Страница 152 из 163
— Ты хочешь оказать услугу Игнатенко?
— На всякий случай, это в дальнейшем может и услугой показаться. Даже если Игнатенко в отставку выпихнут. Без особых последствий. Вполне вероятно. Он как на следствии пасть откроет, так многим еще это отрыгнется. Так что Городецкого, несмотря на твои возражения, нужно кончить. Велигуров и Баранаускас нам не опасны, но если Городецкого возьмут… Словом, только он способен наговорить им гадостей о нашей фирме. А если на его слова внимание все-таки обратят? Ты же первый потребуешь идти в атаку, когда нужно будет уйти в защиту. Нет, я получаю бабки только за то, что никому не верю. Так что мне проще будет жить, если Городецкий на тот свет отправится. В конце концов он тебя три раза пытался грохнуть.
Нашу мирную беседу прервал мелодичный звон маринкиных побрякушек. На гжельском подносе стояли две крохотные чашечки кофе. Марина, не глядя на Рябова, сунула ему под нос блюдце, улыбнулась мне и не спеша выплыла из кабинета.
— Ну и что, Сережа? Пусть Городецкий пытался меня грохнуть, но сколько раз в наших делах враг становился партнером. И сколько раз все было наоборот. Кстати, о твоих партнерах. Моей просьбы не забыл?
— Данные на них уже в моем компьютере.
— А какие данные на нас у Петра Петровича?
— У него сейчас такая ситуация, когда все мое с собой ношу. Окна в таможне я перекрыл. У него там связи — будь здоров.
— А корешки твои, конторские, не помогают?
— Интересно, как они могут? Ведь Городецкий только под контролем. Он при желании может еще руководить. Даже из телефонной будки.
— По-моему, он уже отруководился.
Сережа одним глотком опрокинул в себя содержимое кофейной чашки и заметил:
— Хорошо, что хоть дуста не насыпала. А насчет Городецкого ты тоже хорошо сказал.
— Что ты имеешь в виду?
Сережа хитро прищурился и ответил:
— Я имею в виду, что ты знаешь, как найти Городецкого. А главное, хочешь сам это сделать. Только вот опять в войну поиграть, когда она уже почти закончилась, я тебе не дам. Хватит, и так о твоих подвигах можно писать библиотеку приключений на собственную задницу.
— А чего ты так взбудоражился?
— Если ты вчера только под Маринкиным прикрытием остался, то не от хорошей жизни. Я сейчас другого боюсь. С Городецким ты справишься, не сомневаюсь. Только, думаю, после того, как вы договоритесь, он обязательно какую-то пакость сотворит. А если ты что-то почувствуешь — я тебя знаю. Ты его прямо в кабинете пристрелишь. Стрелять ты научился.
— Перестань, Сережа, какой из меня стрелок…
— Вот-вот. В этом ты весь. Можешь обижаться, но мы сейчас одни. Ты, наверное, сам себя убедил, что стрелок из тебя хреновый. А почему? Да потому, что ножи кидать — тебе равных я не видел. И гордишься ты этим по справедливости. Зато с огнестрельным оружием у тебя не так здорово выходит. Словом, недостаток есть. Явный. Только вот думаю: как это такой плохой стрелок в критической ситуации не мажет? А все потому, что… Ты не обижайся, но твое самомнение — это тоже моя забота. Промажешь на тренировке — так это само собой разумеется. А если попадешь — уже молодец. Там, где у другого считается просто, в порядке вещей, у тебя расценивается заслугой. По части стрельбы, по крайней мере.
— Сережа, я могу и обидеться, — говорю излюбленную фразу моего сына перед тем, как он получает от меня очередную затрещину. Рябов специально меня из себя выводит, чтобы я взорвался, сорвался с места и побежал навстречу Городецкому. Тогда он без труда пустит по моему следу своих освободившихся от работы профессионалов слежки, и о чем бы мы ни договорились с Городецким, его прикончат, быть может, во время беседы. Сережа не хочет рисковать. Может, и из-за того-то я ему не сообщаю о кое-каких подробностях. Ну и что, это же наш давний метод работы, отчего он так стал дергаться? Я бросил взгляд на циферблат «Сейко» и внезапно понял, почему Сережа после таких бурных событий не собирается отдыхать. Он ведь просто тянет время. Своими действиями я не даю ему элементарно расслабиться, а напряжение у него было нечеловеческое. Конечно, теперь по его ценному указанию Воха на меня наручники не примерит. Но Рябов явно добивается того, чтобы я сказал: мол, лады, Серега, пошли вместе, разберемся с Городецким — и все с этим делом. Финал операций мы постоянно завершали двойным ударом. Только это еще не финал, обо всем Рябову знать незачем. Я ведь не сую нос в его дела. По крайней мере, так явно.
