Страница 8 из 24
Левка несколько раз перечитал афишу. Прибежав к Абашкиным, он рассказал о приезде труппы.
— Скорей поправляйся, Паша, будем репетировать без устали, чтобы показать наш новый номер. Могут принять, если понравимся!
— Нечему еще нравиться, — возразил Абашкин. — Ничего не готово. Ничего не получается.
— Ты, я вижу, совсем руки опустил, — вмешалась Валерия. — Что значит не получается? Надо больше работать, и получится!
— С ног валюсь, а ты говоришь: работать! Слабость у меня, нервная трясучка! Булавы из рук валятся!.. Мне уже не поможешь! Петля у меня! Понимаешь — петля!
— Не надо пить! — закричала Валерия. — Не будет никакой петли!
— Не на свои пью! Не перевелись еще у Абашкина поклонники в Грузии! Есть ценители таланта...
Наутро они поднялись рано.
— Я в филармонию, Паша! Пойдем со мной?
— Нет. У меня есть дела в городе. Насчет иллюзионной аппаратуры. Свидание со специалистом.
Абашкин вырядился в черный костюм, надел галстук, пальто, ушанку. Они вместе вышли на улицу и разошлись в разные стороны. Левка пришел в филармонию, дождался приема к директору.
— Я к вам с просьбой: нельзя ли концерты в черте города иметь... Хоть немножко...
— Ладно, попробуем. Но на много не надейся! У тебя не такой номер, с которым можно работать на больших площадках! Балаганом пахнет! Филармония — очаг культуры: лекции, концерты. И вдруг... «человек-змея»! Да и приодеться тебе не мешает! Не на артиста похож, а на беспризорника! И еще! Будешь «зайцем» кататься, позвонят еще раз из милиции — уволю! Так и знай!
Директор посмотрел на часы. Левка понял, что разговор окончен, и вышел из кабинета.
— О чем беседа шла? — спросил в коридоре Левку пианист. — Что кислый?
— Я не кислый! С чего же киснуть, когда директор решил прибавить мне ставку, похвалил номер и обещал давать концерты только на больших столичных площадках!
— Ну?
— Вот вам и ну!
В этот же день Левку ожидала новая неприятность.
— Не велено тебя больше пускать, — сказал ему в проходной привратник.
— Как так не велено? — растерялся Левка.
— Очень просто. Комендант узнал — ругался. Без прописки живешь, без документов! У нас не ночлежка! Так что поворачивай оглобли, парень!
— У меня же там вещи... Мне нужно...
— Ничего не знаю. Не велено пускать! Принесешь записку от коменданта — пропущу, нет — все!
Левка некоторое время стоял на тротуаре напротив дома, ждал Валерию. Она не появлялась.
«А может, она к родственникам с младенцем ушла... — подумал он. — Пойду-ка поброжу по городу!..»
Мальчик долго шатался по улицам, вышел на Кирочную, увидел церковь.
«Зайду, погреюсь немного... Заодно погляжу, как там внутри...»
Шла служба. Народу было много, откуда-то сверху доносилось пение. Мелодия молитвы была красивой, торжественной.
Еще громче зазвучал хор.
«Где же артисты спрятаны? — думал Левка. — Почему же их не показывают? Вот вышли бы сейчас из ворот в костюмах ангелов или святых... Было бы куда интереснее! И поаплодировали бы им».
Молебен закончился. Священник протянул молящимся большой крест.
«И как не боятся заразиться друг от дружки? — удивился Левка. — Разве я стал бы целовать крест после вон того алкоголика с подвязанной щекой? У него и рожа-то вся в красных пятнах... А девушка с косой поцеловала... Неужели ей не противно?..»
Левка чуть не сплюнул, отвернулся, глянул вправо и увидел в толпе рядом с гробом Абашкина. Левка удивился еще больше, когда Пашка поцеловал иконку на груди усопшей.
«Наверное, это умерла родственница специалиста по иллюзии, вот он и попал вместе с ним в церковь, — подумал Левка. — Где же он сам?»
Павел не замечал Левку. Он был, по-видимому, совершенно убит горем: стоял со скорбным лицом, сложив руки на груди, беззвучно бормотал что-то, закатив глаза. Левка чуть не рассмеялся, но понял, что его тут же с позором выведут из церкви, и тоже скорчил скорбную рожу.
— Дайте проститься! Дайте проститься! — послышалось за Левкиной спиной.
