Мертвая суть. Возрождение.

Первое – сама идея того, что есть некто в стократ могущественнее нас всех вместе взятых, уже является угнетающей.

Второе – чувство вины заставляет самооценку стремительно лететь в урну. А именно это чувство царит на просторах любой религии, ведь никто не способен уйти от греха, так как мы даже рождается с первородным грехом. Не буду объяснять всю нелогичность остальных, и остановлюсь на этом, чтобы было ясно, как работают остальные. Первородный грех, грех рождения, самый естественный для свершения из всех остальных, но его возвели к рангу плохого. Ну конечно, ведь причинить боль матери, это хуже всего. Но если разобраться конкретно в этой ситуации, ребенок является всего лишь снарядом. Он никуда не выползает, он не тянет ручки к свету, он просто снаряд. Выталкивают его наружу внутренние мышцы матери. То есть фактически она сама причиняет себе боль. А люди, что считают, что виноват снаряд, думали, как те кретины в правительстве, что утверждают, что человека убивает орудие, а не другой человек. И так они "пресекают проблему на корню", запрещая владение оружием. Но истинный корень все равно найдет способ убить человека, пусть даже голыми руками. И что тогда? Во всеуслышание нам заявляют, что руки – это зло, и они объявляются вне закона?

Глава 14.

Передо мной возвышался серый мрак полуразрушенной церкви. Окна частично разбиты, местами заколочены. Одной двери не хватало, а вторая лежала рядом. В дали еще звучали выстрелы и крики. Я сделал шаг на встречу, с крыши здания разлетелись вороны. Я прошёл внутрь, атмосфера отдавала сыростью, вокруг перевернутые скамьи, иконы, половина клавиш органа отсутствовала. На передней скамье кто-то сидел. Я достал пистолет и начал медленно подходить. Дойдя до него, я сел сзади.

– Я же сказал, без оружия. Сказал он мне разочарованным и в то же время подозрительно знакомым голосом, и тыл его я где то видел.

– Прости, я наврал.

Я услышал треск нажатой кнопки, и подо мной что-то запикало. Я глянул под скамью, это было похоже на бомбу. Я вздёрнулся, желая встать, но он прервал меня.

– Не рыпайся. Ничего не случиться, пока ты будешь вести себя, как подобает, – он встал со скамьи и сделал несколько шагов, затем развернулся, в руках его был передатчик, он был одет в черный смокинг. Ну конечно, чего тут было удивляться. Алекс.

– Ладно, ты не захотел принимать участия в моей цели, так не мешай, – говорил я, не спуская с него прицела.

– Я же тебе объяснял. Твоя цель гибельна. Мало того, ты подставляешь и других людей.

– Люди сами хотели этого, я лишь дал им толчок.

– Нет, ты сдвинул их с мертвой точки, на которой им и без тебя было прекрасно.

– Я дал им надежду.

– Нет, ты отнял ее. Ты отнял надежду на стабильную работу, на здоровую семью, подорвав мирную жизнь.

– Эти ценности – ничто, по сравнению с их попранной свободой.

– Для тебя они ничто. Не забывай, что люди разные и у каждого свои ценности.

– Для них эти ценности что-то стоят, потому что им промыли мозги.

– Допустим. Помнишь наш последний разговор? Так вот я кое-что переосмыслил. Да нам действительно врали, ты был прав. Но знаешь пускай лучше так, нашей экономике нужна была эта нефть. Но, почему ты считаешь, что ты в праве сам промывать их.

– А почему они в праве?!

– Да потому что так стабильнее! Дурья твоя голова. У них все продумано, они все держат под контролем.

– Под контролем? Они всех держат на цепи!

– А почему бы и нет? Если допустить настоящую демократию, то, что из этого получится? Представь, если каждого придурка с улицы будут спрашивать о торговых связях, скажем, с Китаем? Сколько из них знает о перспективах этого союза? Сколько из них откажутся от расистских предубеждений? И то же самое на выборах, как ты и сам заметил, люди ничего не знают о кандидатах. Но после всего этого требуют свободы?

Честно говоря, его слова поставили меня в тупик. В глубине души я чувствовал, что он прав, но моя упрямая натура старалась цепляться за последние соломинки.

