Гномий Клинок

Оттуда-то из неказистых построек вынырнули несколько человек со сложной символикой на одежде, резко вывернули руки землянину — и поволокли вглубь храма. Последнее, что успел увидеть хранитель — стоящего посреди двора Н`Рёка с протянутой рукой — и священника, не спеша перебирающего монеты…

Глава 5

Первые несколько дней Элана вообще ни о чём не спрашивали. Странные люди в коричневых рясах сидели, уставившись на него, и что-то бормотали себе под нос. О том, что это маги, хранитель понял только тогда, когда у одного из них что-то засбоило и он вспыхнул, как спичка, сразу весь, с головы до пят. Однако воспользоваться сложившейся ситуацией и сбежать он даже не пытался — несколько уроков, преподанных в первый же день, показали ему, что стража храма, равнодушная к жизни и смерти, как своей, так и чужой, не спускает с него глаз. И хоть зачастую её не было видно, но за красивыми портьерами и драпировками всегда сидело несколько человек — и их арбалеты были неизменно нацелены на Элана.

Знать, что за тобой постоянно наблюдают минимум три пары глаз — это жутко раздражало. Сильнее раздражали лишь проповеди. Хранитель и на земле не ходил в церковь, полагая, что если бог есть и так всесилен, как расписывают священники всех мастей, то ему совершенно не нужны посредники для того, чтобы заглянуть в душу к человеку и узнать, чего он стоит. Здесь же приходилось минимум пять раз в день ходить на проповеди — их обычно вели в общем зале церкви, огромной, забитой весьма богатым и преуспевающим людом. Элана, естественно, не смешивали с толпой — его сажали на низкую скамеечку в тёмной нише, скрытой в одной из боковых стен, и в спину ему тут же упирались как минимум два клинка — церковники справедливо опасались, что хранитель может воспользоваться скоплением людей и попытаться сбежать. Проповеди были длинными и чрезвычайно нудными. Первое время Элан пытался на них дремать, пока однажды один из стражников, впав в религиозный экстаз, слишком сильно нажал на клинок, разрезав ткань и оставив внушительный шрам на коже. Рану обработали, стражника сменили на более аккуратного, однако теперь приходилось быть начеку и отслеживать движения клинков — и поневоле прислушиваться к тому, что говорилось в проповедях.

Это была дикая смесь самых разных религий. Видно было, что не один хранитель пытался донести верования своего народа до здешних жителей. Христианство и ислам, буддизм и язычество, щедро приправленные фантазией местных священников, создавали совершено невообразимую смесь демагогии и риторики, замешанную на страхе и приправленную мистицизмом.

Однажды коснулись и пришествия хранителей.

— Боги добры, они не лишают своих чад свободы воли, позволяя им самим исправить грехи своего рождения — вещал с трибуны елейный проповедник с неожиданно сочным, властным голосом. — Рождённые из греха родителей, во крови, в грешной плоти, вы самим своим присутствием оскорбляете творца! Он должен был бы уничтожить вас ещё при рождении! Однако бог милосерден — он удалился от вас, чтобы вы не оскорбляли его вида своим ничтожеством! Он дал вам возможность исправиться, он дал вам тысячи жизней, прожив которые вы станете лучше и сможете находиться подле него. Но даже столь великий план нуждается в корректировке! Вернее, это вы, своим ничтожеством и своими грязными мыслями, вынуждаете ЕГО появляться в нашем мире, что уже достаточно тяжкое испытание для чистого духа. Поэтому он воплощается в триедином теле, созданном, что бы быть мудрым, милосердным и жестоким одновременно — в драконе, человеке и мече! По отдельности они ничто, скорлупки посуды, созданной для одной цели, неспособные на величие! Однако в момент их единения божественная сущность нисходит на них; и они становятся триединым — сыном божьим, присланным на Землю для суда над людьми! И если мы презираем их по отдельности, то при появлении божества надлежит упасть ниц и молить его о милосердии! Ибо если обратит он на нас свой гнев, рухнут даже горы, и реки потекут вспять, и раздастся скрежет зубовный…

