Семнадцатая карта

Границы в прямом смысле не было. Какая может быть граница в единой стране Россия-Германия? Никакой. Даже название придумали слитное. Росгер. Все общее. Но один въезд контролировали пока что пресловутые американцы.

— Ну, без мыла в жопу влезут, — сказала Эдит. — И здесь нам надо было нарваться на этот их единственный пост! Что будем делать? Ты не пройдешь комиссию.

— Но оказалось, что не только Мелехов мужчина. Были еще двое.

— Не понимаю, как я их просмотрела? — удивилась Эдит.

Одни был сыном директора завода, а другой второго секретаря. В самой России обоих могли посадить на десять лет без права переписка за хроническую неспособность к труду. Вот отцы их и пристроили.

— Главное, — говорил Второй Секретарь, — в бой ввязаться, а там как-нибудь прорвемся.

— Не прорвемся, — ответил хмуро сынок, — а мне одному придется прорываться.

— Не одному. Сынок Генерального тоже поедет.

— Олешка?! Ну, он парень с головой. Может и не — слово на букву е с приставкой: за — нас до смерти американцы.

И как на каркал. Попали именно на американцев.

Прежде чем рассказать, как Эдит со своим отрядом прошла американское КПП, надо объяснить, как она смогла заставить Женю Литовского согласиться на это переселение.

Она вернулась в пивную. Жека, Вован и Полина сидела за одним столом и пели песни. Полина была официанткой, ей работать надо было, а она туда же, ударилась в веселье.

— По какому поводу? — грозно спросила Эдит, остановившись у входной двери.

— Явилась, — сказал устало Жека. Ведь пока ее не было, они все пили и пили. И почти не ели. Одним лешем сыт не будешь. — Нужно мясо.

— Нужно мясо и явилась, — повторил за другом Вован Дубровский.

— Ты хоть бы ключ от кладовой мне оставила, — вставила подруга Полина. — А то ушла, а посетителей нам кормить нечем. Ты знаешь, сколько народу ушло?

— Море, — сказал Вован Дубровский.

— Что, все есть хотят? В Америке нажретесь! То есть, тьфу ты, в Германии. Вы знаете, что мы победили немцев? — Вован хотел рассмеяться, но получил от Эдит по затылку и благоразумно промолчал. — Германия наша, — продолжала Эдит, — и мы туда е-едем!

— Без меня, — мрачно промолвил Фиксатый.

— Знаешь, что еще я узнала сегодня?

— Что?

— Сначала скажи, что согласен везти Мерс в Германию, если тебе понравится, что я сейчас скажу?

— Ладно, — беспечно ответил Фиксатый. — Уверен, ничем ты меня не обрадуешь. Я в такой большой печали.

— Я сама только сегодня узнала. Честно.

— Что? Что ты узнала? — промямлил пьяный Дубровский.

— Я узнала, что Эстэ и Ле русские.

— Врешь — слово на б — толстожопая, — прохрипел Литовский.

— Сам только что верил в это, а теперь говоришь, что я вру.

— Где ты это узнала?

— В военкомате.

— В военкомате? — спросил Вован. И добавил: — Полковник врать не будет.

— Что, настоящий полковник? — спросил Женя.

— Настоя-я-щий, — сказал Дубровский.

— Да тебя не спрашивают, — оттолкнул Вована Жека. — Ты мне скажи, — опять повернулся он к Эдит. — Настоящий полковник?

— Самый настоящий, — улыбнулась буфетчица. Она пока не стала говорить, что военком отец Вовы. Никто не поверит.

— Да настоящий, тебе же говорят, — Вова пьяно хлопнул Литовского по плечу.

— Ладно, ладно, верю. Но все равно я не поеду к черту на куличики. Германия, Хермания. Не, я русский человек. Чисто русский, — он покосился на Эстэ и Ле на своей расстегнутой груди. — Вся эта — слово на е с приставкой: по — не по мне. Че я там делать-то буду?

— Воровать, — тихо сказала Эдит.

— Здесь я не работаю, я ворую, — сказал рассудительно Фиксатый, еще не осознав, что ему только что сказала Эдит. — Что? А чего я там воровать буду?

— Теперь там будет полно подпольных немецких миллионеров. Их надо раскулачить, — сказала Эдит.

— Я согласен, — сказал Вован.

