Страница 11 из 68
— А зачем тогда я кусаюсь?
— Да — слово на х — тебя знает, дурака такого, зачем ты кусаешься, — говорит Тетя.
— Не бывает так, — говорю я, — чтобы люди были мертвыми, а тексты их были бы живыми. Вы замечали, что даже на фотографии видно, если человек умер. Вокруг его головы появляется такая черная полоса. Тоже самое происходит и с его текстами. Они умирают, как умирает его фотография. Вы слышали, что в Античности не было даже голубого неба? Вы рассматриваете произведения Античных художников так, как будто они написаны или сделаны сегодня. А художники эти не видели даже голубого неба. Можно сказать, что это вообще… инопланетяне. А вы рассматриваете их, как себе подобных. Живых людей. Это Очевидная ошибка. Мертвый — не живой.
— А нам нравится, — упрямо сказала Тетя.
— Да, и очень, — добавила Мотя.
— Тогда я буду на вас лаять. — Они набросились на меня с кулаками, а я крикнул:
— Некрофилки! — и убежал.
Мичуринец-Лисенко-Комби потрогал Соленого за рукав.
— Слышь ты, Соленый. Эти гимназистки, наверное, подсматривают за нами из окна. Как ты думаешь?
— Вряд ли. Они в сексе ни бум-бум. — И добавил: — Недавно Мотя ходила в церкву.
— Зачем? — удивился Комби.
— Она спросила там сборник новелл Александра Меня, — засмеялась Сонька.
Ей говорят: — Империалистов мы здесь не держим.
Мотя бац и падет в обморок.
— Почему? — не понял Комби.
— Чего тут непонятного? — Сонька поворачивает голову к Комби. — Не ожидала Мотя, что в церкви нет Меня. Гимназистка. Не знает, что может быть в церкви, а чего быть там никак не может. Вызвали скорую, везут Мотю в травматологию. Капельница там, врач держит Мотю за руку. Она открывает глаза.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает врач скорой помощи.
Мотя поднимает голову, смотрит на врача в белом халате и опять роняет голову на подушку. Губы ее шевелятся.
— Что, что? — спрашивает врач и наклоняет голову к губам Моти.
Соленый думает, что вот, не хватало только секса в Скорой Помощи между больным без сознания и врачом Розенблюмом.
— Что, что?
— КПСС…
— Что?
— КПСС, — едва слышно повторяет Мотя, открывает и опять закрывает глаза, как будто увидела привидение.
Некоторое время все продолжают молча трахаться. Наконец Комби говорит:
— Не смешно.
— Так это не анекдот, милый, а жизненная правда, — ласково говорит Сонька. — Тут не до смеха.
— Экуминизм, — говорит Соленый. И повторяет: — Экуминизм, а не империализм.
— Вот я и говорю, — вздыхает Сонька, — не будут они за нами подсматривать через окошко из зала восковых фигур.
Главная сцена в летнем саду. Михалковский доваривает уху, на правом экране монитора только что прошел сеанс. Режиссер Мончаловский говорит:
— Вы только что посмотрели сеанс с Гарри Поттером в главной роли.
— Зачем вы заставляете актеров доводить дело до секса? — спрашивает Камилла Палья.
— Дело в том, что это актеры Голливуда, — отвечает Молчановский. — Они сами знают, что им делать. Они профессионалы. — И продолжает: — Между прочим, каждый по-своему с ума сходит.
— Что вы имеете в виду? — спрашивает Александр Генис.
— Ну, во-первых, никто еще не доказал, что социализм — это так уж плохо.
— А при чем здесь это? — спрашивает Камилла Палья.
— Ну, без этого, в общем-то, ничего не бывает. А во-вторых, насчет секса. Я лично считаю, что секса можно достичь намного проще.
— Что вы имеете в виду? — опять спрашивает Камилла Палья.
Молчановский снимает свой желтый велюровый пиджак, и протягивает его со сцены Камилле.
— Наденьте. Наденьте, наденьте!
— Что это? Ковер самолет? — спрашивает она, но все же поднимается с места и берет пиджак Молчановского. Хотя и с опаской.
— Надевайте, — говорит Молчановский. — Секс — это ведь не обязательно садо-мазохим, свингерство, или просто хоровая — слово на е. — Ну, что же вы?
