Страница 79 из 95
К концу обеда Шовье, уже не столь рассеянный, осведомился, куда сестра планирует выехать на лето. Она еще об этом не думала, но, пользуясь случаем, заявила, что Мишелин ужасно нуждается в отдыхе, и подкрепила эти слова осуждающим взглядом в сторону зятя. Она несколько раз вернулась к этой теме и почувствовала желание его добить. У мадам Ласкен был дом в Ле Пила у Аркашонской бухты. Она тут же решила, что увезет туда Мишелин и Роже, как только закончатся занятия в школе. Ничто не указывало на то, что Пьер должен участвовать в этом переселении, и потребовалось дипломатичное вмешательство Шовье, чтобы этот пункт прояснился. Да, его возьмут с собой, но взгляд мадам Ласкен ясно говорил: если он будет хорошо себя вести!
День выдался для Пьера Ленуара решительно неудачным. Он опоздал на завод на пятнадцать минут и только взялся за работу, как его вызвали к брату. Это ничего хорошего не предвещало. Луи Ленуар, едва поступив на завод, обосновался в кабинете Ласкена, который после его смерти не занимали в знак уважения и из скромности. Это был молодой человек тридцати лет, видный, как и его отец, на которого он был похож и некоторыми чертами лица. Но он был лишен той бурлящей радости жизни, которая чувствовалась в веселой грубоватости мсье Ленуара. Его обращение было холодным, высокомерным, взгляд — инквизиторским, слова — тщательно взвешенными. Он любил работу, ответственность, тяжкие усилия и, не отступая ни перед какими препятствиями, отдавался делу с хладнокровной и методичной страстностью.
Когда Пьер вошел в кабинет своего покойного тестя, Луи, который был один, пригласил его сесть и еще несколько минут продолжал писать. Чтобы разрешить неловкость, Пьер стал думать об удивительной женитьбе своего брата, который, несмотря на сопротивление мадам Ленуар, сочетался браком с певичкой из кафешантана. Но мысль об этом браке не открывала ему никаких подходов к брату и ни в чем не смягчала видимых очертаний этого необычного характера. Чувства этого человека были упрятаны в герметичную камеру. Наконец Луи поднял голову и сказал брату:
— Я сегодня утром заходил в управление кадрами чуть позже половины одиннадцатого. Ты уже ушел.
— Да, мне позвонили, что Мишелин нездорова.
— Ничего серьезного?
— Нет.
— Я так и думал, — сказал Луи. — Значит, ничто не оправдывало твой уход, ты просто нашел повод. А сейчас приходишь на пятнадцать минут позже. Не так ли?
Пьер воздержался от ответа. Он думал о том, что достаточно было бы произнести несколько слов, чтобы избавиться и от завода, и от опеки брата, но этим простым и легко произносимым словам какие-то непобедимые чары никогда не дадут сорваться с его губ. Луи приподнял пресс-папье и вытащил листок бумаги, на котором Пьер опознал нарисованного им утром циклопа в шапокляке.
— Вот что я нашел у тебя на столе.
— Ну, могу же я на минуту отвлечься, — осмелился выдавить Пьер.
— Это была долгая минута, — заметил Луи. — Такая тщательная композиция требует времени и даже размышления. Но дело не в этом. На, забирай свой рисунок. Раз навсегда ты должен понять, что находишься здесь, чтобы выучиться работать. Ты должен стараться больше, чем любой другой служащий. Ввиду твоего особого положения люди слишком склонны смотреть на тебя как на любителя, и ты должен прилагать все возможные усилия, чтобы не производить такого впечатления. Во-первых, точность и аккуратность в работе. Впрочем, я сам за этим прослежу.
Пьер держал в руке циклопа и смотрел на него с сожалением, как на последнюю и смешную попытку к бегству. Разговор, кажется, был закончен, и он поднялся.
— У тебя дома никаких новостей?
— Никаких. Мишелин с матерью думают вскоре отправиться в Ле Пила. Мне как раз хотелось бы узнать, когда смогу уехать я и как надолго.
— Что касается отпуска, тут все просто. Поскольку ты здесь работаешь всего месяц, отпуска у тебя не будет. Возможно, в сентябре ты сможешь получить три дня, но мне кажется, приличнее было бы их не брать. Смотри сам.
