Страница 19 из 43
Классуха напомнила ему, что она есть, даже когда он на своей территории, а не на лицейской. И все одноклассники есть. И они всегда могут посмеяться, если он сделает что-нибудь, забыв о них. Но сейчас он снова о них забыл. Он давно уже не чувствовал себя в безопасности, а теперь болезнь была его защитой. Он уже несколько дней был только сам с собой, с Лёшей Михайловым.
«Я Лёша Михайлов», — снова написал он. Её не было на форуме, она пришла только назавтра, утром. Как только за матерью захлопнулась входная дверь, он сразу вскочил с дивана и включил компьютер. Мойра была здесь!
«Я почему-то так и думала» — написала она ему.
В лицее только-только начались уроки. Наверно, она тоже болела. Он хотел об этом спросить, но сначала спросил: «Когда ты догадалась?».
«Не знаю, — отвечала Майракпак. — Может, когда ты написал, что в другом классе учишься. А может, нет. Ты ведь и на форуме отличаешься от всех. Но здесь людям это нравится, а в реале нет».
Он и сам чувствовал, что он отличается, но не понимал, чем. Когда целый класс станет потешаться над тобой, волей-неволей поймёшь, что ты не такой, как они. С Хичей они разве станут говорить, как говорят друг с другом?
А с Майракпак можно было разговаривать о чём угодно. Дрожа и тряся пальцами над клавиатурой, он кое-как описал, как стоял высоко над городом и как ударил его парень, до крови, и как пообещал сбросить в следующий раз.
Мойра писала в ответ:
«Может быть, это святой?»
Он не понимал:
«Как это — святой?»
Мойра отвечала:
«Он появился как раз когда надо было!»
И пускалась объяснять:
«Вот не было его рядом с тобой — и вдруг появился!»
А дальше писала:
«Ты и правда ошибка природы! Всё, как он назвал тебя — это правда!»
И сразу же:
«Мне было бы очень плохо, если бы ты сделал это! Я не хочу, чтобы ты умирал, дурак!»
Он только собрался переспросить, неужто ей и впрямь было бы плохо без него, и тут от неё опять сообщение пришло:
«Хотя при чём тут я? Самое главное — твоя мама!»
Его передёрнуло.
Он написал одними заглавными:
«НЕ НАДО!».
Лёша не помнил, рассказывал он или нет Майракпак про свою маму. Но, видать, да — Майракпак знала уже про неё. Она писала теперь:
«Не смей наказывать её так! У неё есть только ты, и она думает, что вся её жизнь — ради тебя!»
Он сидел — руки над клавиатурой — читал.
«Она страшно несчастна, — писала ему Майракпак. — У неё нет радостей».
И дальше:
«Она не понимает, что в жизни бывают радости».
«Она знает только, что надо как-то зарабатывать деньги, чтобы питаться, тебя кормить…»
«И это всё, больше ничего нет».
«Нет, ещё она пьёт, — как маленький, пожаловался он. — И раньше она приводила ночевать этих своих…»
Он задумался в поисках подходящего слова и, не найдя его, написал:
«Ей это радость была».
«Это не считается, — ответила Майракпак. Помедлила, думая, видно, какой довод ещё привести, и вдруг написала коротко — приказала:
«Жалей её!»
И, поскольку он не сразу ответил, добавила:
«Понял, нет?»
«Понял», — ответил он.
«Я знаю, что ты не выбрал бы родиться у своей мамы, — точно оправдывалась перед ним Майракпак. — Но для чего-то это надо было, я думаю, ты пройдёшь более сложный путь, чем большинство из тех, кого ты знаешь…»
«Какой путь?» — не понимал Лёша Михайлов.
Она отвечала:
«Не знаю пока… Может быть, ты станешь спасать ребят — таких, как ты».
Он думал, о чём это она. Так плохо, как ему, не жилось никому вокруг. Ни у кого из тех, кого он знал, не было такой мамы. И никому не приходилось скрываться под чужим именем, потому что иначе с ним разговаривать никто не станет. А тут — сам спасай кого-то…
Майракпак торопилась ему что-то объяснить и пропускала буквы, что-то исправляла, начинала снова. Он чувствовал, что она волнуется.
«Те, кого не понимают в детстве, часто становятся психологами или писателями, или ещё кем-то таким. Они сами начинают хорошо понимать людей».