— Марина, повтори, пожалуйста, нам кофе; — попросил я, ткнув кнопку селектора и ласковым голосом заметил: — Нет, Рябов, я обижаться не буду. Вид у тебя совсем усталый. Так что отдохни немного, а мне тут еще поработать нужно.
— Вместе поработаем, вместе отдохнем, — подтвердил Рябов мои предположения.
Неужели он стремится к положению полноправного компаньона безо всяких претензий на увеличение своей двадцатипроцентной доли в деле? Или ему перестало нравиться делать вид, что всегда и во всем со мной согласен? За редкими исключениями, правда, но только ради безопасности шефа. Особенно, если учесть, как он послал меня вместе с Мариной в ловушку Петра Петровича. Тогда почему-то о максимуме безопасности и речи не было. Да, Сережа, ты, видимо, очень устал, отдохни, расслабься.
— Рябов, ты свободен, — в моем голосе звучат металлические нотки. — Точки расконсервированы, работа продолжается. Двое суток отдыха у тебя есть. Шагом марш!
Рябов отрицательно покачал головой.
— Согласно договору, пока операция не окончена, я отвечаю за ее безопасность.
— Ты прав, Сережа, договор есть договор, и безопасность фирмы — на твоих плечах. Но я бы дал сейчас очень много, чтобы ты просто прилег и отдохнул. Вид у тебя действительно усталый. Того гляди вырубишься — и это было бы, не обижайся, в самую жилу.
Марина снова заявилась в кабинете с дополнительной порцией ароматного напитка. Она поставила поднос на стол, и тут Рябов все понял, потому что я слишком поздно отпустил кнопку селектора. Он попытался развернуться на стуле, но Марина успела нанести короткий удар ребром ладони по сонной артерии коммерческого директора. По лицу секретарши было видно, что она сделала это с явным удовольствием.
— И на старуху бывает проруха, — констатирую, глядя на Рябова, уткнувшегося лицом в стол. — Отдыхает Сережа, притомился. Мариночка, как ты считаешь, я с ним за тот удар по голове в расчете?
— Добавить бы нужно, — заметила секретарша.
— Нет, Марина, не то в следующий раз меня где-то неделю лупить будут, пока Рябов вмешаться соизволит. А так мы по квинтам. Вдобавок, мои игры путать не будет с его заскоками о поддержке товарищей по оружию.
Я порылся в столе, достал оттуда наручники и отдал указание:
— Ты его за батарею водяного отопления прицепи. Дотянешь? И рот на всякий случай пластырем прикрой. Рябов, конечно, мужик здоровый, но вряд ли он радиатор вырвать сумеет.
Марина радостно закивала головой, доказывая, что рябовский вес не преграда для получения еще одного удовольствия, а с пластырем, в отличие от аптек, у фирмы напряжения нет.
Я надел кожаное пальто генерального менеджера и спросил у Марины:
— Мне идет такая униформа?
— Тебе все к лицу.
— Хорошо, Марина, подлецу все к лицу. Значит, любимая одежда чекистов сидит на мне, как родная. Приложу все усилия, чтобы быть достойным ее.
Я взял заранее приготовленный пакет, вышел на улицу, открыл ключом-«вездеходом» рябовскую «Волгу» и безо всяких приключений с «хвостами» доехал к автостоянке, возле которой строители трудолюбиво доводили до ума заброшенный ранее подвал. Стоило ему попасть в хозяйские руки, как из очередной городской кошачьей обители заброшенный подвал превращается в очень уютное помещение. Продать бы все осыпающиеся особняки Южноморска — и через год вряд ли бы кто-то узнал их. Это я, как строитель, рассуждаю. Потому что прямо в машине снял пальто, набросил на себя грязную робу со следами белил и краски, умыкнул, проходя мимо стройки какое-то дырявое ведро и, пройдя полквартала, очутился у гостиницы «Море». Через несколько минут полдень, значит, постоянно трудящиеся на этом объекте строители совкового предприятия уже успели разбежаться по халтурам. Человек пять из тридцати оставили — и хватит. Может, это они сейчас мастырят подвал против автостоянки? Так что придется мне лично увеличивать число строителей в здании.