Страница 30 из 42
Это Бронин перевел сонеты Дю Белле, французского поэта XVI века, и мечтает издать их.
Взгляд схватывает поллитровую банку вместо пепельницы, обмылок хозяйственного мыла в разбитом блюдце, пыльное окно без занавесок. А он тем временем, довольный и бодрый, стряхивает воду с халата и объясняет мимоходом, какая все-таки удача с этими стульями и шкафами! Наконец-то удалось их приобрести! Садится и сразу продолжает, как будто и не уходил.
Очень важно знать, насколько распространены психические расстройства и какова потребность в психиатрической помощи.
Это как раз то, что меня интересует более всего, – психическое здоровье общества. Отчего вообще оно зависит? Если вспомнить, что процент самоубийств очень высок в развитых и богатых странах, то, возможно, материальное положение – не самая главная причина? Но Бронин озабочен не причиной, а следствием: как часты психические расстройства, много ли их? Сколько?!
Мы этого не знаем, но все серьезные исследователи в этой области сообщают об удивительно высокой общей частоте психических расстройств и отклонений в психике населения.
В 1968-1969 годах я проходил ординатуру при психиатрической клинике / Московского мединститута. К этому времени у меня уже было пять лет психиатрического стажа, и я работал над диссертацией. Темой ее как раз и было распространение психических расстройств в большом городе – в Москве. Для этого довольно дотошно я обследовал 450 человек из случайной выборки.
– Ходили по домам?
Да, ходил по домам и задавал вопросы, а этого тогда делать было нельзя, нужно было иметь специальное разрешение от КГБ, а у меня его, естественно, не было. Сейчас, кстати, тоже нужно. Однажды случилась история, я попал на одного чекиста, он был зятем генерала КГБ, они допрашивали меня, узнали, откуда я, и позвонили непосредственному начальству, что, дескать, происходит? Был жуткий скандал, и меня чуть не выгнали. Диссертация была одобрена на кафедрой но… работа защищена так и не была, и выводы опубликованы не были. Напрасно старался!
И понятно, почему. Выводы, к которым пришел Бронин, ошеломляющие: четверть населения, безусловно, нуждается в наблюдении или периодической помощи психиатра, еще четверти необходимо содействие психоневролога, психотерапевта или просто общепрактикующего врача, знакомого с психиатрией; третья четверть обнаруживает те или иные отклонения от так называемой нормы. Их нецелесообразно лечить специалистам, скорее они нуждаются в отдыхе, в перемене окружения. И только последняя, четвертая четверть выборки, включающая в себя и младенцев, здорова психически. Такая вот вопиющая картина! Это – 1968-1969 годы. Сегодня все значительно острее.
Данте Алигьери
Насколько картина вопиющая, я чувствую своим сердцем. Великая печаль коснулась его непосредственно. Пребывая в больнице который уж день, наблюдая разных больных, я самую общую статистику Бронина вижу в конкретных, живых ее носителях. Для неискушенного человека, каким я была несколько дней назад, – это шок. Потому и явилось решение – написать об одном из кругов ада на земле. А Вергилий – Бронин, он ведет меня своим рассказом.
Чтобы заниматься профессионально, грамотно с такой массой людей, нуждающихся в помощи, половина населения должна быть психиатрами. Это невозможно! Что же в действительности? Из числа больных, безусловно, нуждающихся в психиатрическом содействии, получают его считанные единицы, по моим подсчетам, лишь десятая часть. Это те, у которых болезнь протекает наиболее наглядно, драматично. Именно эта десятая часть была и есть на учете у психиатра, остальные никогда по поводу своих расстройств к психиатру не обращались, кроме, возможно, мимолетных жалоб участковому врачу Теперь (разговор происходит в июне 1992 года), когда за истекшие (от 70-х) двадцать лет положение ухудшилось, открыто признается, что существующие психиатрические учреждения – больницы и диспансеры в их теперешнем виде – пригодны для лечения только наиболее тяжелой группы больных со слабоумием и повторными психозами. Для остальных же по-прежнему нет надлежащего и подходящего места лечения.
– Как нет? А ваша психосоматика?
Конечно, и чиновники от здравоохранения скажут, что я ломлюсь в открытую дверь. Что, на самом деле, есть такие места – это психиатрические санатории, психиатрические и психосоматические отделения в составе общих больниц, дневные стационары. Они давно уже апробированы и одобрены. Так-то оно так, но это сплошь и рядом отписка, обычная наша липа. Но может ли мизерное число этих отделений удовлетворить огромную, огромнейшую в них необходимость?
Поначалу я с трудом улавливаю его мысль. Горе гнетет меня, и я поневоле сползаю к очевидному. Вот, значит, почему так тесно и койки в коридоре стоят. А сейчас, когда в которой уж раз открывается дверь и появляется встревоженная сестра, за ней эдаким пушистым шлейфом влетает… пух, выпушенный из подушки какой-то больной. И я, пока дверь открыта, вижу, что пух заполняет все пространство от потолка до пола. Абсурд какой- то! Шкафы, стулья, теперь вот – пух. Я никак не уйду от этой реальности и не поспеваю за Брониным.
Когда я, кончив ординатуру, пришел в районный диспансер и одновременно начал работать в дневном стационаре, я сильно удивился, как много больных можно лечить в этом учреждении! У меня выходило – половину. И дешевле это – наблюдать больных только с утра до полудня. Не говоря уж о нравственной, гуманной стороне дела. Это открытие меня прямо-таки поразило. Однако, получив хорошую прививку против всякого рода исследовательской деятельности, я не стал знакомить с моими мыслями медицинскую общественность.
Но не я один был таким умным. Несколько лет спустя я услышал о плановом обследовании, исходящем из Института психиатрии Министерства здравоохранения РСФСР. И что же? Результаты были аналогичны моим: половину больных можно направлять не в психиатрические больницы, пользующиеся поневоле дурной славой у больных, родственников и вообще у населения, а в дневные стационары. Половину! Можете себе это представить? Но самое интересное, что первые, самые первые в мире занимались этим еще в 40-е годы, до войны! И это были Первая Градская больница и Боткинская, их энтузиасты.
Мы так много первыми навыдумывали кучу важнейших вешей, что в результате это оказалось делом самих выдумщиков. А государство – начальство, чиновников и даже многих врачей – нисколько это не волновало и не трогало. Поэтому блестящие идеи с уходом их автора затухали, умирали – идеи ведь тоже умирают! – хоть и не так быстро, как люди.
Потом мы вдруг узнаем, что где-то на Западе идея, которая у нас давным- давно жила и умерла, там осуществилась и прекрасно «работает». Обидно. Почему за границей сразу схватывают верную мысль, а у нас нет?
Правда, почему?
Этот первый разговор с Брониным был толчком. Мне самой нужно было разобраться и понять. Он говорил о важном, наболевшем, и дело не сводилось к тому, где кого лечить. В его интонациях я улавливала бунтарство, спокойную решимость и Иное, свое знание. Оно-то и вело его. И привело сюда, здесь он создал свое отделение, здесь лечит больных и растит кадры, которые могли бы работать в психосоматике. Что за человек этот Бронин? И что это такое – психосоматика?