Страница 8 из 9
А вот девица не реагирует. Ей все равно, что ширма, что улыбчивый доктор. Плохо.
Предлагаю присесть у стола. Так они оказываются совсем близко ко мне, ведь ширма поставлена как раз посередине стола. Быстренько осматриваю девицу, заношу результаты в инфо. К сожалению, она «зомби», без вариантов. Сужение зрачков, характерная бледность и пониженная температура кожных покровов. Замедленная моторика. Девица даже не вздрогнула, когда я неожиданно взял из-под ширмы ее руку. И не попыталась выдернуть. Никто не выдергивает, я все же доктор, но обычно я ловлю слабое противодействие. А тут — ничего. «Зомби». Ей все равно.
— Сыпь в низу живота? — уточняю на всякий случай.
Мамаша затрудненно кивает и пускается в оправдания, мол, это не венерология, проверили в первую очередь, не аллергия и не кемиоэкзема… Я прерываю ее. Конечно, у «зомби» не бывает аллергии. «Зомби» даже средством для очистки санкоммуникаций так сразу не проймешь.
Возможно, это и есть причина появления «зомби». Аллергии различных форм, экземы и гиперпсориаз совсем недавно были настоящей чумой нашего века. И разом ушли. Возможно, организм с предрасположенностью к гиперпсориазу таким образом защищается от агрессивной для него среды. Возможно. Тогда девочку лечить нельзя. Гиперпсориаз ее убьет за пару лет. И умрет она в ежедневных страданиях. Пусть лучше мамаша поживет рядом с бесчувственным, но хотя бы не умирающим в мучениях телом.
— Покажите сыпь, — бросаю я.
Если девочка — «зомби» за серединой второй стадии, то разденется без промедлений. «Зомби» действительно все равно. Идеальная игрушка для сексуальных садистов — если б они еще встречались. Садистов-то хватает…
Но она медлит, прежде чем взяться за тоненький гальтер брючек.
А когда слышит уговаривающий голос мамаши, и вовсе опускает руки. Кстати, мамаша чем дальше, тем больше меня смущает. Что-то в ней не то. Что-то, непосредственно связанное с мутацией дочери. Кстати, а мутация ли это?! Девочка — «зомби», но какая именно «зомби», м-типа или же?..
На радостях я вскакиваю так быстро, что чуть не роняю стол. Огибаю ширму и со всего размаху отвешиваю девице полновесную затрещину.
— Ах ты дура! — ору я. — Назло маме решила подохнуть?!
Мама в шоке, а я молочу ее дочку с обеих рук, стараясь попасть куда поболезненней. Она получает несколько плюх — и начинает закрываться руками. Закрывается, она закрывается! Ура…
Кончается безобразная сцена тем, что девица тонким голосом орет, что ей больно — и пытается дать мне сдачи. И я тут же останавливаюсь. Уф. Больно ей. Все руки об дуру отбил. Зато, вон, и глаза засверкали, и щечки зарозовели. Не так и бесчувственна, оказывается, больше прикидывалась. Дура.
— Вы что себе позволяете? — тихо говорит мамаша.
Мы с дочкой не сразу соображаем, кто она такая. Как-то не до нее было, лечение шло… потом я пытаюсь представить, как все выглядело с ее точки зрения, и ее дикий взгляд становится понятней. С ее точки зрения, она привела больную девочку на консультацию к врачу, а тот выскочил из-за ширмы и принялся избивать беззащитного ребенка… кстати, ей в суматохе тоже пару раз прилетело. А нечего соваться разнимать, если не умеешь.
— Мама, да все в порядке! — говорит девица, вытирая под носом кровь.
Женщина не обращает на нее внимания, хотя это наверняка первые за несколько месяцев слова, услышанные ею от дочери в свой адрес. Женщина не понимает, что я только что излечил ее девочку.
— Вы что творите? — говорит она, постепенно наполняясь решимостью. — Кто дал вам право ее дить? Это подсудное дело!
Ее голос становится все громче. Мне становится противно. И я, и ее дочь прекрасно понимаем, что она просто не хочет платить за прием. Изменения в девочке невозможно не заметить. Она заговорила, в конце концов, если розовые щеки не заметны в искусственном освещении. Но я, в ее понимании, здорово подставился с рукоприкладством, и мамаша мгновенно решила это использовать. Тем более что разбитый нос — действительно подсудное дело. За такое как минимум лицензию на практику отберут.
