Страница 111 из 125
— Чем можем служить вам, мадмуазель? Спортивную машину? У меня есть «Фасель Вега» — мечта! Обучение езде бесплатно, первый год страховки — бесплатно…
Люсьена улыбнулась — широкая, надменная улыбка.
— Нет, спасибо. Я пришла просить работу.
Он не мог поверить своим ушам.
— Вы?! Я действительно держу бухгалтера, секретаршу, телефонистку… Но почему вы пришли ко мне?
— Нет. Работу у бензоколонки или в мастерской.
— Вы смеетесь.
Он подумал — слишком поздно, — что так не разговаривают с дамами, но он был сбит с толку и чувствовал себя неловко.
— Я пришла не потому, что мне нравится здешний пейзаж. Я говорю серьезно.
— Серьезно… Тогда нам лучше перейти сюда. — Испытывая любопытство, он провел ее в контору. — Садитесь, мадмуазель.
— Я предпочитаю стоять.
— Как вам будет угодно, — сказал он растерянно. Он сёл за свой стол; это несколько восстановило его равновё-сие. — Как бы это сказать… На вид вы не особенно подходите…
— Думаю, нет. Но разве это не может послужить на пользу делу?
Он поразмыслил над этим.
— Да, может. Но работа довольно тяжелая. И к тому же грязная.
— Я не люблю канцелярской работы. Не переношу бумаг и улыбок из-за стола. Ненавижу лавки с их зловонием. Я сильная и здоровая, и я не глупа. И я не собираюсь отвлекать ребят от работы. Ни бедер, ни ресниц.
Это ему понравилось. Он чувствовал себя свободнее с девушкой, которая несмотря на изысканное парижское произношение разговаривала, как женщина из народа.
— Что ж, в этом есть резон. Знаете что-нибудь об автомобилях, мадмуазель?..
— Энглеберт.
— Про шины, например?
— Да, но называйте меня Люсьена. Я не слишком много знаю. Могу загнать машину на стоянку, не наскочив на соседнюю машину, и завести в гараж, не поцарапав. И могу водить, не ломая коробку передач.
— Это больше, чем могут усвоить многие мужчины. А как с обслуживанием?
— Могу заменить колесо или свечу, не больше. Но думаю, женщина не хуже мужчины может научиться обслуживать машину. А клиентам нравится видеть девушку у бензоколонки.
— Клиентам, возможно, и нравится; но сумеет ли она поладить с теми, кто работает с нею рядом?
— Не хотите ли попробовать и убедиться?
— Может быть, может быть. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, как это у вас получится. Хорошо. Если хотите, приходите завтра утром.
На следующее утро Бернар был готов пожалеть о своем побуждении.
— Я не уверен, что из этого что-нибудь выйдет.
— Почему? — спросила она спокойно и вынула из дорожной сумки комбинезон. Новый, но выстиранный, чтоб не был таким жестким, и аккуратно выглаженный.
— Видите ли, — начал он нерешительно, — здесь переодеваются ребята. В конторе есть три девушки, но они никогда не переодеваются. Там есть женский туалет, но…
— Я понимаю. Но вы ведь не будете возражать, если я переоденусь здесь? Раз я с ними работаю, я могу делать все то, что и они.
— Я не возражаю, если вас это не смущает.
— Меня — нет.
Нет, так нет. Он стал в дверях и с любопытством наблюдал за ней. Был теплый весенний солнечный день. Все механики оставили свои свитеры и брюки брошенными как попало. Даже мельком не взглянув на него, Люсьена сняла свитер и юбку. Его постигло большое разочарование — на ней было шерстяное белье, поражающее не больше, чем спортивный купальный костюм. Она застегнула комбинезон, надела берет и холодно сказала:
— К сожалению, сексуального белья нет.
Он должен был посмеяться над собой, — ловко поймала.
— Вы подойдете, — сказал он одобрительно. — Старый Эрве покажет вам работу на первое время. Он тихий старикан.
Старому Эрве и всем механикам по очереди она по-мужски протянула руку:
— Здравствуйте. Люсьена.
Бернару было забавно следить за ней.
