Страница 7 из 60
В поисках поддержки Вера обернулась к Франсуа, и его широкая улыбка рассеяла все ее сомнения.
Поклонник таланта Наумовой ожидал их в гостиной, обшитой мореным дубом. На этом строгом фоне великолепно смотрелись старинные картины в вычурных золоченых рамах.
Как и предупреждал Франсуа, поклонник был стар. Лет восемьдесят ему наверняка исполнилось и, хотя он старался держаться прямо, узкая спина сгибалась против его воли.
Однако старичок с неожиданным проворством схватил протянутую для рукопожатия ладонь Веры и поцеловал ее.
— Ваши предки? — вежливо кивнула она на портреты.
Ее поклонник смущенно опустил глаза.
— Мсье Мишель Вальман вырос в бедной еврейской семье в Варшаве. А эту виллу вместе с обстановкой приобрел, скопив большой капитал, — пришел ему на помощь Тюренн.
— Ужин подан, — торжественно объявил дворецкий.
Они уселись за стол. Лакей подал тарелки с «буйабесом» — провансальским рыбным супом, щедро сдобренным чесноком и шафраном. Франсуа неожиданно поднялся.
— Извините, — пробормотал он, — я не смогу составить вам компанию. Куча неотложных дел…
Вера удивленно посмотрела на Тюренна. Неужели перспектива изысканного ужина, отличной гаванской сигары и рюмки дорогого коньяка не прельстили его? Да и вежливо ли было уходить столь внезапно?
Однако банкир распрощался с владельцем «Монплезира» исключительно добродушно.
— Встретимся в другой раз? — улыбаясь, спросил он Франсуа.
— Да, да, конечно, — с улыбкой подтвердил Тюренн и вслед за лакеем вышел из комнаты.
«Буйабес», который состоял, кажется, из всех сортов водившейся в Средиземном море рыбы, был съеден за несколько минут.
— Люблю, знаете ли, провансальскую кухню, — объяснил Вальман. — Кое-кто воротит от нее нос, считая, что изобилие чеснока придает пище вульгарность. Но я с детства привык к чесноку. Когда жил в Варшаве, ел его не меньше, чем хлеба. А сейчас… Сейчас я богатый человек, — растянул Мишель Вальман в улыбке тонкие губы, — и могу позволить себе плевать на людское мнение…
Лакей подал второе блюдо: «беф-ан-доб» — говядину, которую перед тем, как пожарить на медленном огне, в течение десяти часов вымачивали в соусе из красного вина и ароматических трав.
— Так вам понравились мои выступления? — От нескольких бокалов рубинового «Белле» Вера стала смелее. — А это что? — спросила она, когда на столе появился десерт.
— Провансальская сладость «нуга», — ласково улыбнулся банкир. — Ее готовят из меда и миндаля… Да, мне понравились вы… ваша грациозная фигурка и милое лицо.
— Странно…
— Что вас смущает?
— Я не видела вас во время выступлений. Или вы сидели очень высоко?
— А вы и не могли меня видеть. — Банкир рассмеялся, глядя на удивленное лицо Веры. — Франсуа показал мне ваши фотографии. И я сразу влюбился в вас.
Обхватив ножку бокала своими тонкими пальцами, Вера прошептала:
— Франсуа сказал, что вы хотите помочь мне утвердиться на цирковой арене. Это правда?
— Конечно! — рассмеялся банкир. — Давайте я налью вам еще вина…
Лакей куда-то исчез, и Мишель собственноручно наполнил бокал Веры.
— Сорок тысяч франков в месяц вас устроят?
От такой суммы у девушки перехватило дыхание.
— Сорок тысяч! Когда я начну хорошо зарабатывать, я постепенно верну вам деньги, — прошептала она.
— Даже не думайте об этом! Еще вина?
— Спасибо. Пожалуй, хватит.
Веру уже пошатывало. «Белле» только казалось слабым вином. На самом деле оно пьянило посильнее других сортов.
Мишель поднялся из-за стола. Вера неуверенно встала и вынуждена была опереться на руку банкира.
Пробило половина двенадцатого. «Старику, наверное, давно пора спать! — ужаснулась Вера. — Его личный врач заклюет меня…»
— Извините, что я так задержалась, — пролепетала она.
Мишель как-то странно улыбнулся и, схватив девушку за руку, настойчиво потащил за собой.
