Страница 32 из 42
Интересно, что разведка в то время состояла, наверное, наполовину из евреев. Потому что они знали языки и, конечно, потому еше, что легче входили в чужую среду, это было у них в крови. Чтобы выживать, они должны были сливаться с чужой средой Русских было мало. И понятно почему: дворяне, просвещенные, со знанием языков не шли в разведку на службу красным.
Брали чаще всего евреев из полосы Центральной и Восточной Европы (Западная Украина, Белоруссия, Чехия, Венгрия).
Отец был известным разведчиком, я нашел его фамилию в книге о ГРУ. Фамилии матери там нет. он был в звании полковника, она – лейтенант. Они были совершенно разные, она принадлежала европейской культуре, была европейкой до мозга костей. Но вместе в разведке – это как на необитаемом острове; жизнь, обстоятельства свели их, они и поженились. Мне кажется, она была влюблена в Рихарда Зорге. Она его знала в Москве, в Японии они были соседями, она очень много вспоминала о нем так, как вспоминают о несостоявшейся любви.
Яков Бронин два раза сидел. Один раз в Китае, но недолго, очень скоро его обменяли на сына Чан Кайши, которого попридержали, когда испортились отношения с Гоминданом. А потом у нас, в ГУЛАГе. Интересно, что он «шел» за участие в шляпниковекой оппозиции – добирали тех, кто еще оставался. Никакие особые заслуги (а у Якова Бронина они, бесспорно, были) в расчет не шли. Он просидел с 1949 по 1955 год под Омском. Это был очень тяжелый лагерь.
Я ездил к нему туда, поэтому; когда пришел встречать уже в Москве на вокзал, шока не было, но вид его был ужасен. Изноете, что он сказа.1 мне там, на вокзале? А мне было 16 лет: «Не знаю, поеду ли я домой, твоя мать – плохая марксистка». Он был максималист, рисковал жизнью ради идеи и требовал того же от своих близких…
«Гвозди бы делать из этих людей»… И ведь делали. И получилось.
Спотыкаешься, когда не ждешь этого. Когда все ровно, обычно ничего не останавливает, не озадачивает. Если же живешь меж полюсов, да и в генах – раввины и анархисты, замираешь, как вкопанный, постоянно. Тогда-то мысли о психологии и психиатрии, быть может, и возникают. А еще тогда, когда отец с восторгом рассказывал о большевичке, которая на случайной станции по дороге на «задание» оставила своего маленького ребенка, решив, что он помешает ей в работе…
Итак, по матери он француз, по отцу – еврей. И по паспорту тоже еврей. Именно по этой причине его не взяли в аспирантуру. Но больше никогда, по его словам, от еврейства своего он не страдал. Хотя он мало того, что еврей, – еще и дерзкий, строптивый еврей, это вообще смертельный номер. Но ведь удался же! Он объясняет это тем, что время от времени в нем возникает большой заряд агрессии, и это всегда ощущается. По его мнению (замечу: мнению психиатра), проблемы у евреев часто возникают, потому что они несут в себе комплекс жертвы, а на такую психологию у людей чаще всего возникает агрессивный импульс.
В его случае – все наоборот. Комплекс же у евреев развился, естественно, не сегодня. Чувство ущербности оттого, что ты еврей, внедрялось, воспитывалось, поощрялось и становилось государственной политикой. По существу, ему невозможно было противостоять. В советское время евреи меняли имена, отчества, по возможности фамилии, чтобы облегчить хотя бы детям жизнь и снять с них это «клеймо». При таком прессинге очень немногим удавалось сохранить достоинство и избежать комплекса. Строптивым и дерзким удавалось.
Дю Белле «Сонеты». Вольный перевод с французского С.Я. Бронина
Я работал у Снежневского, прекрасного клинициста. Вокруг него были лучшие профессора, представители классической немецкой психиатрии. Хотя «немецкая» – это не совсем точно, потому что в 30-е годы русская психиатрия была очень сильной, и, как всякая передовая наука, она вбирала в себя разные школы, подходы, методы. Ее богатство заключалось в том, что она питалась всем, что было лучшего тогда в психиатрии, и синтезировала, перерабатывала это. Снежневский был представителем именно этой довоенной психиатрии. Речь идет об Институте психического здоровья. Кроме самого Снежневского, там быт Наджа – ров, Виктор Морозов, Штернберг, Шумский Николай Георгиевич и много других ярких врачей, и школа была высочайшего уровня.
Кстати, метод и школа, как ни странно, определяются составом больных и тем, чем вы занимаетесь. Если вы имеете дело с людьми, которые попали в землетрясение и находятся в состоянии испуга, шока, боли, нервного срыва, с этими людьми вы неизбежно становитесь психотерапевтом. Если вы имеете больных, страдающих шизофренией и эпилепсией, которые лечатся преимущественно лекарствами, то вы невольно становитесь врачом с биологическим направлением в медицине – они лечат душевные болезни так же примерно, как лечат язву.
Сейчас в стране очень высокая смертность, а мы – на самом тяжелом участке, поэтому заняты прежде всего вопросами физического выживания, уж очень тяжелый состав больных! И это было всегда -10-12 процентов смертности. Когда было меньше алкоголиков, было 10 процентов, сейчас их больше, уже 12 процентов. Мы со своими шестьюдесятью койками в год «пропускаем» семьсот «горячих», то есть в белой горячке. Это только к койке привязать! Представьте.
Но состав больных разнородный, и мы можем выступать в разных ипостасях. Много так называемых пограничных больных – после тяжелых душевных травм, после попыток самоубийства. К ним нельзя относиться как к шизофреникам – только, подчеркиваю, как к нормальным людям, такие они и есть, в самый, может быть, трудный момент своей жизни люди, попавшие в беду. С ними вы не психиатр, а человек, способный помочь, «вытащить».
У нас много и душевнобольных; и в результате вырабатывается разноликий образ: человек, врач, поведение – все разное, потому что разные больные. Вы включаете то одну свою «педаль», то другую, это – особенность психосоматического отделения, которое, с одной стороны, психиатрию отодвигает на второй план, больные это чувствуют, и мы сами этому способствуем в интересах наших больных, с другой стороны, без нее не обойдешься, она – главная, как не крути.
Это очень удобно, по мнению Бронина, ему чем труднее и разнообразнее, тем лучше. Почему? Потому что врач не зацикливается на психиатрии и не становится «чокнутым» вместе со своими больными. Кроме того, поскольку очень большой «оборот» больных, врачи все время в движении, а движение помогает в данном случае врачам и больному; оно захватывает, отвлекает, а врача все время держит в тренинге. Среднее пребывание в психосоматике – 13 дней, а в психиатрической – месяц. Если нужно больному долечиваться, больного переводят в психиатрию. Таких больных четверть, четверть, но ведь не все.
Перевод с итальянского А. М. Эфроса
Прошло двенадцать лет с нашего первого разговора. Время от времени они возобновлялись. Сейчас Бронин ставит условие.
Будете писать, напишите о бедственном тяжелейшем положении здравоохранения, о его кризисе: зарплаты низкие, после перестройки уменьшились раза в три, никто не хочет идти работать в больницы, а наши отделения одни из самых тяжелых. Нет денег, нет кадров. Все категории nepcoналия уходят, ситуация очень плохая.