Дети Гамельна. Ярчуки

— Хвост всё не залечишь? – посочувствовал голос. – Экое несчастье.

— Да где ж залечишь, если всё время хватают?

— Шину бы наложил. Помогает для сращивания. Ну и лечебную гимнастику не стоит забывать.

— Химнастику? – задумался Анчес. – Надо будет попробовать. Ты бы голос и наружность не напрягало. Все равно чую.

— Толковый. Хотя и необразованный. Ладно, сейчас выждем, а потом разговор к тебе есть. Не поджимайся: пытать калёным железом и иными экзорцизмами, принуждать вековые контракты подписывать или за царёвыми портянками гонять, я не собираюсь.

— Да уж замучили этой формальностью, — признался анчут. – Поговорим, чего уж…

Стихло у костела. Кособоко пробежал контуженный вовкулака, закончил истошно оплакивать хозяйку Пан Рудь. Вдалеке прорысила на взгорок тяжко нагруженная фигурка.

— Надо бы помочь, — вздохнул Анчес.

— Надорвемся мы с тобой под этакими кабанами. Она сама управится. Шустрая девица, того не отнять. Значит, пожалеть её сейчас?

— Так если спешки нет, чего мешать? Пусть попробует.

— Добротой я страдаю последнее время, — посетовало Оно, ибо иначе именовать незваного кладбищенского гостя, исходя из его изменчивой природы, было даже как-то странно.

— Оно и видно. Добрейшая душа, — проворчал освоившийся Анч. — Вон, крест ни за что сбили. И опять же моей башкой.

— Какое огорченье! Считай, рога почесал.

Крест всё ж поставили на место. Нечёртов чёрт утоптал землю у основания и новые знакомые, чинно беседуя, двинулись к дороге.

На склоне Анч ухватил Оно за рукав красной нарядной куртки:

— Глянь!

Дорогу перебегали конечности. Вернее Сух-Рука волокла своего короткого собрата на себе, прихватив за косточку запястья. Собрат тыкал татуированным пальцем в небо и вообще вел себя развязно.

— Эка его со свободы растащило, — ухмыльнулось Оно. – Ничего, протрезвеет. Ладно, пошли. Сначала шину тебе поставим, потом планы обсудим.

— Вот с лубками опасаюсь я, — стеснительно признался Анч. – Чуть шевельнись, так и норовят впиться.

— Ничего, пару дней спокойного отдыха лежком на брюхе, и как рукой снимет. Место хорошее, у ручейка, мешок тарани я припрятала. Отлежишься. Главное, на сложностях бытия не зацикливаться…

***

А у Пана Рудя имелись  сложности. И наглые горлинки, рассевшиеся на стенах костела с первыми лучами солнца, от важнейшего дела отвлекали. Уважающему себя коту спешить не пристало, но тут этакие тонкости внезапно навалились...

Брезгливо поднимая лапы, Пан Рудь обогнул кровавый след в дверях – кто-то тут упорный и живучий выползал из нехорошего костёла, — прокрался между головнями, мёртвыми телами и вонючим оружьем. Если кто не знает, то сгоревший порох припоганейше влияет на кошачье обоняние. И от избыточных ароматов не до конца развеявшийся магии тоже ничего хорошего не жди. Магия, она в меру хороша. Немного примиряли кота с действительностью запахи поверженных полчищ крыс. Вот отчего бы чисто крысиные войны не устраивать? Ведь дивное же зрелище…

Пан Рудь вспрыгнул на балку, обозрел поле битвы. Вон она, хозяйка…

Нервно подёргивая хвостом, Пан Рудь поглядывал вверх, ждал и колебался. Не устроится ли чего худого? Фиотия хоть и не совсем человеком считалась, но и человеком тоже. Кто ж им, людям, доверяет? С другой стороны, обещал. Если кот обещал, то он обычно передумает то обещание и даже многократно. Такой обычай. С другой стороны, обычай касается обычных котов, а необычные должны быть оригинальными. Красивое, кстати, слово. Пан Рудь Первый Оригинальный. Что-то в этом есть…

Первый луч солнца заглянул в окно собора, коснулся головней и тел. Кот гневно фыркнул, обошёл тело хозяйки и взобрался ей на грудь. С опаской умостился – этак и провалишься, а там, небось, кости острые. Лицо мёртвой Фиотии было спокойным, древним. Коричневым. Пан Рудь в смущении зашевелил усами. Э, стыд-то какой. Кто такое делал? Никто не делал…

Вот сейчас солнце коснется тела ведьмы и не будет в истории земных котов никакого Первого Оригинального. Пан Рудь зажмурился и припал мордой к мёртвому рту. Как там по завещанию? Рот приоткрыть, в себя мягко втягивать, губы расслабляя…

Порохом пани Фиотия определенно не пахла. Так, степной травой пересушенной. Не особо противно…

… Всё ж чуть не подавился, хотя и ждал подобного. Теплый шарик скользнул в горло, прошёл глубже. Пан Рудь панически мявкнул. Нет, улеглось и не чувствуется. Ну ладно, тогда.