— Мы немедленно идем снимать побои! — решительно заявляет женщина. — Вы извините, но вам самому следует лечиться! Принудительно!
— Идите, — легко соглашаюсь я. — Думаю, меня арестуют. И когда через месяц у вашей дочери случится рецидив, помочь уже будет некому.
— Переживем! — уверенно бросает женщина, собирая с пола разбросанные в драке документы. Я их, кстати, так и не посмотрел, а ведь женщзина старалась, собирала все анализы…
— Она переживет, — уточняю я спокойно. — А вы — нет. При ее заболевании характерна болезненная тяга к наблюдениям за страданиями других, по логике жизни это обычно родственники. А так как сейчас мало кто страдает, то девочка скоро сообразит добавить вам чего-нибудь в еду, чтоб посмотреть, как вы катаетесь от резей в животе…
Женщина резко меняется в лице. Ого. Что, уже было? Здорово, в последний момент успел. Еще немного, и она бы свою мамашу умучила. Бесстрастно наблюдая со стороны.
— В моей практике встречались дети, резавшие своим родителям вены, — предупреждаю я честно. — Битым стеклом.
Женщина внешне спокойна, но ее выдает мелкая дрожь пальцев.
— Почему — стеклом? — слабым голосом спрашивает она.
— Потому что ножи к тому времени родители уже прячут.
— Чем она больна? — решается спросить женщина. — Это сумасшествие?
Конечно, это сумасшествие, но я несу псевдонаучную чепуху, и родительница немного успокаивается.
— Но разве нельзя было без избиений? — делает она последнюю попытку открутиться от платы. — Существует столько лекарственных средств! Ваш сомнительный профессионализм…
У меня кончается терпение.
— Придете через месяц по рецидиву, назначу химию! — резко отвечаю ей. — Но эмоциональная встряска совместно с болевыми ощущениями — самое надежное и безопасное средство включения нужного комплекса казуаторов! Не жалко дочь — пусть травится! Пять приемов — и добро пожаловать на пересадку печени! С вас три минимала, в любой форме!
— Постойте, в соглашении было указано два! — тут же включается в торг она. — У меня в инфо осталась копия!
— Потому что выполнял дополнительную работу! — обрезаю я. — Обычно родители сами бьют детей по моей просьбе! Кстати, те, кто рекомендовал вам мою консультацию, именно так и сделали без лишних вопросов.
Женщина поджимает губы и расплачивается.
— На ближайший месяц уберите дочь из своего окружения, — добиваю я напоследок. — Это единственный шанс избежать рецидива и действительно ее вылечить.
Они уходят, я включаю защелку и долго сижу, обхватив голову руками. Потом заношу в инфо новую информацию. Нервы нервами, но нужно зафиксировать все, что сможет помочь другим. У девочки была мутация п-типа. Мои коллеги принимают ее за психическое расстройство, но на самом деле это, конечно, мутация. Что вообще включает страшный механизм изменчивости генов? Я не знаю. Открытых исследований на эту тему нет. Мировая наука как будто вообще не догадывается, что четверть проживающих на Земле — мутанты разных форм. И из-за чего-то они ими становятся. Я называю этот фактор казуаторами. Во множественном числе, потому что подозреваю — действует не одна причина. Так вот, носитель, источник казуаторов для девочки-«зомби» в данном случае — ее мать. Тоже — мутант.
Я бы сразу разглядел ее, будь она чуточку моложе, или хотя бы ухоженней. «Чарми», вот кем была недавно ее мамаша. Девушка-очаровашка, одной улыбкой покоряющая людей. Не знающая ни от кого отказа в исполнении своих желаний. То есть я бы, конечно, даже не заметил ее потуг, а вот дочери пришлось тяжко. Сутками находиться под ударами маминого очарования. Из года в год, без перерыва. Выполнять по ее просьбе глубоко противные ее природе действия. И организм наконец взбунтовался… Что она требовала от дочери? Да фиг угадаешь заскоки сильной «чарми.» Может, добивалась гениальной игры на скрипке от лишенной слуха девочки. Может, отличной учебы от пораженной синдромом рассеянности. Но скорее всего, просто пыталась создать из дочки свою копию. Но дочка ведь — не «чарми». И вот ее организм стал бесчувственным, таким, что и «чарми» не пробить. Девочке стало все равно. А память о ярких чувствах вылилась в крайне извращенную форму садо-вуайеризма. Наблюдения за страданиями матери заменили ей чувства — и вылились в месть за изломанное детство…