Страница 31 из 34
— А ты так выучился уже?
— Из лука? Сказал ведь, этому сызмальства обучаться надобно. А на саблях рубиться? — это ж целая наука. Ты пока на того же шляхтича свою железку подымешь, а уж он тебе и голову успеет развалить! Слава богу, меня ребята подучили немного…
— Не слушай его, хлопчику, Баженко — рыцарь добрый, — донеслось из-под епанчи.
— А взять не ручной уже бой, а огнистую стрельбу! Васка, помнишь ли того немца-капитана, что его казаки при нас умыкнули на переправе? Ещё про него мастер Спиридон вспоминал…
На улице запищала труба. Заскрипели входные двери, кто-то протопал по сеням, закричав:
— Товариство, до зброи!
Казак под епанчей зашевелился, сбросил её на пол и сел. Малый увидел, что он гол по пояс и что грудь его обмотана кровавыми тряпками.
— Лежи уж, Яцко, без тебя сегодня справимся, — Бажен натягивал сапоги. — А ты, Васка, сгоняй на улицу, погляди, что деется?
Перед каменицей гарцевали два всадника. Один из них поднес к губам трубу и снова запищал. Во втором, с пернатой булавой за поясом, Васка узнал сотника Ивана Швачку, приглашавшего скоморохов в Переяслав на той незабываемой, под Киевом, переправе. Третий казак, из каменицы мимо Васки выбежавший, оказался знаменщиком. Вскочивши на стоявшего рядом со смирным Голубом коня и подняв прислоненную к стене хоругвь, он гордо выпрямился позади сотника. Сотник же сумрачно поглядывал на мигом набежавшую переяславскую ребятню.
Из каменицы повалили казаки, здоровались с приехавшими и громко окликали друг друга. Когда улица наполнилась ими, сотник Швачка толкнул локтем трубача. Толпа, трубою к молчанию призванная, притихла. Сотник, снявши шапку и поклонившись, откашлялся и прокричал:
— Панове товариство! Сию ночь Роменская сотня с охочими казаками в дозор выехала. Толькы что от сотника Гудымы гонець прибыл с ведомостию, что их, до речки Альты прижавши, штурмует пан Лащ с жолнерами своими та немцами.
Услышав ненавистное имя коронного стражника, казаки заворчали. Peбятня, которую матери, небось, путали свирепым палачом Лащем, замерла.
— Пан гетман Войска Запорожского Тарас Федорович наказал нам зараз же гнать братьям нашим в помощь. Не дадим их ляхам на муки! По хатах, де товарищи наши стоят, та на луг до коноводов одразу ж послано. Собираемся на площади, кони от-от будут там. Не губите ж часу, он дорогой, кровью плаченый!
После недолгой заминки казаки потянулись к площади, обвешанные уже оружием и с седлами на плечах. Бажен, тоже навьюченный, оказался перед Ваской.
— Пойдем, проводишь. Время есть ещё… Так про что я тогда говорил?
— Про огненный бой.
— Да леший с ним теперь, с огнистым боем… Ты вот что: дождавшись меня, а если сегодня не вернусь (мало ли куда нам оттуда поход может выйти!), то и сам… В общем, непременно возвращайся в Киев. Ишь, как без меня своевольничать стал! Вот ещё возьми, — он сунул малому кошель и уронил при этом на землю чепрак. — Спасибо, сам теперь и донеси… Кошель отдай Томилке, это на ватагу. На войне тех денег много не надобно! И Томилку слушай, а не то, вернувшись, нагайкою по-казацки попарю.
Вот и площадь. Товарищество покуривало, сидя на седлах либо развалившись прямо на земле в тени недостроенного костела. Коноводы с табуном задерживались. Сотник обеспокоено вертел круглою головой.
— Баженко, возьми меня с собой, а, Баженко? Я на Голубе от вас не отстану.
— Никак сдурел? Я тебе и сейчас ещё успею ребра те пересчитать!