Древняя мёртвая плоть ведьмы рассыпалась лёгкой пылью. Кот чихнул и поспешно отошел в сторону. Пора отсюда убираться.

Пан Рудь глянул на горлинок – примолкли, тупоумные. Ладно, пообедаем где-то по дороге. Путь длинный. Как оно там называется? Гиссарлык? Оттуда левее, до родника. Хм, вот что за название, уму недостижимое? Гис-са-р-лык? Называли Илионом, так и называли бы. Ладно, дойдем не спеша. Нет таких родников, чтоб их коты не отыскали и не пометили. Тем более, душа ведьмы не тяжёлая. Хотя если она станет мешать вовремя кушать, придется её выблевать. В общем, в пути ситуация прояснится…

Глава 13. О бесконечности и конечности всех дорог

Комната, хоть и располагалась, в доме, что стоял, чуть ли не в центре Ватикана, никоим образом не была монашеской кельей. Впрочем, и с роскошным обиталищем какого-нибудь Князя Церкви, сравнивать сей приют, едва ли было уместно. Более всего комната походила на пристанище отставного вояки не из последних. На стенах висели разнообразнейшие средства убийства, перемежаемые охотничьими трофеями и непонятными устройствами, один взгляд на которые пробуждал в душе нехорошие ощущения.

Солнечный свет попадал внутрь через узкое, забранное толстой решёткой окно. Под подоконником, на полу небрежно валялся мушкетон и несколько гранат, кокетливо выставивших коротенькие хвостики фитилей.

У окна стояли двое. Один, помоложе и постройнее, в фиолете кардинальского убранства, второй – постарше и пообширнее телом, в простой монашеской рясе. Стояли они молча, целиком поглощененные лицезрением заката.

- Я вижу это уже шестой десяток лет подряд, - наконец кивнул в сторону ослепительного шара солнца тот, кто был постарше. – И каждый раз, мне становится грустно.

- Будто это не день кончается, а подходит к концу чья-то жизнь, – подхватил мысль кардинал.

- Это старость… Но с другой стороны, когда что-то кончается, то что-то и начинается. И да, я не паук. И меня, видит Бог, тошнит от необходимости ткать паутину из тысяч пустых и не нужных слов. Что с подготовкой к задуманному?

- Близится к завершению. Практически все, кто хоть в какой-то мере причастны, или здесь, или в пути. Несколько отрядов найти не удалось. Скорее всего, заняты… - кардинал замялся, подыскивая слова.

- Неважно, чем именно они увлечены. Главное, действуют они без нашего ведома, ублюдки! - последнее слово старик будто сплюнул. - Им мало платы Ордена и Церкви! Не девенаторы, а какие-то швейцарцы! Кто щедрее сегодня заплатит, на того и работают...

- Как-то так, – не стал вдаваться в подробности кардинал. - Но меры принимаются. И как только мерзавцы обнаружатся, мы примем все соответствующие меры.

Старший закашлялся, сухо и дробно.

- И тогда воздаст каждому по делам его…

Кардинал шагнул к старику, совершенно по-детски шмыгнув носом:

- Я рискую, Отец Вильдвер, но все же спрошу. Решение окончательно? Не слишком ли велика цена за очищение Ордена от налипшей скверны? Не много ли смертей?

- Не буду врать, такое решение грызет мое сердце стаей бродячих псов, - монах развернулся, наклонившись, стукнул себя ниже колена. Раздался глухой звук. - Ведь я отдал Ордену куда больше многих. Но другого пути нет.

Кардинал молчал долго, успели отзвонить колокола:

- Мои ноги на месте, Отец Вильдвер. И мое сердце тоже не из камня. Но мне кажется, что иной путь есть. Мы его просто не видим.

- Возможно и так, Диего, возможно и так. Но Deus Venantium слишком испятнан мирскою грязью. И любая иная дорога, ведущая к возрождению прежнего Ордена, она ведь неизбежно проляжет через кровь. Очищающую кровь...