Левку оттолкнул и протиснулся к гробу алкоголик с завязанной щекой.
Громко заплакала пожилая женщина, по-видимому, сестра покойной. Она покачнулась. Павел подскочил к ней, подхватил под руки, сопровождал до кладбища.
«Наверное, она сама и есть иллюзионный мастер!» — думал Левка, плетясь в конце процессии.
Около могилы Пашка одним из первых бросил на заколоченный гроб горсть земли, вытирал глаза, ни на шаг не отступая от убитой горем женщины. Но вот его на миг оттянул за рукав в сторону алкоголик с перевязанной щекой. Левка услышал хриплый шепот:
— Пашка, брось ты эту старуху! За углом побогаче мертвяка приволокли! Слышишь, оркестр жарит? Еще пышнее будут поминки! Пошли стараться туда!
Левка подскочил к ним, оттолкнул проходимца, задыхаясь от гнева, резко выпалил в лицо Павлу:
— И не стыдно? Докатился! Это твои поклонники? Это иллюзионные мастера! Так ты заботишься о номере! О Валерии! О дочке! Эх, ты! Ты...
Левка повернулся и бросился бежать.
Бледный, растерянный Павел нагнал мальчика у ворот кладбища, крепко схватил за плечи.
— Прости, Левка! Все! Завязал! Больше не повторится! Самому стыдно! Верь!
И Левка поверил. Первым протянул руку. Успокоившись, рассказал о разговоре в филармонии, о случае с привратником.
— Сволочи! — выругался Абашкин, выслушав Левку. — Жить не дают! Ничего, попробуем потолковать с комендантом, может, и уломаем! А не выйдет, так можно перелезать через ограду. Даже интереснее! Будешь рано утром уходить, ночью возвращаться. Это когда есть концерты. А когда свободен, — весь день репетировать будем. Не унывай!
Они перемахнули через ограду.
— Видишь, как просто! — сказал Паша.
— Вижу! Здорово! — попытался улыбнуться Левка, но улыбка получилась невеселой.
Второго января Левка выступал на новогодней елке. В клубе было очень холодно. Мальчика продуло. Во время разминки он вдруг почувствовал боль в пояснице, не смог ни повернуться, ни вздохнуть. С острым приступом радикулита его отвезли домой и уложили в постель.
— Надолго ты выбыл, — вздохнула Валерия. — У меня был радикулит... Знаю, что это такое...
Спать легли рано. Левка лежал тихо, боясь пошевелиться. Хотелось спать. За окном уныло свистел ветер, мел снег. И вдруг Левка услышал какой-то хруст.
Он доносился со стороны койки Абашкиных.
«Что это? Неужели грызут сахар? — мелькнула мысль, но он тут же отогнал ее. — Не может быть... От меня тайком... Накрывшись одеялом... вдвоем грызть сахар... Почудилось...»
При мысли о сахаре рот наполнился густой слюной. Он не видел сахара четыре месяца. Левка кашлянул. Хруст тут же прекратился.
«Это мышь... Это мышь... — убеждал себя Левка. — Не могут же они так... Тайком...»
Он заснул только под утро. С нетерпением ожидал, когда все уйдут и оставят его одного.
— Что с тобой, Левка? — спросила Валерия, подавая на стол картошку. — Давай есть!
— Спасибо, не хочется... Поясницу ломит...
Ему было стыдно глядеть на них.
Первым ушел Павел, за ним — Валерия. Левка приткнул дверь стулом, открыл гвоздем один замок, потом второй, долго не решался снять их с петель.
«Дай бог, чтобы я ошибся ночью... Дай бог...» — думал он, снимая замки. В сундуке лежало немного масла и сахара.
Левка долго плакал от обиды.
В тот же день — третьего января — он собрался на концерт. Валерия ужаснулась.
— Куда ты? С ума сошел? Снова за город? С радикулитом?
— Ничего, поеду!
— Хоть спину обвяжи моим платком! И голову шарфом! И, смотри, билет купи!
Левке удалось после концерта прошмыгнуть в бесплацкартный вагон, забраться под скамью и тут же заснуть. Перед Тбилиси проводник и контролер обнаружили его, осветили карманным фонариком.
— А ну, вставай, безбилетник!
Левка вылез из-под скамьи сонный, измазанный пылью, с шарфом на голове, озираясь, как затравленный звереныш. Его окружили пассажиры.