратилась змеёй, но человека, знающего женщин, и таким превращением трудно удивить. Каждая женщина бывает порой змеёй, и тот, кто узнал об этом ещё до свадьбы, избавлен от многих разочарований в будущем, а кто полюбил львицу, должен полюбить и змею. Нежно, но твёрдо сжимал Пелей шипящую и брызжущую ядом Фетиду. Он любил её и такой.

Наконец, поняв, что силой силу не пересилить, Фетида размякла, разлилась, растеклась потоком слёз, но и такой она была мила Пелею, и даже теперь он удержал её, бестелесную, жидкую, текучую.

— Ладно, сдаюсь, — сказала выбившаяся из сил Фетида.

— Засчитано! — торжественно объявил Гермес, выскакивая из кустов. — Ну уж после такого Пелей просто обязан на тебе жениться, как честный человек.

— Так это ты всё подстроил? — устало вздохнула Фетида.

Гермес покрутил поднятой кистью руки, как бы говоря: «Ну, если и подстроил, то так, самую малость».

— Ну и сволочь же ты всё-таки! — произнесла она печально и беззлобно — не как обвинение, а как общеизвестный факт.

— На таких, как я, весь Олимп держится, — то ли возразил, то ли согласился Гермес и, ласково улыбнувшись, добавил: «Не грусти, Нереевна, сейчас свадебку сыграем, и заживёте вы счастливо, в любви и в совете. Ты ж сама хотела достойного мужа, так вот и сама убедилась: жених во всех отношениях первостатейный, а дети ещё лучше будут. Сын во всём отца превзойдёт, как ты и хотела».

Фетида бросила на него злобный взгляд.

— Я ещё расквитаюсь, только не с тобой, Гермес, а с твоим хозяином.

— Этих слов я не слышал, — галантно ответил посланец богов.

4. Яблоко раздора

Не часто богиня выходит за смертного. На свадьбу Пелея были приглашены все боги Олимпа и все земные властители. И мир не видел ещё такой свадьбы! Сам громовержец Зевс сошёл со своего трона и обошёл гостей, приветствуя их, даже обменялся с некоторыми парой слов. Рядом с женихом он задержался, положил ему руку на плечо и ласково, по-отечески сказал: «Молодец, Пелей. В чём-то я тебе даже завидую… А в чём-то нет».

В первый раз в жизни в присутствии всех олимпийских богинь самое большое внимание привлекала к себе Фетида. Но радости у неё на лице не было. Она принимала поздравления спокойно и сдержано. Лишь когда к ней подошла Гера и, нежно взяв её за руки, тихо сказала: «Фетида, дорогая, я ведь всё знаю: ты отказала Зевсу, и он в наказание выдал тебя за смертного. Но ты не должна ни о чём жалеть: ты поступила мужественно, достойно богини, и я этого никогда не забуду. Будь счастлива несмотря ни на что», Фетида всхлипнула и сказала: «Мой сын всё равно будет бессмертным, и он отомстит за меня».

Гости веселились вовсю. Вино и нектар текли рекой, слуги выносили одни яства за другими, а чтобы гости не устали есть и пить, между сменами блюд сам Аполлон исполнял свои лучшие музыкальные композиции, а музы пели и танцевали под его кифару. Дионис тоже пытался петь, у него получалось хуже, но ему тоже аплодировали, и веселье, затихавшее было при выступлениях муз и Аполлона, вновь разгоралось от блатных песен и похабных анекдотов в исполнении сильно подвыпившего Диониса.