Семнадцатая карта

Жена Фиксатого Полина в это время была в зале. Она убирала остатки закуски с дальнего стола. Полина подошла и постаралась успокоить мужа.

— Ну чего ты так расстроился? Она это просто так сказала. Ну, чтобы поддержать разговор.

— Ты хоть слышала, что именно эта тварь сказала? Завалю! — он опять с рычаньем бросился на дверь буфета. Потом повернулся, разорвал на груди рубаху и показал на Ле и Эстэ, расположенные на ней. — По-вашему, я мог бы носить на своей груди не русских людей?

— Почему же не русских? — спросила Полина. Она тоже села за этот стол и поправила сначала свой кокошник, а потом раздвинула рубашку своего мужа Евгения Фиксатого. — По-моему, нормальные русские люди, — она показала ладонью на Ле и Эстэ.

— А она говорит, что один жид, а другой чурка! Может такое быть? Ладно бы еще сказала: космополит и гастарбайтер.

— Да она просто так сказала, чтобы позлить тебя.

— Да нет, — встрял в разговор Вован. — Эдит сказала, что узнала это из достоверных источников.

— Да ерунда, — сказала Полина, — какие такие могут быть достоверные источники? Откуда?

— Оттуда, — Вова показал на небо.

— Да бросьте вы. Неужели опять Пришелец явился. Ванька?!

— Не-а. Другой говорит.

— А что еще она говорит.

— Говорит, — продолжала Полина, — что русские, то есть мы, выиграли войну.

— Да, — добавил Вован. — Только не понимаю, кто из этого делает тайну. Все знают, что мы выиграли войну.

— Да чокнутый какой-то, наверное, — сказала Полина.

— Она выдумала Пришельца, — сказал Литовский. По кликухе Фиксатый. — Вы хоть видели его?

— Мы нет, но Эдит говорит, что мужик тот у нее дома, — сказала Полина.

— Слово на букву Б. — Решила всех Пришельцев перетрахать, — сказал Женька. — Но уверен, что она врет. Зеленая ограда. Какой-то стрелочник, пизда, остановил все поезда, кошмары — слово на б — кошмары — слово на букву б — кошмары. — Напевая эту веселую песню, он двинулся к прилавку.

Он встал по ту сторону прилавка, и сразу к нему бросились несколько человек с пустыми кружками.

— Налей нам, Женя, — просили они наперебой.

— Пей братва! — он налил им несколько кружек разбавленной шипучки. Потом порылся под прилавком и, кряхтя, вытащил ящик чешского пива в витых бутылках.

— А это нам! — крикнул Вова и подхватил приготовленный Фиксатым ящик чешского пива.

— Оставьте пиво, ироды! — послышался грозный голос из-за двери. — Это я Пришельцу приготовила.

— Ты у меня только покажись, коза толстожопая, завалю! — ответил Женя. И добавил: — Если сейчас приведешь Пришельца — не трону. Даю тебе двадцать минут.

Эдит поняла, что Фиксатый успокоился, и вышла через заднюю дверь. Предварительно она хотела крикнуть, чтобы гады не трогали чешское пиво. Хотела еще добавить, чтобы Полина присмотрела за буфетом. Но не стала ничего говорить. Пусть не знают, что она ушла. Ведь они не верят, что здесь опять появился Пришелец. Такое два раза не бывает. Тогда был Иван, а сейчас Василий.

— Тоже хорошее имя, — сказала сама себе Эдит. Ведь она уже успела переспать с Василием.

Он появился в дождливую ночь перед ее окнами.

Она только что приняла самодельный душ, то есть помылась из кувшинчика, стоя в тазу. Кто бы это мог быть? За бутылкой самогонки к ней не ходили. Она продавала свой самопал через знакомую институтку. Эта Ира никогда, правда, не училась в институте. Ее спрашивали:

— Почему тогда институтка?

— Я всегда мечтала учиться в институте. Ты ведь не мечтала?

Так и звали ее во всех пивных этого города:

— Ирка-Институтка.

Клиентов у нее в последнее время было мало. Можно сказать, что вообще не было. Все готовились к отъезду в Германию. Она говорила:

— Раньше немцы угоняли русских в Германию, А теперь дураки и жулики сами туда собрались. — Дело в том, что кто-то, а скорее всего, агенты местного НКВД, шляющиеся по рынкам, запустили утку, что после войны у немцев не стоит. Ну, или стоит совсем мало.

