Страница 115 из 125
— Как приятно среди деревьев. Не очень похоже на Голландию — мы даже можем гулять по траве.
— Я понимаю, что вы имеете в виду; но, как вы думаете, зачем бы я выбрал это место?
— Какая прелестная медная ваза!
— Чистить, однако, ее хлопотно.
— Я почищу. А ваши книги — замечательно! И Конрад, изумительно!
— Да, здесь я много читаю. Здесь я не думаю о делах, а только наслаждаюсь жизнью,
Все это производило на Люсьену глубокое впечатление. Человек, который зарабатывает, очевидно, массу денег — « Пежо» и «Мерседес», в конце концов… который предпочитает воду из собственного колодца и читает Конрада при едете керосиновой лампы, окруженный буковым лесом. Она понимала его; она почувствовала неожиданно сильную радость от того, что приехала сюда и намеревалась получше узнать этого человека.
— Вы король всего этого.
— Не совсем. Эго никому не удается, знаете ли. Но может быть — капитан, порле бога.
— Как Конрадовский капитан Лингард.
— Да, бриг «Флэш». Я попытался сделать нечто похожее.
Он приготовил над печкой антрекоты на рашпере. Запах дыма и копченого мяса приятно смешивался с эстрагоном и острым беарнским уксусом. Хлеб, кресс-салат и крупные местные помидоры — бугристые, с прожилками — все было вкусно. Посуды немного; она вымыла ее, пока он зажигал лампу и выгонял шумных майских жуков. Спускались сумерки.
— В лесу нельзя свободно гулять вечером, а то мы могли бы выйти.
— Здесь мне необыкновенно хорошо. Мы не могли бы немного послушать музыку? — Она рассматривала его пластинки. — «Фигаро» и Клайбер — замечательно.
— Я принесу еще выпить.
— Зачем вам мопед? — восхищаясь бутылками в сарае. — У вас много средств передвижения.
— Да, мне нравится иметь много средств передвижения. Мопедом я пользуюсь для дальних прогулок; и для работы это часто бывает удобно. Мы обязательно покатаемся на нем; это веселее, чем в машине.
Что они делали весь уик-энд? То же, что и ручей.
Люсьена никогда не забывала запахов: дымящихся дров и коптящей лампы; травы и мха, покрытых росой; чистый свежий воздух букового леса и старый, смешанный запах дома — густой, застоявшийся залах земли, дерева, камня, такой приветливый.
Она не забыла и его тактичности. Утром и вечером было прохладно — июнь, не июнь — и она медленно вылезла из постели в воскресное утро. Ее собственная лояльность не позволила ей запереть дверь. В уже натопленной столовой она обнаружила ведро горячей воды и записку: «Пошел гулять до восьми пятнадцати. Если хотите, примите ванну». Когда он вернулся, она приготовила кофе. Они макали бутерброды в чашки, меж тем как она поставила пластинку со скрипичным концертом Моцарта.
— Епископ зальцбургский слушал их за обедом. Почему мы не можем послушать во время завтрака?
Потом они пошли гулять далеко в лес. Она промочила ноги до колен и получила свой первый урок по естественной истории. Она была такой горожанкой, что слушала все с открытым ртом. Почему полевые грибы не растут под деревьями, а поганки растут; почему ветки рябины — надежная защита против ведьм; почему тимьян хорошо от простуды, а шалфей — для кровообращения; и как зимой вальдшнеп неожиданно, с шумом взлетает из-под сухих листьев, до смерти пугая оторопевшего путника.
Когда они вернулись, солнце стояло уже высоко в небе; и хотя днем стало снова облачно, они вытащили кресла на воздух и уселись, утопая в блаженстве, за бутылкой белого вина.
— Если завтра будет хорошая погода, — лениво, — мы сможем поехать купаться. Возьмем машину и отправимся за границу; во Францию, если захотим, вверх по Маасу. Здесь в низовьях вода нечистая. Мез лучше.
— А куда течет Мез? — сонно.
— Льеж, Намюр; за ними он становится очень хорош. Ниже, в Арденнах — Седан, Верден, очень исторические места.
— Это мне нравится; я люблю историю.
— Да; история настолько интересней, чем наша жизнь.
