Подросток Ашим

Он старался говорить доверительно. Мишке слышалось: «Смотри, я рассказываю тебе то, чем взрослые не говорят детям. И ты должен сейчас удивиться, что я так откровенен с тобой». А дальше Мишка должен был удивиться тому, что сейчас учитель рад тому, что его одноклассница выбрала не его, а кого-то другого. Сейчас у Николая Юрьевича красавица жена и даже есть дочка. Он достал фотографию и показал Мишке, помолчал, ожидая каких-нибудь слов. Мишка поглядел на людей, которых совсем не знал, сказал, чтоб совсем не молчать:

— Угу.

— А про ту Людочку я уже и не помню точно, была она или нет, — хохотнул учитель.

За стеной вовсю бушевал какой-то чужой класс. «У них здесь урок, — думал Мишка. — Значит, меня со звонком отпустят. Не будут держать, как вчера».

Тут, наконец-то, и зазвенел звонок. Мищка поднялся:

— Ну, я пойду?

— Давай, беги, — деланно бодро сказал учитель, тоже вставая.

А сам всё не отпускал его, не шёл к своим старшеклассникам, всё говорил:

— Тебе, кстати, вообще глупо из-за девчонок переживать. У тебя ведь уже была… — он опять помедлил в поисках нужного слова. И нашёл, что искал, заулыбался: — Нежная дружба, а, была? С дочкой спонсора… Все наши дамы в учительской умилялись, глядя на вас…

Мишка не сразу понял, что речь о Кирке. Учитель говорил торопливо и весело:

— Слышал я, она до сих пор в трауре, оттого что рассадили вас в классе по разным углам. А что сделаешь? Папа приходил в школу, велел, чтобы — ни-ни…

И он хлопнул Мишку по плечу, рассмеялся:

— Так это ведь не потому, что ты такой некрасивый! Там что-то между родителями вашими произошло. А девочки в классе вздыхают по тебе! На этого Михайлова погляди, кому ты позавидовал…

Мишка шёл по затихшему после звонка коридору. И только из его класса слышался гул. Навстречу ему распахнулись двери — химичка и классная вытаскивали в коридор Кирку, а та упиралась, оглядывалась назад и грозила кому-то:

— Ещё узнаешь… Ещё я не так… Ещё не только без айфона останешься…

Увидев его, она дёрнулась в руках двух учительниц, быстро сказала:

— Мишка, я… Это она… Я — нет…

— Папа твой разберётся, кто это сделал! — перебила её классная.

Химичка, одёргивая одной рукой пиджачок, затрещала:

— Ребята видели! Как — не ты? Ребята же видели!

И, повернувшись к Мишке, быстро спросила:

— Что стоишь смотришь? Поговорили с тобой? Разобрались?

А классная устало кивнула ему:

— Давай на урок.

И Мишке почему-то жалко стало — не Кирку, а классную, математичку. У мамы бывает такое лицо, когда болеет Сашка. И когда он ей про Хичу рассказал, про письма — она тоже смотрела так. Мишка на месте застыл от удивления, что классной может быть так, как маме. А Кирку-то что жалеть? Что она сделала, было непонятно. Но в любом случае приедет её папа — и её простят. Не будут три дня допытываться, что да почему — как у него допытываются, почему он удалил с форума Хичика…

Без учительницы его одноклассники толпились в проходах. Кажется, никто на своём месте не сидел. И все говорили разом — было ничего не понять. Элька Локтева, растрёпанная, ползала в проходе, среди ног — собирала что-то мелкое, всхлипывала, и Катя Котова сидела возле стола на корточках — тоже сгребала что-то в ладошку. И когда Мишка стал пробираться мимо них на своё место, Локтева вскочила на ноги и зачастила ему в лицо:

— А я доскажу, теперь точно доскажу! Твой папочка — его все знают, он вот у её папы работал, он его потом выгнал, и он у него украл…

Мищка стоял, не понимая ничего. Чей папа? И почему Элька кричит это ему?

— Я говорила, что у меня секрет? — спрашивала у него Элька, сжимая в ладони половинку корпуса от айфона. Видна была трещина через экран. — Говорила? Кирка ничего мне не сделает! С ней теперь самой будут разбираться! Ёе папа как приедёт сюда! Его точно учителя вызовут! А твой папа — он вот у него, у его папы тоже ещё украл такие… такие железки…

Мишка завертел головой — на кого Элька показывает.