— Короче, — как сказал один урка, — нужны производители.

Сначала надо пройти медкомиссию.

— Ну, для некоторых это в общем-то не очень трудно.

— А что надо делать? — спросила этого урку баба, торгующая тут, при выходе из рынка, семечкам.

— Надо за одну ночь трахнуть шестерых, — ответил он.

— Каких таких шестерых? — Прости, я не поняла, то есть.

— Шестерых баб должен — на е с приставкой: вы! — рявкнул с досадой мужик с соседнего торгового места. Он продавал самосад.

— Да не может быть, — только и ахнула она.

— Я даже слышал, — сказал другой табачник, что трахать на самом деле надо одну и ту же тетку.

— Этого никто не сможет, — спокойно и категорически заявила женщина, торгующая калеными семечками. Она даже с досадой выплюнула шелуху вместе с семечком.

Вместо Райского пейзажа у небольшого озера с лебедями Василий Мелехов попал под дождь у приличного домика, впрочем, на довольно грязной улице. Грязь была не из-за мусора, а из-за отсутствия асфальта. Да и какой тут мог быть асфальт? Асфальтовый завод еще только начинал свою работу.

— Кто там? — спросила мягко Эдит. И добавила: — Если за бутылкой — башку расшибу. Я уже спать легла. Да и не торгую я здесь уже давно.

— Нет, нет, — торопливо ответил Василий. — Я заблудился. Сильный дождь.

— Не ври, не такой уж он сильный.

— Простите, я увидел огонек в вашем окне и решил постучать.

— Стучи в другом месте. Впрочем, ладно, заходи. Кажется, ты хороший парень. Заходи, — она уже собиралась кинуть Мелехову ключи, но только замахнулась, а не бросила. — Впрочем, — добавила она, — у меня два условия.

— Я согласен на все.

— Тогда заходи.

— А какие все-таки будут условия? — спросил Василий в сенях, смахивая излишки воды с плаща.

— Вы сказали, что согласны на все. Или я неправильно вас поняла?

— Да правильно. Но все-таки. Вдруг вы собираетесь меня съесть.

— Ты почти угадал, — просто ответила могучая дама. — Так ты уходишь? Или остаешься. Хватит мне морочить голову.

— Тогда быстро в душ.

— А потом?

— Потом в опочивальню. А ты как думал. У нас здесь на мужиков в очереди записываются.

После душа и продолжительного секса ему дали поесть. Была уха из стерляди, шашлык из бараньих ребрышек. Хлеб, картошка и квас.

— А вина? — заикнулся было ученый.

— До вина еще дело не дошло, — просто ответила дама.

Скоро, то есть когда уже начало светать, он узнал, что записываться в очередь на мужиков начали не сразу после войны, а совсем недавно. Прошел слух, что мужики, которых и так-то после войны осталось совсем немного, будут добровольно уезжать в Германию.

— На хорошие заработки. Возможно даже, — схватилась за голову женщина, — им будут платить не рубли, а марки. А это валюта. Пока что рубль как назло еще очень слаб.

— У вас много рублей? — поинтересовался Василий.

— Хватает. Эх, — добавила она, — если бы мне стать мужиком!

— И чего бы?

— Уехала бы в Германию к чертовой матери. Пусть на меня стоят в очередь. Баксы бы зарабатывала. И трахалась.

— И чего бы? — Василий приподнялся на локте.

— И трахалась бы, и трахалась. Ты знаешь, я это очень люблю.

— Кстати, там не баксы, а марки. И да: ты можешь записаться в публичный дом.

— Я уже думала об этом. Я бы создала свой публичный дом и примерно половину функций взяла бы на себя лично. Да там своих — на б — хватает. Уверена.

— Я думаю, вы чего-то не поняли, — сказал Мелехов. — Русские победили немцев. Сейчас мы наверху. Пока что. И ты можешь взять себе там публичный дом вне конкурса.

Она подумала.

— А кто туда ходить будет? Русские, что ли? Да они мне здесь надоели.

— А говоришь — не хватает.

— Мне хватает. Впрочем, да, не хватает. Все равно хотелось бы чего-то нового. Чего-то получше хотелось бы.