Весь первый месяц он продолжал наблюдать; и хотя это все еще смешило его, постепенно проникался чувством уважения. Ибо спектакль — если только это был спектакль, — разыгрывался последовательно и удачно. Никогда он не думал, что девушка может работать — и работать по-настоящему — в компании механиков. Женщины постарше, замужние, да, — их полно повсюду. Но хорошенькая девушка двадцати двух лет — это ведь дичь, на которую разрешено охотиться всем. Но она работала; и работала просто, без всяких фокусов. Она отделывалась от них спокойно, без кокетства и не устраивала неприятностей.
Сердцееду Роберту, когда тот поцеловал ей руку, она любезно сказала:
— Я бы попросила вас не прикасаться ко мне, будьте добры. Мне это особого удовольствия не доставляет, а вы попусту тратите свое обаяние.
Роберта никогда еще так не обрезали. Удовольствие и восхищение отразились на его лице, и с этого дня он был предан Люсьене.
К Марселю, кладовщику, она отнеслась более жестоко. Когда он рассеянно погладил ее по груди — он мнил себя выше механиков, этот франт с чистыми руками, — она схватила его замасленной рукой за приглаженные волосы и держала до тех пор, пока другой замасленной рукой не натерла всю его глупую физиономию.
— Вам это доставляет удовольствие? Нет? Мне тоже.
А когда молоденький Роже, семнадцатилетний ученик по прозвищу «тигр», внезапно схватил ее и поцеловал (подученный другими, на пари), ей это отнюдь не показалось смешным. Она сделалась податливой, словно собираясь уступить, и вдруг резко толкнула его в пах коленом с такой силой, что он пронзительно тявкнул и отскочил, как ужаленный. Результат и в самом деле был таким, будто его укусил шершень, — неудачливый «тигр» три дня не мог прямо сидеть на мопеде, и все механики над ним смеялись.
— Вы просили меня дать вам пинка, я и оказала вам эту небольшую услугу, — сказала она спокойно.
В подобных случаях она бывала непосредственна, как деревенская девушка, хотя не так груба. «Мадонна, — думал Бернар. — На фабричных девушек это не похоже». Она не обращала внимания на словечки парней. Она и сама говорила их языком, но без вульгарности. Роберт совершенно серьезно сказал как-то:
— Люсьена — чудо-работница. Ты можешь смотреть, как она раздевается, но и в голову не придет предложить ей помочь.
Она пила то же вино и ела те же сэндвичи, что и они. Бернар узнал, что каждый вечер по дороге домой она ходит в общественную баню; он ничего не сказал, но велел установить второй душ. Она следила за своей чистотой, как балинезийка; вот только окурки на полу раздевалки она не убирала. Однажды кто-то намекнул, что раз она девушка, то могла бы и заняться уборкой.
— Я вам не домохозяйка тут для каждого, убирайте сами.
Ее немедленный успех у клиентов был несомненным и отражался на чаевых — зарабатывала она хорошо. Им нравилось такое отношение к делу: «Не думайте, что я буду лезть из кожи вон и навязывать вам свои услуги, но все, что вы попросите, будет для вас сделано и сделано хорошо». Она была вежлива, но не подобострастна и достаточно остра на язык, чтобы отбить неудачливых ухажеров» Делала она это громким ясным голосом, так что механики давились от хохота.
Присутствие Люсьены донимало Бернара, как Сломанный ноготь. Весь день он сам был на работе и не нуждался в предлоге, чтобы постоянно ее видеть. Он был повсюду в гараже и проводил так же много времени с инженерами — или с правщиками, традиционными лентяями, — как и с бухгалтером. Что же касается мастерских, это было очень важно, хотя и не приносило много денег. Ему нравилось приводить машину в хорошее состояние. Он проклинал этот дешевый, облезающий на погнутых ржавых бамперах хром, и те заводы, которые ради экономии не грунтовали металл.
— Было бы хорошо, если бы все машины были сделаны из алюминия, — полушутя говорил он. — Но если б весь этот хлам куда-нибудь еще годился через шесть месяцев, нам никогда не удавалось бы продать новый.
Как профессионал он одобрял Люсьену, которая никогда не пыталась закрасить ржавчину, не ленилась проверить аккумуляторы и не увиливала от того, чтобы влезть под машину на спине и лежать на холодном бетоне. Беспокоило его только то, что он слишком ощущал ее физически. Эта твердая женственная линия, нисходящая от спины, когда она перегибалась в мотор, упираясь в крыло голенями, волновала и преследовала его.