Она приоткрыла один глаз и изучала его. Странно, как он изменился, как совершенно был не похож на официального, осторожного человека из Брюсселя. Всегда ли мужчины имеют другой вид дома? Маска снята и брошена на неровную траву поляны. «Это обычно, — подумала она. — Всю неделю они должны быть важными и энергичными деловыми людьми; должны же они иногда выглядеть уязвимыми». Выглядел ли ее отец таким? Да, полагала она; даже в вечернем костюме, его «рабочей одежде». Но тогда она была ребенком и не обращала на это внимания. А какой другой опыт был у нее в отношении мужчин? Она не могла брать в расчет мальчишек, которых знала в Голландии, — они были еще слишком детьми. Скажем, Франко — самый приятный из всех, но безнадежно наивный. Будучи ребенком, она ценила эти откровенность, живость и веселый вид; но зрелые мужчины — это непроницаемая, загадочная глубина, сама тайна, заколдованный колодец. Два года назад это вызвало бы у нее страх и отвращение, теперь это начинало ее восхищать.
Стам, с глазами, закрытыми против солнца, пробивающегося сквозь листву, без сожаления размышлял об опасности влюбиться в эту девочку. Беспокоило его лишь то, что чувство угрожало его образу жизни. Ему было все равно — ее приезд сюда делал его таким счастливым, что он сам удивлялся. Но его бельгийская личность была скомпрометирована — ему не следовало больше появлять-ся в этом гараже. Нельзя допустить, чтобы она узнала о Жераре де Винтере или о Соланж, — теперь это мучило его; он должен серьезно обдумать, как быть с Соланж. Здесь это не имело значения. Вельдвахтер, лесные сторожа — хотя лучше, если бы они его не видели.
Он поступил неосторожно, но теперь это его не интересовало. Эта девочка соответствовала тому образу женщины, который он носил в душе. Его частная жизнь здесь в течение многих лет давала ему удовлетворение, в ней он находил убежище от этого гнусного отеля, от этой ужасной женщины, которые отравляли ему жизнь. Его романтическая натура имела достаточный выход своим стремлениям во время войны, но с тех пор… Его страсть быть свободным привела его к этой жизни, тайной, которую он искусно, шаг за шагом воздвиг. Но не было ли это лишь временным болеутоляющим средством, пока он не встретил эту девочку? Прав ли он был, что рисковал всем этим ради нее?
Едва ли она этого заслуживала. Давным-давно он благоразумно решил, что женщины, которая бы этого заслуживала, не существует. Не обманывал ли он теперь сам себя? Не должен ли быть результат этого самообмана роковым для его предприятия, которое он так старательно организовал, основываясь на опыте военного времени? Бизнес был серьезный. Это сделало его богатым. Теперь он мог навсегда отделаться от отеля, окончательно освободиться от Соланж. Но он не мог пренебрегать делом, не мог даже на время оставить его. Он стал в той же степени пленником контрабанды, как был до этого пленником отеля.
В самом деле — как нетрудно это было. К тому же было вполне почтенно — надувать должностные власти, научившись предосторожностям, чтоб не попасться. Ему было все равно, какие это власти — немецкие, голландские или бельгийские. Переправлять через границу масло гораздо легче, чем многое другое. «В конце концов есть что-то очень трезвею и буржуазное у меня в крови, — думал он. — Будь она проклята, эта женщина, вызывающая рискованные желания. Я должен устоять перед искушением».
Увы, благими намерениями… В это мгновение Люсьена сказала:
— Что больше всего нравится мне в вашем доме, так это его независимость.
— Поэтому я и выбрал его. Никто обычно не хочет иметь дом в лесу. Люди не хотят независимости — особенно, когда приходится обходиться без того, за что платят налоги — почта, дороги, уличное освещение, канализация, газ, вода.
— И всякие социальные потрясения — едва ли они коснутся вас; предместья в этом отношении выигрывают. Ни торговцев, ни соседей, — вы не можете себе представить, как я вам завидую.
— Дорогая моя, торговля, деньги, бизнес есть всегда. Вдумайтесь в слово «бизнес». Для меня это означает хлопоты. Чем бы ни заниматься, всегда найдется кто-то, кто попытается организовать это и заработать на этом деньги, — это крайне неприятно. Тем не менее, я свободен, как капитан Лингард. Но это потребовало много лет, много полных опасности и риска лет.