В голосе Бажена не было, впрочем, настоящей злости. Он потрепал малого по плечу и тихо заговорил совсем не о том, чего ожидал от него Васка:
— Чудная эта война, дружок ты мой Василько. Казаков реестровых с нами четыре тысячи, а против нас, с гетманом коронным, — около двух тысячей, говорят. Война закончится, как они тогда в одном войске сойдутся, как станут из одного котла есть? Говоришь, за веру бьемся, ладно, и я за веру… Только как надеяться можно, в Переяславе окопавшись, чужеземцев со всей Украины прогнать? Пусть, то дело гетмана Тараса и старшины… А ты вот спроси у друга моего Яцка Лафы, — он в комнате у нас лежит раненый, казарлюга отчаянный, такие и на Сечи наперечет, — спроси у него, за что он бьется? Ответит то же, что и мне: бьется-де, чтоб побежденные Войском Запорожским польские паны-сенаторы вписали его в свой реестр. Чтобы от польского католического короля ежегодь получать за службу свою червонцы и сукно, а как службы нет, так на хуторе своём с женкою и детьми сидеть и от всякого послушенства оставаться вольным, то бишь землю свою пахать беспечально. По нраву ли нам с тобою такое?
— Нет, атаман! — отвечал восторженно малый. Он мало что уразумел из сказанного, однако счастлив был, что видит перед собою прежнего самоуверенного и насмешливого Бажена.
Возник и быстро приблизился гул подков табуна.
— Баженко! — засуетился вдруг малый. — Тут тебе тетка Горпина узелок передавала.
— Так развяжи. Гей, Орлик! Потолстел, потолстел, обжора ты саврасый… Так что там? А, рубаха чистая… Жаль, сменить уже не успею… Да, теперь, своё честно отвоевавши, я нашу вольную скоморошескую жизнь ни на что не променяю! Лучше умереть в поле, чем в бабьем подоле — это верно оказано, Васка. А ещё лучше — на телеге нашей расписанной, среди весёлых друзей, под чужою яблонькой в цвету… Стой, Орлик, не балуй! Вот не любит, когда подпругу затягиваю.
— Бажен, я ещё вспомнил: тетка Горпина тебе про казанок велела напомнить.
— Ну что ж, татарские котлы тут на грядках не растут, придётся мне, смекаю, как война кончится, за казанком для Рыболовихи в Крым по морю сбегать. Ну, всё. Прощай пока, Василий!
Бажен лихо запрыгнул в седло и поскакал догонять своих. Сотня торопливо втягивалась в узкую улочку, за нею верхом на палках и с палками же наперевес скакали мальчишки. Васка сообразил, что ему, в новом кунтуше, нелепо бежать среди мелюзги за казаками, остался на месте и важно помахал вослед сотне шапкой.
Вернутись к каменице, он увидел на крыльце давешнего раненого казака, Яцка. Тот сидел, привалившись спиною к точеному столбику, а у крыльца пританцовывал рослый вороной жеребец.
— Василько, — так ведь тебе кличут? Василько, привяжи свого мерина разом с моим Воронком до коновязи у дворе, за хатою… У мене под лавкою пивмешка овса, дай им поласувати… И напои, коли тоби не важко.
Через полчаса Васка нашел казака опять лежащим под епанчею и сам устроился рядом с ним на ковре. Впервые за три дня он почувствовал себя в надежном, безопасном месте и заснул, как убитый.
Разбудил его конский топот.
— Бажен вернулся! — толком не проснувшись, вылетел малый на крыльцо. Под высоким полуденным солнцем проезжали по улице конники. Запыленные, с черными от пороховой гари лицами, почти все раненые; иных, перекосившихся на седлах от боли, поддерживали товарищи. Васка увидел вдруг знакомца; это был бородатый донской казак, с которым он говорил ночью.
— Здравствуйте!
— Здорово, казак! А я думаю, кто это меня за стремя хватает, или это я снова в седле заснул… Нашел ты своего дружка?
— Так они ж… они сотнею всей вам на помощь поскакали…
— Ты гляди… А мы, там жолнеров отбивши, через Альту переехали и лесом ушли, не дались Лащу в зубы. Наших больше не встречали… Да что это ты, казак, как не стыдно тебе, вернется и твоя сотня!
Глава двадцать третья. О том, каким увидел Васка решающее сражение казаков с коронным войском под Переяславом и как он сам наутро после битвы дал бой неприятелю
Не прошло и часу, как по всему Переяславу запели войсковые трубы, ударили бубны, загудели котлы запорожцев. Яцко, за стену хватаясь, поднялся со скамьи.
— Что это, дядя Яцко?
— Гетман тепер все полки сбирает. Може, поляки на приступ пошли? Что бы я без тебя, хлопчику, робыв бы тепер? Седлай коней.
— А разве ты сможешь поехать?
— Зможу, коли треба. Поедем на стену, что за нашею сотнею. Там ещё по росписи мещане с Андреевской улицы стать повынни, так треба ж кому с людей войсковых им и указ дать.