Страница 9 из 9
И ведь не зверь ее мамаша, хотела наверняка дочери только хорошего. Не зверь, а хуже — мутант.
Давить человеческую свободную волю — мерзость.
Пискнул сигнал сообщения. Без всякого удивления смотрю на знакомое уже удлиненное лицо в обрамлении коротких черных волос и короткую фразу под ним «Я приду?» Еще бы ей не прийти. За столько месяцев первый выплеск настоящих ярких чувств. Ее сейчас тянет сюда, как мотылька к яркому огню. Причем не конкретно ко мне, а сюда. Мир вуайеризма — жестокий век, плотская любовь даже не подразумевается. Ей-то хорошо, а мне как? Я же рядом с пятнадцатилетней девочкой с ума сойду.
Но все равно вздыхаю и даю согласие. Агентство арендовано до двенадцати ночи, пусть приходит. Ну, сойду с ума, ну и что? А если она не придет и не выговорится, то ей конец, установленные казуаторы снесет безвозвратно. Наверняка эта дура-мамаша и не подумала убрать от себя дочь хотя бы на месяц. Или не имеет такой возможности.
Зато со следующей пациенткой я отдыхаю. Двенадцатилетняя очаровашка-«чарми» удивительной силы. Мелкая свинота стала сладким ужасом и для мамы, и для бабушки, и уж тем более для папы. На мужчин такие поросявки и без всяких мутаций прекрасно умеют воздействовать. Родители умом понимали, что нельзя позволять мелкоте буквально все — но только умом. Сил привести ко мне у мамы все же хватило. Девчушка поглядела на меня буквально минуту, подобрала ключики и тут же взялась охмурять, по ее мнению, вполне успешно. Еще через минуту она уже сидела передо мной на столе, болтала ножками и чирикала, как завзятая соблазнительница. А я посмотрел на ее маму — и сразу сдался. Мама тоже была «чарми», да еще какая! Сорок лет ей вовсе не мешали. Наследственная мутация, я с такими не работаю. Это семейство появилось задолго до мутагенного взрыва и успело закрепить нужные для процветания изменения намертво. Не то чтобы я ничего с девочкой не мог сделать, но… давить свободную волю — мерзость.
Так что мы просто побеседовали. Я ни слова не сказал про мутацию. Сказал — это наследственное. Вроде то же самое, но людей почему-то уже не пугает. Мамаша оказалась вполне вменяемой. Из нее даже удалось выбить признание, что да, она приглушала в быту свои способности. Интуитивно чувствовала, что слишком много — к добру не приведет. А по жизни, естественно, пользовалась вовсю, и не жалеет. Вот только дочке свою разумность передать не в состоянии. Мелкая ее попросту забивает.
Я все же сумел им помочь. Характерная ошибка всех «чарми» — любую проблему решать при помощи своих способностей. И когда не пролазит, «чарми» сразу теряются. Хотя достаточно было просто объяснить. Девочке двенадцать лет, вполне взрослая, чтоб понимать сказанное. Так что я спокойно снял мелкоту с колен, куда она уже успела пробраться, пересадил на стул и строго поглядел в глаза. «Чарми» моргнула, поняла, что тут не катит, и сдулась. И стала вполне нормальной симпатичной девочкой. Очень даже умненькой, между прочим. Перспектива свести близких с ума в самом прямом смысле ее не обрадовала. На полном серьезе она пообещала дома сдерживаться. Уверен, так и сделает.
А еще я отсоветовал ее мамаше нанять девочке воспитательницу, невосприимчивую к ее очарованию. Еще не хватало вводить в хорошую семью «движка».
Успокоенные дамы ушли. Я немножко поспал прямо в кресле, восстанавливая силы. Вроде ничего не делал, но вымотался, будто вагон разгружал в одиночку. Кстати, бывало и такое в моей жизни.
А вечером пришла девочка-«зомби», и мы славно пообщались. Начали с того, что она пообещала забить мать молотком и сесть пожизненно в концлагерь, закончили же… ну, я уже упоминал, что девочки-подростки — немногие из сохранивших натуральные чувства. Ну и вот. Еще один смертный приговор.