Камилла Палья надевает желтый велюровый пиджак. Александр Генис галантно помогает ей.
— Ну, что вы чувствуете? — спрашивает Молчановский. — Чувствуется?
— А что я могу чувствовать? — пожимает плечами Палья. Но тут же начинает слегка подергивать плечами.
— Что? Как? — спрашивает Александр Генис.
— А вам действительно интересно? — спрашивает Гениса Камилла Палья.
— Да. Очень. Я запишу Ваше осю… Ваше осю… Ваще осю… Да что это со мной? Я имею в виду Ваше ощущение. Я запишу его и предложу потом Нашей Радиостанции Радио Свободы Чечни.
— А при чем тут Чечня?
— Мы свяжем ее со Свободой… осю… осю… осю…
Я имею в виду ощущения. Мы их свяжем.
— С чем?
— С Чечней.
— А при чем тут Чечня, я не понимаю?
— Чечня и Свобода… я имею в виду ощущения. Мы их свяжем. И это будет тема для Передачи.
Камилла Палья прекратила свой допрос. Оттолкнула Александра Гениса и сильней задергала головой и плечами. Она пустилась в темпераментный танец. Покрутилась, покрутилась, упала на землю и забилась в сладострастной истерике.
— Ну, я же говорил, — Молчановский победоносно указал на трепещущую в его желтом пиджаке знаменитую критикессу, — мой пиджак действует не хуже голых жоп Голливуда.
С поднятой вверх рукой режиссер сбегает со сцены и просит Александра Гениса помочь ему снять пиджак с измученной сладострастьем женщины.
Санчасть находится прямо за сценой. Выбегают врачи и уносят изнемогшую даму. Впрочем, врач там был всего один. А это были зековские санитары.
Михалковский начинает разливать уху. Точнее, раскладывает. Это ведь порционные судачки а ля натюрель, переложенные раковыми шейками и свежей икрой. На сцену опять выбегает кордебалет. Все в ужасе шарахаются. Ведущий говорит, что в антракте хотели показать Голливудский фильм про Трою.
— А переводить-то его надо, — говорит он.
— Не надо! — хором отвечает зал.
— Но как же без перевода?
— Нам не нужен на таких условиях перевод, — сказал парень, похожий на Элтона Джона в молодости. На спине у него надпись:
СЫН ТРУДОВОГО НАРОДА.
Все недоуменно переглядываются.
— Мы-то хотим смотреть кино, а не перевод слушать. Правильно? Какой бы литературный он ни был. Правильно? Вы спросите меня зачем надо так переводить? Я вам отвечу, почему так делается. Этим переводчикам все равно, что переводить. Что НИКО, что ПАРК ЮРСКОГО ПЕРИОДА, что МАТРИЦУ они переводят, как фильм Девчата и Кавказскую Пленницу. Бетховена они переведут, как писк лопаты по стеклу. Это будет изображать музыку.
Все сначала раскрыли рты, потом начали есть судачков, переложенных раковыми шейками и свежей икрой. У кого черной, а у кого красной.
Продолжение Секретных Путешествий
— Это неправда, — говорит повар Ми. — Все происходящее в американских кино неправда.
— По-вашему, какой-нибудь Черномырдин приехавший из Америки, рассказывает правду об этой Америке, а Стивен Спилберг врет?
Кто это сказал? Все переглядываются. Это Элтон Джон с надписью на спине: сын трудового народа. Он добавляет:
— Я думаю, и доказывать не надо, что вы не правы. Ведь за рассказы деньги платят Стивену Спилбергу, а не Черномырдину.
— А… — что-то хотел сказать Ми, но Элтон перебил его.
— А деньги платят только за правдивые рассказы. — Вот это логика, восхищенно подумал я. Молодец!
— Да нет, что вы, я такого Гектора никогда не видела, — сказала Камилла Палья. Она уже немного пришла в себя после сексуального припадка, и ее вывезли из санчасти на инвалидном кресле.
— Председатель Совета из города Кемерово тоже никогда не видел колебаний струны, но это не значит, что добывать уголь — это высоко, а дергать за струны это низко. Правильно?
Народ сначала безмолвствовал, потом Сол тихонько толкнул Акс в бок.