Они вошли в роскошную спальню. Огромная кровать розового дерева с бархатным пологом напоминала походную палатку римского императора. Зеркала во всю стену и уютные кресла-бержеры соседствовали с массивным камином. На нем стояли английские часы с позолоченным циферблатом. Угол спальни отгораживало несколько расписных шелковых китайских ширм.
Мишель повернул Веру лицом к себе, положил свои руки на ее полуоголенные плечи и восхищенно произнес:
— Какая стать!
— Мне пора идти… — пробормотала сбитая с толку и ничего не понимающая циркачка. «Неужели ему так ударило вино в голову», — шевельнулась в голове несмелая мысль.
— Переночуешь у меня, а завтра утром мы вкусно позавтракаем и ты поедешь к себе в цирк… чтобы снова прийти ко мне вечером! — хихикнул банкир. — Ну, будь умницей, раздевайся!
Вере показалось, что она ослышалась. Между тем Вальман стал на ее глазах расстегивать фрак и снимать бабочку. Оставшись в одних брюках, он недовольно спросил:
— Чего ты копаешься? Мне, между прочим, завтра утром на работу!
Голая грудь банкира, поросшая редкими седыми волосами, напоминала грудку цыпленка. Сутулые узкие плечи и тонкие руки, похожие на руки десятилетнего ребенка, наводили на мысль о том, что этот человек предпочел бухгалтерские книги физическому труду еще в раннем детстве.
— Ради Бога, объясните мне, что происходит?! — молитвенно сложила руки на груди Вера. — Я ничего не понимаю…
— Разве Франсуа тебе ничего не объяснил? — удивился банкир.
Он расстегнул молнию штанов, и они упали к его ногам. Раздетый до трусов банкир теперь уже точно походил на цыпленка — тщедушного, некормленного, голенастого.
Он подошел к одной из ширм, увлекая за собой Веру. Повернул ширму, и циркачка увидела несколько больших цветных фотографий. На них была сфотографирована она… в обнаженном виде.
Присмотревшись к снимкам, которые могли бы занять достойное место в «Плейбое», Вера поняла, что их сделали скрытой камерой в артистической уборной, когда она выходила из душа.
Тут только Вера догадалась обо всем.
— Я думаю, в жизни ты еще красивее, чем на фотографиях, — хихикнул банкир. — Раздевайся же!
— Чего вы хотите от меня? — дрожащим голосом спросила девушка.
Вальман замялся.
— Ну, это самое… — Он неопределенно махнул рукой в воздухе. Непонятливость циркачки раздражала его. «Чертов Тюренн! — злобно подумал он. — Сказал ведь, что достаточно напоить девчонку хорошим вином, и она исполнит самые буйные мои фантазии. А эта тварь вылакала не меньше полбутылки „Белле“ и изображает из себя недотрогу!»
— По-французски это называется «делать любовь», — сердито передернул узкими голыми плечами банкир. — За это ты и будешь получать сорок тысяч франков в месяц. Давай, давай, раздевайся. Я же ясно сказал: мне завтра на работу!
И тут Вера решилась на отчаянный шаг, какого сама от себя не ожидала. Она подошла к Вальману и, размахнувшись, залепила ему звонкую пощечину. Тщедушный банкир едва удержался на ногах.
— Негодяй! — яростно выкрикнула Вера и выбежала из спальни. Промчавшись мимо ошеломленного лакея, девушка выскочила в сад.
Свежий ночной ветер освежил ее горящую голову. Она быстро сориентировалась, подошла к воротам виллы, откинула задвижку калитки и оказалась на дороге.
В этот поздний час район богатых вилл словно вымер. Нечего было и думать поймать такси. Они не заезжали в квартал, где у каждого было не по одному автомобилю.
Вера вздохнула и зашагала в сторону Парижа.
Франсуа не стал скрывать своей ярости.
— Ты самая настоящая идиотка! — кричал он в телефонную трубку. — Собственными руками разрушить свое счастье! Нет, на это способны только сумасшедшие русские.
Вера пыталась что-то сказать в ответ, но Франсуа рявкнул:
— Не желаю и слушать тебя! — и швырнул трубку.
Когда в семь вечера Вера подошла к служебному входу арендованной Тюренном цирковой площадки, ей преградил дорогу привратник.
— В чем дело? — возмутилась наездница. — Через двадцать минут мой выход!