Священник перешёл к обычному набору угроз для отъявленных грешников, обещая спасение тем, кто больше пожертвует храму, а Элан погрузился в раздумья. Хитро придумано! Значит, сейчас он — меньше, чем человек, никто, кусок разбитой чашки, и лишь церковники будут решать, что с ним делать… Великая вещь — демагогия! Вроде и суть не исказили — а повернули всё так, что только они одни решают, как и когда появится их бог, да и бог ли он…

Похоже, его раздумья не остались незамеченными. На следующий день его никуда не повели, оставили в келье (ему выделили комнату внешне такую же, как и у других послушников — тех, кто жил при храме, однако Элан уже убедился, что в стенах полно щелей, откуда за ним следят внимательные глаза — и острые стрелы). Он уже начал откровенно скучать, когда на пороге появился тот иерарх, что купил его у работорговцев. Звали его Протолет, и был он кем-то вроде епископа — должность немаленькая и вполне самостоятельная.

— Расскажи, сын мой, как тебе наше гостеприимство? Нет ли надобности в чём-либо? Говори, не стесняйся.

— Спасибо, конечно. Пища вкусная, жильё сносное. Не хватает самой малости — свободы! А то устал я от вашего хлебосольства — с ножами за спиной. — Буркнул Элан, недовольно поморщившись.

— Сейчас у тебя никаких ножей за спиной нет — мы одни. — Развел руками иерарх, словно и не заметив дерзости хранителя. — А что до стражей — то извини, у нас в храме колдовать не принято, а ты, говорят, балуешься этим делом. Что касается свободы — выкупили мы тебя, должен ты нам. Хочешь — отдай вместо денег свой меч, и иди себе на все четыре стороны…

Элан аж подскочил, впившись взглядом в масляно поблёскивающие глазки церковника. По потом сел и, переводя дух, помотал головой.

— Нет. Без меча не уйду. Если хотите — верьте на слово, вернусь — отдам.

Иерарх довольно улыбнулся.

— Правду говорят, ни один хранитель добровольно не расстанется с мечом. Да, да, я помню, не вскидывайтесь, молодой человек — вы не хранитель. Что касается вашего предложения — мы обсудим его, а пока — позвольте старому человеку поговорить со странником, обсудить пару важных для него вопросов… Что в вашем понимании БОГ?

Элан задумался. Что отвечать? То, что думает?

— Для начала — творец. А дальше… Это очень сложно. Во всяком случае, ни одна современная религия даже близко с сути вопроса не подошла. Им бы не о собственном брюхе заботиться, а научно-исследовательские институты открывать — по генетике, теории поля и т. д. Если, конечно, у них в планах найти и понять бога…

Иерарх довольно кивнул. Похоже, теперь шла игра на его поле. Он наклонился вперёд и начал говорить страстно, с жаром:

— Вы, похоже, совершенно не знакомы с трудами древних мастеров, и выводы делаете от своего мировоззрения и тем более еще говорите о современной религии! И у вас есть ещё какое-то мнение по этому поводу! Для того, чтобы понять, как близко религия подошла к Богу, нужно самому сначала познать Его, иначе как Вы определите, кто пришел или не пришел? Однако я и так вижу — Вы еще в пути, и далеки до истины. И главное: есть всего две науки — наука о внутреннем и наука о внешнем. Все светские теории относятся к первой категории, и кто изучает их, далёк от господа, потому что это наука внешнего, и лишь религиозность — наука о том, что внутри, о душе человеческой. — Иерарх благостно улыбнулся. — Да и как можно найти Бога, изучая окружающее, если он в нашем сердце?

Элан улыбнулся:

— То есть что бы понять, справедлива ли ваша религия, я должен найти место Всевышнего в мире… А чтобы его найти, я должен воспользоваться вашими методами, поскольку никакие другие не годятся. Приняв ваши построения, я поневоле приму и вашу веру, и спор пойдёт уже не о богах в целом, а о частностях вашей концессии. Ловко!

Иерарх ухмыльнулся:

— Вы смотрите глубже, чем другие, и видите логические ловушки там, где остальные лишь испытывают священный трепет, приобщаясь к откровению. Хорошо, попробуем более прямо: