Война Львов[СИ]

— Такими их сделала война, — мрачно сказал я. — Жестокое время делает людей жестокими.

— Нет, — со злобой в голосе оборвал меня Алек, — это их природа. Им всё равно какая власть. Они будут славословить одних и проклинать других сегодня, а завтра проклинать тех, кого славословили, и славословить тех, кого проклинали. Только благородные люди способны управлять чернью и направлять страну. Остальные — скот, не более того.

Быстро же ты забыл Робина Гуда, боровшегося с властью и бандами распоясавшихся "покойников". Что же, пришла пора открыть тебе глаза на друга.

— Я, между прочим, тоже совсем не благородного происхождения, — как бы невзначай бросил я.

— То есть как? — не понял он. — Ты же сын графа Фарроу?

— Приёмный, — отрезал я. — Последний, третий, сын графа родился мёртвым и тот, чтобы не расстраивать и без того скорбную здоровьем супругу, взял вместо него совершенно нежеланного ребёнка кухарки, которая в свои четырнадцать успела переспать практически со всем Тор-Фарроу. Этот факт был тайной лишь для жены графа, которую я звал "мамой". Позже, когда она умерла, отец рассказал мне всё. Он оставил меня в замке, даже усыновил официально. Так что я не благороднее любого из встреченных нами крестьян.

После этих слов Алек надолго замолчал. Мы не разговаривали до самого вечера.

Престон встретил нас проливным дождём, в пелене которого прохожие мелькали призраками, и ощущением грядущей беды. Зима не желала сдавать свои позиции весне, было достаточно холодно и люди и так не слишком любившие в это время года выходить из дома, теперь же предпочитали сидеть там практически безвылазно. В преддверии вторжения армии её величества, о творимом ей уже ходили всё более жуткие слухи, город затих, ожидая развязки.

Стража в воротах королевского дворца не узнала ни меня ни Алека, они долго рассматривали нас, не желая пропускать. Алек, и без того пребывавший не в самом радужном настроении, уже схватился за меч, но я вовремя перехватил его руку и рявкнул стражам, чтобы позвали сержанта. Не осмелившись ослушаться приказа благородного сэра, стражи отрядили самого молодого бежать за сержантом. Им оказался наш старый знакомый Виллис, выбившийся за эти годы в гвардию. Он приказал нас пропустить и сообщил, что назавтра назначена коронация старшего сына Александра Руана, а ещё через день войско выступает из Престона. Так что грядёт новая битва с нагльцами.

Это новость меня отнюдь не порадовала. А вот Алек явно кипел жаждой мести и желал поскорее разделаться с Елизаветой и Аредином.

Нас без проблем пропустили к Марлону и Орвику, занявшим покои, ранее принадлежавшие Аредину. Оба были настолько заняты горячим спором, что и не заметили нашего появления.

— Ну почему мы не можем выступить прямо сейчас? — вопрошал Марлон. — Зачем нужна эта коронация, Генри?

— Затем, — терпеливо, явно не в первый раз повторял Орвик, — что один день ничего не решит, а на войну с Елизаветой выйдет уже не сын поверженного хранителя королевства, но король, самодержец, поддерживаемый обеими палатами парламента — и благородными сэрами, и цеховиками, и духовенством. Понимаешь, Марл?

— Не очень, — честно пожал плечами старший сын Золотого льва, — но если ты считаешь, что так будет лучше, пусть будет так. — Ему, похоже, просто надоело спорить с графом.

Тот удовлетворённо кивнул и только тогда оба заметили, что в покое они не одни. В первый момент ладони обоих упали на эфесы мечей, но сразу расслабились, узнав нас.

— Итак, вы наконец прибыли, — протянул Орвик, жестом приглашая нас за общий стол. — Что нового слышно в стране?

— О разгроме при Тор-Руане и гибели отца, — не представляю каких усилий стоил Алеку этот подчёркнуто холодный тон, — и Тома я знаю. Также мы не понаслышке знакомы с тем, что творит Елизавета на занятых её армией территориях, а вот о том, что готовим в ответ мы — ничего.

— Так и должно быть, — кивнул Орвик. — Согласись, что сообщать о своих планах врагу, сущая глупость. Творимое же адрандкой на землях нашего королевства — нам только на руку. Она восстанавливает против себя народ.

— Но этот народ не видит избавителей от своих мучений, — сказал я, — о вас нет никаких известий и все считают, что после смерти Золотого льва Руаны уже ни на что не способны.

— Это не так! — возмутился Марлон.

— Пускай и не так, — пожал плечами я, — но народ думает иначе.

— Какое кому дело до черни?! — отмахнулся Марлон.

— Может вам или Елизавете никакого, но вот чернь иного мнения, а эта чернь, между прочим, составляет большую часть населения страны.

— Бросьте этот спор, — прервал нас Орвик, — время слов, действительно, прошло, пора переходить к делу. Все наши войска полностью готовы к выступлению и только ждут приказа. На коронацию я пригласил всех наших благородных союзников, а из тех, кому мы можем полностью доверять, собрал нашу новую гвардию.

Старая вся была на стороне Елизаветы и почти полностью полегла под Сент-Орбаном.

— Хорошо хоть торжественный пир устраивать не будем, — буркнул Марлон, — терпеть их не могу.

— Алек, — обратился тем временем к его младшему брату Орвик, — ты не против возглавить этот новый гвардейский полк?

— Только если Эрик станет моим адъютантом, — усмехнулся тот.

— Ну, — неожиданно протянул Орвик, — это было бы несколько неосмотрительно. Эрик — сын покойного графа Фарроу, не поддержавшего нас, его брат, виконт Фарроский, сражался против нас и погиб под Сент-Орбаном, а Кристиан в открытую выступил против нас и дал денег на тех самых наёмников, что громили войска твоего отца у стен его замка.

— И что с того? — резко бросил Алек. — Эрик, между прочим, тоже сражался при Сент-Орбане и вместе с тобой, Генри, если ты позабыл.

— Да помню я, — отмахнулся Орвик, — всё помню, но у людей память короткая и избирательная. Отчего-то они устроены таким образом, что помнят только дурное.

— Тогда я не стану руководить гвардией, — отрезал Алек. — Друг мне дороже полка людей, особенно помнящих только плохое.

Орвик спорить понапрасну не стал, лишь пожал плечами, смиряясь с решением упрямого, как сотня ослов (простите за не слишком лестное сравнение) сына Золотого льва. Уж кому, как не ему, знать о поразительной твёрдости характера Алека.

Коронация Марлона Руана прошла не столь пышно и празднично, как дарование его отцу титула лорд-хранителя королевства. Новая гвардия блистала начищенными доспехами, но солнечный свет не отражался в их зерцалах — небо с утра затянули тучи. Играл королевский оркестр, делегация разряженных в пух и прах делегатов парламента с короной на бархатной подушке, скипетром и мечом, трон, установленный во внутреннем дворе. И общая обстановка нервозности, все словно бы ждали появления Елизаветы с войском прямо здесь, хотя по данным разведки она остановилась в нескольких неделях пути от Престона, неподалёку от города Сауторк, готовясь к решительному маршу на столицу.

Мне совершенно не хотелось присутствовать на коронации, однако Орвик с Алеком настояли на этом, противостоять обоим, выступившим единым фронтом, было выше моих сил. Я предпочёл почётную капитуляцию долгому и безнадёжному сражению. И вот я стоял во внутреннем дворе, рядом с Алеком, наотрез отказавшимся возглавить гвардейский полк, глядя на Марлона, принимающего символы королевской власти от делегатов парламента и престарелого кардинала Брефорда, глядевшего на сына Золотого льва не скрывая ненависти (конечно, дядя короля и брат убитого при Сент-Орбане герцога Аредина имел полное право ненавидеть всех своих дальних родственников по мечу). Мысли же мои были далеко отсюда — дома, в Тор-Фарроу, куда мне навеки закрыта дорога, где меня ненавидят и считают убийцей отца и брата. А ведь если рассудить здраво, так оно и есть, по крайней мере, отца я в могилу свёл это, как пить дать.

А уже наследующий день под гром всё того же королевского оркестра войско нового короля выступало из Престона к Сауторку для решительного, последнего как все надеялись, боя с Елизаветой. С нами было около двадцати тысяч войска — в основном рыцари с дружинами, но были и эрландеры с берландерами, давние союзники Руанов, с кланами которых ещё покойный Александр свёл тесную дружбу в бытность свою вице-королём северных провинций. Численности армии Елизаветы мы не знали, но, по слухам, она таяла на глазах, ибо деньги из Адранды для мейсенцев и салентинцев не пришли, а добычи с грабежей хватало не на всех. Обиженные капитаны покидали королеву (или теперь уже нет?), верными ей оставались лишь фиарийские рыцари, да и то из-за строгости их грозного предводителя графа Диомеля. Так что шансы на победу у нас были вполне реальные.