И дальше она уже совсем путанно рассказывала про судьбу, и опять про какой-то путь. Он терял нить в её рассуждениях, и ему очень хотелось увидеть её. Казалось, тогда всё само собой станет понятным. Если бы он не болел, он бы написал ей: «Давай встретимся на первой перемене на лестнице между вторым и третим этажом, где витражи». Ему теперь хотелось поскорее вернуться в лицей! Но ведь и она тоже дома, когда все учатся. Он хотел спросить: «Ты что, тоже болеешь?». Но она сама без конца спрашивала его о чём-то, и он первый раз говорил с кем-то сам о себе. Ей интересно было всё: что он любит из еды, и из книг, и во что играть любит, и чего он боялся маленьким, и про что только она не спрашивала, и говорила: «Пойми, что ты — это ты. Алексей Михайлов. С ума сойти — от имени своего отказался».
И ему тоже это виделось необыкновенно нелепым, что он назвался каким-то Юджином. А сперва Лёхичем. Какой он Лёхич? Хича… Нет уж, он думал, что теперь всё отыграет назад. Пока он говорил с Мойрой, это казалось проще простого. А потом она сказала, что сейчас больше не может говорить. Может, ей надо было к врачу? Её не выписали ещё? Значит, рано было договариваться о встрече…
И тут позвонили в дверь. У мамки были свои ключи, да и рано ей было ещё. Он с опаской поглядел в глазок — на площадке стояли две низенькие фигурки — какие-то дети… А когда он приоткрыл дверь, он увидел Котовых, Костю и Катю, и Катя сказала ему строго, как она всегда говорила в классе:
— Мы пришли навестить тебя.
Он не знал, что делать, когда тебя пришли навестить, и он очень стеснялся мамкиных баулов. Она закупала много товара, что-то до поры хранилось у неё в железном контейнере на рынке, а что-то дома.
И Котовы его тоже, видно, стеснялись. Без звонка в гости ходить невежливо. Но его телефона никто не знал, а адрес Катя нашла в классном журнале. Она открыла нужную страницу как будто из простого любопытства, и тут же классная вошла и отчитала её. Дети с первого класса знают, что нельзя ничего трогать на учительском столе. Но Катя уже успела запомнить его адрес.
На кухне брат и сестра вытаскивали из пакета виноград, как будто не настоящий, и виноградины раскатывались по столу и падали на пол, разбегались, упругие и быстрые. За виноградом появилась баночка какой-то красной ягоды. Из ягоды Катя тут же взялась варить компот, и всё пробовала его, морщилась и добавляла сахар из сахарницы, точно не было ничего важней, чем его компотом напоить. А потом с компотом пошли в комнату. Он думал: хоть бы мать не пришла раньше времени, не увидела их здесь с чашками. А ещё думал, как это — быть братом и сестрой?
Костя кивнул на компьютер, спросил:
— А ты кто на форуме?
Он смутился:
— Я — н…нет. Я только читаю, что пишут… Иногда.
— Понятно, — протянул Котов и потупился. Как же — напомнил ему, что над ним и на форуме смеются.
Лёша почувствовал, как Котову неловко.
— Я, если тебе нужно будет, Кукуруза, — сказала ему Катя. — А Костя — Бамбук.
Котовы поглядели друг на друга и улыбнулись.
— Только мы редко выходим на форум, — сказал Костя. — Мы же ещё и в музыкалке учимся.
Он никогда не ходил в музыкалку и не мог найти, о чём с Котовыми говорить.
И он видел, что они оба не знают, как его называть. К нему обращались: «Послышай», «Знаешь…» — и только уходя, Катя спросила:
— Михайлов, а тебя хорошо лечат? Что-то ты такой бледный…
И только когда за ними дверь закрылась, он понял, что к нему и впрямь приходили одноклассники. Он кинулся к компьютеру — написать Мойре, что его пришли навестить! Но тут в дверях заскрипел ключ, и он поскорей лёг в постель и укрылся. Мама ходила по дому и что-то роняла и говорила над ним про чашки — что надо из одной чашки пить, а он, видать, каждый раз чистую берёт, вот уже три грязные стоят. И он думал о том, что она ещё в кухне не была. Не видела, что весь стол завален гостинцами. Вот она удивится, что к сыну приходили друзья. Такого ещё ни разу не бывало. Вдруг она рассердится, станет кричать?