Страница 8 из 28
Вдоль белой стены пышно разрослась крапива. Он сходил в сарай за лопатой. Без шапки, в расстегнутой рубашке, с сигаретой во рту, он начал ковырять землю и услыхал шум в конце пустынной улицы.
В тени густого орешника, пропускавшего лишь редкие солнечные лучи, по направлению к дому Тати шло целое семейство — мужчина с бородкой в темном костюме и канотье, коренастая женщина, от ходьбы обливавшаяся потом и державшая за руку маленького мальчика в матросском костюмчике, размахивавшего прутиком.
Чисто по-крестьянски Жан неподвижно наблюдал, как они приближаются, словно это зрелище представляло какой-то интерес. Он обратил внимание, что семейство на секунду остановилось для короткого совещания. Женщина воспользовалась паузой, чтобы поправить пояс под платьем, и тут же дала подзатыльник сыну, нагнувшемуся что-то поднять.
— Что там, Жан? — крикнула из кухни Тати, увидев неподвижно стоявшего Жана.
Он не расслышал, поскольку дверь и окно были закрыты. Он заметил лишь ее шевелящиеся губы и приоткрыл дверь:
— По-моему, к вам гости.
Нахмурившись и поправив волосы, она выглянула из окна:
— Это Амелия с мужем. Я приведу себя в порядок. Скажи им, что я сейчас спущусь.
Она мигом спрятала посуду в шкаф, и Жан услышал ее шаги на лестнице, а затем и в комнате на втором этаже.
Гости же, пройдя еще метров пятьдесят, вновь остановились, завидев на пороге дома Жана с лопатой. Снова небольшое совещание. Муж был в пенсне, на лацкане его пиджака виднелась фиолетовая ленточка.
Наконец они подошли, приняв какое-то решение. Они прошли мимо молодого человека, будто он вообще не существовал, и Амелия приоткрыла дверь.
— Тати, ты здесь? — крикнула она в пустоту дома.
— Пожалуйста, входите, Тати сейчас спустится.
Женщина попятилась, избегая столкнуться с Жаном. Ее муж обошел Жана, едва не коснувшись его, и приказал сыну:
— Пройди. Сядь на стул и постарайся вести себя тихо.
Несмотря на их старание не замечать его, Жан вошел, оставив лопату во дворе, и придвинул им стулья:
— Садитесь, пожалуйста. Сегодня жарко, правда? Надеюсь, вы не пешком пришли из Сент-Амана?
У мужа непроизвольно вырвалось:
— Мы приехали на автобусе.
Жена грозно посмотрела на него, поскольку он вступил в разговор с этим типом.
Наступила тишина. Жена уселась на стул, а муж остался стоять и, сняв канотье, утирал череп носовым платком.
— Сиди спокойно, Эктор.
Над их головами раздавались тяжелые шаги Тати, поспешно надевавшей выходное платье и приводившей себя в порядок.
Обратившись к мужу и по-прежнему игнорируя Жана, Амелия сказала, пытаясь нарушить молчание:
— Я уверена, что отец где-то пасет коров. При таком солнце его может хватить удар.
Наконец на лестнице показалась Тати, открыла дверь и направилась к золовке:
— Здравствуй, Амелия.
Два поцелуя в обе щеки, сухие и отчетливые, как щелчки клюва.
— Я не думала, что ты сегодня приедешь. Твой муж уже в отпуске? Здравствуй, Дезире. Садись же! Здравствуй, Эктор. Ты не поздороваешься с тетей?
— Здравствуйте, тетя. Мне хочется половить рыбу в канале.
— Я запрещаю тебе идти ловить рыбу, — вмешалась мать. — Только не хватало тебе свалиться в канал. Сиди здесь.
Жан был готов выйти по первому знаку, по первому взгляду Тати. Но именно она и удержала его:
— Жан, принеси бутылочку вина. А для Амелии — черносмородиновую наливку, там, у входа в погреб.
Она поставила на стол стаканы с золотым ободком, которые вынула из буфета в столовой.
— Какие новости? — спросила она, усаживаясь за стол со вздохом облегчения. — Ты можешь остаться, Жан. У нас нет секретов. Ведь правда, Амелия? Дезире доволен своим новым местом? Или он по-прежнему в москательной лавке на улице Гамбетта?
— По-прежнему! — сухо подтвердил Дезире.
— Ну что ж, тем лучше! За ваше здоровье! Можно налить мальчику немного наливки?
— Спасибо! Лучше не надо.
— Мама, я хочу пить.
— Сейчас тебе дадут воды. А отца нет дома?