— Ключи украл! — услышал он голос Иванова. — А вовсе не железки. Тебе любой инструмент — желе-е-езка! — передразнил Борька Эльку. — И не у папы моего, а у дедушки в мастерской…

И после уже к Мишке повернулся, процедил чуть слышно:

— Мамка твоя потом к деду ходила, уговаривала простить его… И дед говорил, ради неё простили. Он у ребят из премии высчитал за ключи, а после, вроде, видят они — на рынке он эти ключи продаёт…

— И Ленкин отец знает его мамочку, побирушку! — говорила Элька теперь, повернувшись к Иванову.

Было видно, как она дрожит. Может, от того, что слишком долго хранила в себе секрет. Или от того, что осталась только что без айфона. И без электронной читалки. У неё тоже экран треснул — теперь на нём была огромная снежинка в середине. И мелочь у Эльки разлетелась из кошелька.

Мишка не видел, как всё вышло — Элька начала рассказывать всем свой секрет сразу, как его вывел из класса чужой учитель.

Обида на Мишку росла и росла в ней в последние дни. Она же к нему по-хорошему подходила! С Киркой он уже не общается, они и глядят друг на друга со злостью. И он вполне мог бы дружить с ней! А он даже не сказал, почему — нет! Думает, если кто хорошо учится, тот может не обращать внимания на других? И не разговаривать с другим человеком? Да ещё и всем врать? Мишку как начинают в классе хвалить за то, что он умный, он сразу смущается, говорит: «Это у меня отец умный был, я просто такой — в него…» И Элька усмехалась каждый раз. Как же, отец умный!

— Мы к твоему папе приходили на юбилей, с родителями, — напоминала она Сурковой. — И твой папа моим сказал: я после того собрания опомниться не могу. Только подумать, кто своего сына к нашим детям привёл… Будут учиться в одном классе!

— Замолчи! — вдруг тонким, неузнаваемым голосом выкрикнула Кирка.

Паника всё больше захватывала её. После того, как она вернулась с горного курорта и кончились зимние каникулы, она поняла, наконец, то, что ей родители ещё с декабря втолковывали ей. С того дня, как Мишкина сестрёнка облила её борщом. Что с Мишкой теперь надо общаться так же, как с остальными мальчиками в классе. Надо вежливо приглашать его на лыжные вылазки и на пейнтбол. Папа сказал: «Конечно, я не позволю ему бывать у нас, — и хихикнул, — А то так, глядишь, с семейством придётся породниться. Но в классе не должно быть никакой дискриминации. Мало ли, кто у кого родители?»

«Он же такой один — а я с ним как со всеми? — думала Кирка. — Лучше вообще никак не разговаривать!»

Ладно ещё, он больше никуда не ездил с Киркиной компанией. И Кирка думала, что безнадёжней, бесповоротней в её жизни уже ничего и быть не может. Но оказывается, может? Сейчас Элька расскажет то, что многие и без неё знают… Знают и молчат. А она скажет вслух. И тогда… Кирка не смогла бы объяснить словами, что тогда. Но она чувствовала: тогда всё станет ещё хуже. Хотя и не понимала, как именно — хуже, и не старалась понять. В голове крутилось только: «Что делать теперь, что, что?»

— Как это — «замолчи»? — с улыбкой спросила у неё Элька. — Кто-то будет всем врать про своего отца, а я — молчи?

Элька наслаждалась тем, что Кира не знает, как её остановить. Ишь, суетится. Вся даже побелела! Не хочет, чтобы все знали правду — с кем она сидела за партой и после уроков уходила вместе. Их в городе видели, как они гуляли. Он же, наверно, и ей про своих родителей наврал. И Кирка бросила его, когда всё узнала. Понятно, стыдно ей теперь! И очень обидно, если тебе врут!

А ей, Эльке, будто не было обидно было вчера, когда она по-хорошему, по-дружески подошла к нему?

— Его мама у всех просила деньги… — быстро говорила Элька, пока Кирка обходила свой ряд и приближалась к её столу. — Папка на работе проворовался, а жить надо…

— Надо, надо, — как эхо, повторила Кирка.

Что-то быстро шёркнуло за спиной. Элька обернулась. Кирка держала в руках её ранец. Схватила, а Элька не заметила!