Пьер вернулся в свой кабинет, где работал до вечера почти не отвлекаясь, в печальной надежде свыкнуться со своим адом. Впрочем, после утренних событий завод казался ему менее неприветливым, чем улица Спонтини. Вопреки тому, что думал брат, он с легкостью смирился с необходимостью не выезжать на лето из Парижа, и мысль о предстоящих неделях разлуки с женой и с мадам Ласкен несла ему облегчение.
XIII
Встав спозаранку, когда еще и семи не было, Пондебуа не мог усидеть на месте и расхаживал по квартире на улице Лилль. Он был, очевидно, раздражен и взволнован. Против обыкновения он даже вымыл ноги, чем озадачил слугу. Нервозность его еще больше возросла, когда принесли почту. Там было два манифеста — от писателей левого толка и от писателей правого толка. Соответствующие комитеты предлагали ему их подписать. Левый манифест ставил живые силы французской интеллигенции на службу грандиозной задачи социального освобождения, которое уже начали трудовые массы. Правый же от имени честных и смелых писателей клеймил предательство и разрушение общества, задуманное Народным фронтом. Пондебуа хотелось бы подписать оба манифеста и таким образом прославиться во всех направлениях. Но, к сожалению, он не мог одобрить ни один из них. И это приводило его в ярость.
— К которому часу готовить обед? — спросил Ноэль у хозяина, который собрался уходить.
— Не знаю. К часу. Но может случиться, что я буду обедать где-то в другом месте. Я постараюсь позвонить вам. Прощайте, Ноэль.
— Вы не будете подвергать себя опасности и впутываться в какие-нибудь темные политические дела?
И вправду Пондебуа прощался с Ноэлем со столь взволнованным видом, будто отправлялся на рискованное дело.
— Да нет же. Не волнуйтесь, я, наверное, вернусь к обеду. Ну, до свидания, Ноэль. До свидания, друг мой.
На набережной Вольтера Пондебуа поискал глазами такси, но не увидел ни одного ни на стоянке, ни на подъезде. Автобусов тоже не было. Лишь время от времени проезжали частные машины на какой-то непривычной скорости. На противоположном берегу Сены набережные тоже были пустынны. Ненормальная тишина нависла над Парижем, сонным и вялым, словно после бурной ночи с возлияниями и иллюминацией. Пондебуа думал о заре катастрофы и мало верил в успех своей экспедиции. В надежде, что забастовка не коснулась метро, он направился к площади Сен-Мишель и, подходя к станции, был впечатлен замедлением ритма жизни и движения на бульваре Сен-Мишель. У кафе на открытых террасах столиков не было, а на тротуарах стояли группки людей, болтавших о том и о сем с серьезными минами. В метро он попытался отвлечься, думая о письме, которое напишет племяннице в Сен-Бриёк, но ум его не смог надолго прикрепиться к проекту послания. Замешательство, которое он ощутил уже на выходе из квартиры и которое возросло при виде пустых улиц, переходило в физический ужас. Когда поезд метро замедлил ход на подъезде к какой-то станции, у него возникло паническое желание выйти и вернуться домой, но какой-то фатализм удерживал его на сиденье и толкал к цели путешествия.
Выйдя у Восточного вокзала, Пондебуа встал у входа для пассажиров. К счастью, поезда долго ждать не пришлось. Он издалека заметил высокий силуэт мсье Ленуара и почувствовал, как сводит желудок и шевелятся большие пальцы в ботинках. «Я с ума сошел», — подумал он в последнюю секунду.
— Мой друг, какая встреча! — воскликнул мсье Ленуар. — Вы здесь случайно?
— Нет, не случайно. Я видел Пьера, он сообщил мне, что вы сегодня утром приезжаете, и я решил встретиться с вами, чтобы вас поздравить. Эта забастовка прошла на удивление спокойно, на зависть всем заводам Парижа и пригородов. Бастующие прекратили работу на три дня, частично заняли помещения или скорее это была имитация того, что они заняли помещения, и ни одного инцидента, все без сучка и задоринки! Это же просто чудо!
Они шли рядом по улице Фобур Сен-Мартен, и мсье Ленуар заметил, что на проезжей части нет такси и автобусов. По этому поводу они обменялись несколькими замечаниями, но Пондебуа довольно круто перевел разговор вновь на заводскую забастовку, проявляя сдержанный энтузиазм.