— Он, наверное, где-нибудь при коровах.
— Как он себя чувствует?
— Как всегда.
И тут последовало объявление войны:
— Мы получили вчера письмо от Франсуазы.
— Ой, бедняга, если Франсуаза сама его написала, то ты вряд ли что-нибудь поняла. Ведь она отродясь не умела писать. Да и читает лишь то, что написано крупными буквами.
— За нее написала Фелиция…
— Она что, снова беременна? Бедняжка! Когда проходит столько барж и столько мужиков хотят поразвлечься…
Жан с потухшей сигаретой стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
— Во всяком случае, — парировала Амелия, — жандармы к ней никогда не наведывались.
— Зачем ты так говоришь? Разве к тебе приходили жандармы?
— Я-то знаю, что кое к кому приходили. Кстати, Франсуаза должна сюда подойти. Удивляюсь, почему ее до сих пор нет.
— А на который час вы договорились?
Амелия необдуманно выпалила:
— На три часа.
Было еще без десяти три. Дезире, видимо для приличия, протянул руку к стакану. Жена остановила его:
— Может быть, ты не будешь пить? Ты же знаешь, тебе потом всегда нехорошо.
— Ну что ж, дети мои. Давайте подождем Франсуазу. Давненько я ее здесь не видела. Но она, во всяком случае, подсылает сюда дочку, когда меня нет, чтобы стащить ветчины или яиц. Не далее как в субботу…
— Но Фелиция имеет полное право приходить к своему деду.
— Она могла бы спросить у меня разрешения взять ветчину.
— Но ведь это такая же папина ветчина, как и твоя. Всё, что здесь есть, принадлежит ему и, следовательно, всей семье. Это первое, что я хотела тебе сказать.
— Почему? Тебе тоже здесь что-нибудь нужно?
— Подожди, сейчас придет Франсуаза, — остановил ее муж, которому на стуле было явно не по себе.
Наконец все увидели подошедшую Франсуазу. Она на секунду замешкалась, прежде чем постучать в дверь. Она тоже явилась в выходном платье. У нее были большие испуганные глаза, и она не знала, куда девать руки.
— Здравствуй, Амелия. Здравствуй, Дезире. Здравствуй, Эктор. Я не опоздала? Я боялась прийти раньше вас, потому что после всего, что здесь происходит…
Она тяжело вздохнула.
— Садись, Франсуаза, — сказала Амелия. — Как твой муж?
— Уже более месяца приступов не было.
— А что с кирпичным заводом?
— Да уж хуже некуда. На днях его выставят на продажу, и как знать, не выгонят ли нас его новые хозяева. Тогда мы окажемся на улице. Странно подумать, что можно потерять свой дом и…
Долгим взглядом она обвела стены комнаты и вновь тяжело вздохнула.
— Мы уже рассказали Тати, что ты нам написала.
Бедняга Франсуаза испугалась. По всей видимости, ей явно не хотелось быть непосредственно причастной к происходящему.
— Ты не видела отца?
— Да он даже не смеет близко подходить к нашему дому. Чувствуется, что старик запуган.
Амелия, многозначительно поглядев в сторону Жана, протянула:
— Понятное дело!
Проглотив слюну, героически вмешался Дезире:
— Конечно, коли приходится жить под одной крышей с людьми, только что вышедшими из тюрьмы.
Тати прервала его с явным удовольствием:
— Тем более что ему самому там самое место! Вы помните бедняжку Жюльетту? Девчонку четырнадцати лет, оставшуюся без отца и матери. Ей бы еще в куклы играть! Она боялась рассказывать…
— В конце концов, не тебе судить о поступках нашего отца. Ты же прекрасно знаешь, что после несчастного случая он так изменился.
— Можно подумать, что до падения с воза он был лучше!
— Замолчи, Тати! Я запрещаю посторонней…
— Что ты мне запрещаешь? Говорить правду? Говорить, что ваш отец старый развратник и что не далее как на прошлой неделе он расстегнул штаны перед девчонкой, возвращавшейся из школы? Кстати, Франсуаза ее знает! Она может у нее спросить, правда ли это. Это дочка Котеля из Мулен-Неф.
— Тем не менее, — провизжала Амелия, — этот дом принадлежит ему! Хотя ты здесь у него живешь и приводишь в дом людей, которые вообще не имеют права кому-либо смотреть честно в глаза. Поищи отца, Франсуаза. А ты, Эктор, посиди на пороге, только не ходи к каналу, а то получишь у меня. Ты понял? Иди поиграй.