— А ты помолчи. В конце концов, я из тебя сделаю хорошего массажиста. — И добавила: — По связям с общественностью.

— Ты будешь в международном законе, — продолжала Эдит, — А здесь ты что? Так… в кожаном пальто.

— Что?! Да я тебя завалю, сука. Я тебя точно сегодня завалю! — Но после жареных бифштексов, Фиксатый успокоился и согласился вести автобус с русскими проститутками в Росгер.

А теперь о том, что было на границе.

— На границе тучи ходят хмуро. Край суровый тишиной объят, — пел, крутя шикарную баранку Мерседеса Жека Фиксатый. — Три танкиста, три веселых друга. Точка. Экипаж машины боевой. — Он врезался в толпу американцев. Они хотели преградить Мерседесу путь. Хорошо, что никто не пострадал. Успели отскочить в сторону.

Жека стоял на ступеньках автобуса и молча слушал американский гвалт.

— Че они говорят? — сморщив рожу, спросил он.

— Предлагают угощение, — сказал специалист по связям с общественностью Владимир Дубровский.

— Нет, ребята-демократы. Только чай, — Литовский поднял правую руку, как пахан на сходке. А американцы загалдели еще сильнее.

Под утро начали водить всех на медосмотр. Сначала вышла неувязка. Девушки прямо в автобусе разделись до гола и вереницей двинулись к пункту проверки.

— А нам-то что делать? — спросил Мелехов Эдит.

— Ты говорил, что знаешь, что надо делать, — ужаснулась Эдит. — Ну засыпемся!

— Не засыпемся.

— И вот это вместо счастливого будущего?! Что ты наделал, Мелехов?! — Эдит закрыла глаза рукой и разрыдалась. — Ты куда нас ВРЕМЕННО завел? А?! Неужели нельзя было попасть в Германию без войны? Это, что, карантин такой? Ой, мама моя! Что ты наделал ученый — слово на е! — Иван Сусанин недоделанный!

Многие читатели, вероятно, подумали, что Мерседес с десантом великолепных проституток приехал в Бухенвальд или в Магадан, в крайнем случае. Нет. Просто Американцы начали нагло утверждать, что путевки десантников, находящихся в Мерседесе оформлены не в рядом находящуюся благословенную Германию, где счастливо правит НАШ товарищ. Имеется в виду товарищ Эстэ. А к черту на куличики. На какой-то — слово на б — Брайтон Бич.

— Нешего страшного, нишего страшного, — с умильной мордой повторял американский полковник, ви будет первый коммерсант. Первый русский коммерсант в нашей Америке.

— Нам не нужна ваша Америка, — сказала Полина.

— Мы в коммерции ни бум-бум, — встрял Дубровский, помахивая перед носом полковника недопитой бутылкой пива.

— Если бы еще в публичный дом… — начала нерешительно Эдит, — я бы может согласилась. А так это ведь опять стоять день и ночь за грязным прилавком и — слово на е — в подсобке вместе с мукой или мясом.

— Нет, нет, вы поедет туда, где чисто и светло. А впрочем, — он быстро полистал бумаги, как начальник строительства большого моста где-нибудь в Восточной Сибири при приеме новой партии двадцатипятитысячников, — впрочем, — повторил он, — можно и проститутками. Но только на Аляску. Там нашли золото. Золото есть, а хороших баб мало.

— А там тепло? — спросил Фиксатый. — Вы знаете, я ведь не люблю мерзнуть на лесосеке. Мне бы в Сочи, где теплые ночи.

— Это не самое ужасное, — сказал полковник. И добавил: — Там вам придется отстаивать свое право быть предпринимателями. Просто так трахаться за большие деньги никто не будет. Там свои боссы. А на Брайтоне вы будете первыми поселенцами. Соленый Океан и Свобода. Ну, выбирайте.

— Мы ничего не слышали пока еще про Брайтон Бич и про Золотую Лихорадку, — сказала Эдит.

— Мы знаем только про Тихий, где закончим наш победоносный Поход, — сказал Дубровский. И добавил: — И еще про этот, как его? Ну, где стоит у танкистов. Па-ра-ра-ра, — он поворачивается кругом. — Ну, на Сопках Манчжурии. И стоит, и песня в том порука, нерушимый…

— Да заткнись ты, — Полина оттолкнула Вову, — Танкист мне еще нашелся!