– Так почему бы и не дать им иллюзию свободы? Они вроде что-то решают и тем самым удовлетворяют свою потребность в свободе. Но к настоящей демократии подпускать их нельзя, потому что тогда будет хаос, они слишком глупы, чтобы вершить судьбу страны.

– Но я хотел научить их.

– У тебя бы не вышло, – ответил он вздыхая.

– Всех невозможно убедить в важности таких вещей как политика. Тогда бы они не смогли выполнять свою работу.

– Объем человеческой памяти – пять терабайт. У них все бы получилось.

– Теоретически, но на деле встает вопрос личной заинтересованности. Ты играешь в футбол?

– Причем тут он?

– Отвечай.

– Нет.

Он мгновенно перебил меня:

– Вот видишь, тебе он не интересен, и ты бы обратился к нему только в том случае, если бы от матча решалась судьба мира. Но на деле ты остался бы тем же профаном. Так и с той толпой, ты убедил их в важности своей идеи, они готовы идти за тобой, но они, все равно, ни черта не знают о том, за что сражаются. Вот и получается, не каждому дано стоять у руля, хоть и каждый мечтает.

Скотина, он душит меня своей правдой, я не могу сопротивляться. Я опустил пистолет, и склонил голову в отчаянии, уставившись пустым взглядом в пол. Все, что я знал и во что верил, порушились посредством пятиминутной беседы.

– Но это же бесчеловечно использовать этих глупцов! – выдавил я из себя, это был мой последний аргумент.

– Это только на первый взгляд. Прими это как симбиоз. Они нам рабочую силу, а мы им указания к действию. Указания стоят дороже, чем кажется, как мы с тобой вроде бы уже убедились.

Я молчал, мне было просто нечего сказать. Он убил мое прежнее мировоззрение, я чувствовал себя глупцом, и совершенно не имел представления о том, как расхлебывать кашу, которую сам же и заварил.

– Ну что? Ты все еще думаешь, что все делал правильно?

Я молча покачал головой. Я чувствовал, как он глумиться над моим поражением. Я мог бы уйти и направить сюда толпу своих сподвижников, и они бы порвали Алекса на куски. Но тогда я лишь усугублю свое положение прозревшего быдла... Я не смогу впредь сражаться за то, во что не верю. Тогда мне придется на всю жизнь спрятаться под маской самообмана лишь из побуждений мести. Но какой у меня выбор? Снова бежать? Сколько можно бегать? Куда я отправлюсь со своим новым взглядом? Маньяк психопат у власти? Или этот же маньяк в Mc Ronald? Нет, ни за что! Давно уже было пора, а я, паршивый трус, как обычно тянул до последнего! В глазах воссияла ненависть, и она была направлена к себе. Я плотной хваткой взялся за рукоять пистолета и приставил ее к виску. Лицо Алекса источали страх и растерянность, он явно не рассчитывал на это. Я начал кричать, срывая голос:

– Радуйся тварь! Вот я дошел до победного конца! Вот я и стою перед порогом смерти!

Вдруг в церковь вбежала Каролина, а за ней Элис и еще двое мужчин в черных смокингах.

– Стой Ричи! Не надо, не стреляй!

– Опять мое воображение играет со мной! Не ври мне! Ты не Каролина! Ты всего лишь галлюцинация!

Кричал я сорванным голосом настоящего психопата.

Она подбежала ко мне ближе. Я направил на не пистолет, и она остановилась.

– Не подходи! Не трогай меня! А то я и тебя убью!

– Ричард, успокойся. Не стреляй.

Ее лицо отличалось от того что я помнил, на лбу проявлялись морщинки, она была одета в черное платье. Ей явно было страшно, голос дрожал, зрачки были расширены, и она не могла отдышаться.

– Почему ты боишься? Мертвые не должны бояться живых, – кричал я, размахивая пистолетом. – Хотя нет, ты боишься того, что я прострелю свою голову, и тебе будет негде жить! Ты же галлюцинация! Вынужден тебя разочаровать.

Я снова приставил дуло к виску, мое дыхание участилось, глаза бегали, меня колотили нервы. Тут вмешался Алекс:

– Постой Ричард, я тоже ее вижу, она не видение.

– Молчи! Ты с ними заодно! Может ты тоже не настоящий?! Да! И поэтому ты не хочешь, чтобы я, наконец, сделал это!