Призванный. Возможно, баллада.

Но дальше первого дня прудоустройные работы, похоже, не двинулись. Верхний слой грунта снят, в одном углу на пару штыков, в другом на все три, но и только. Кирки с ломами свалены в носилки, лопаты прислонены к тачкам. Осталось дождаться дождей, чтобы приступить к затяжному ржавению.

На постаменте располагается деревянный сундучок с продольной круглой ручкой, именуемый среди профессионалов столярно-плотницкого ремесла почему-то рашпиль, точно так же, как самый крупный напильник, в нем и носимый. В общем, загадка, но не из тех, что побуждают к длительному размышлению.

Напильники нам ни к чему, ни драчевые, ни бархатные. А вот молоток сгодится. Однако не ему предстоит исполнять главную роль. Роемся дальше. Стамеска? Лезвие широковато, бывают и поуже, вот, например, кажется, долото. Но с другой стороны, мы же не собираемся мельчить. Возвращаемся к стамеске. Берем ее в левую руку, правую вооружаем молотком и приступаем к давно задуманному делу.

Тук-тук. Выбиваем на лицевой стороне постамента диагональный штрих, слева сверху вправо вниз. Откинув голову, оцениваем. В самый раз. Тук-тук, тук-тук. Высекаем еще одну черту, теперь уже справа сверху влево вниз и ровно в два раза длиннее, серединой касающуюся первой. Отклоняемся, любуемся. Замечательно.

Тук-тук. Двигаемся дальше. Наносим три вертикали и соединяем их понизу горизонталью. Тоже смотрится.

Сооружаем рядом нечто конгруэнтное, но поставленное на попа.

Затем принимаемся за сложнейшую фигуру – равнобедренную трапецию с удлиненным основанием, опирающимся на две рахитичные ножки, к изображению коих приходится привлекать отложенное долото.

Следом идет то, что уже красуется на втором месте, причем, в том же положении.

Замыкают парад почти идентичные гвардейцы, правда, над последним маячит какая-то перелетная птица.

Выковыриваем из пазов крошки, выдуваем пыль и отступаем на пару шагов.

Достойно войти в историю.

Слушай, Брайан, а ты случаем не из шумеров?

Да кто теперь скажет?

– Еще и солнце не отважилось глянуть на дольний мир в полный глаз, а некто в камуфляже уже взялся долбить на весь городок, не спамши, не емши… – подобравшийся сзади кофтастый переходит на плохо разборчивый, но откровенно непечатный речитатив, перемежаемый судорожными позевываниями.

– Негоже ему было оставаться безымянным, – снисходит Брайан до объяснения.

– Ты про кого это?

– Про памятник.

– Какой еще памятник?

– Да перед тобой же.

Кофтастый смотрит на пустой постамент.

– Ну, а сам памятник-то где?

– Да ты читай, кому он, – кивает Брайан на свежую клинопись.

Шевеля губами, кофтастый складывает слоги:

– У-шед-ший.

– Теперь доезжаешь, где?

– Ушел! – ахает кофтастый.

– Ну наконец-то.

Кофтастый всплескивает руками и вертит шеей вкруговую.

– Давно ушел?

– Ни свет ни заря, как и положено.

– А в какую сторону?

Брайан машет в направлении ворот:

– Куда-то на север.

– Если на север, – запечаливается кофтастый, – то точно уже не вернется. Оттуда никто еще не возвращался.

– Мне тоже показалось, что насовсем, – подтверждает Брайан.

– Так ты его видел?

– Да как тебя сейчас.

– И какой он из себя?

– Ну, такой, одухотворенный, отрешенный, неудержимый. Пламенный рыцарь, словом.

Брайан приосанивается и обводит ладонями контуры своего бюста, демонстрируя воображаемые очертания.

– Вот же черт, – качает головой кофтастый, – в кои веки появился у нас памятник, а посмотреть не удалось. Слушай, а, может, я побегу, вдруг хотя бы со спины получится увидеть, будет, что детям рассказать.

– А у тебя дети есть?

– Да кто их разберет.

– Ладно, беги, – соглашается Брайан, – только не дальше развилки, а то еще потом обратной дороги не найдешь.

– Да на развилку я и не ступлю, выгляну лишь за поворот.

– Давай, Колумб.

Кофтастый бросается к арке под колокольчиковый перезвон навигатора.

ЛИЧНОСТЬ

            ЗДОРОВЬЕ:

            114 хитов

МОДАЛЬНОСТЬ: главный герой

Ознакомившись с сообщением, киваем. Так и задумывалось.

Время, однако.

Окидываем прощальным взором окрестности недорытого русалочьего пруда с воздвигнутым на берегу монументом, подсвеченным лучами восходящего солнца, и трогаемся в путь. Все, что было положено, мы тут выполнили и даже память по себе оставили. Глядишь, и красивая легенда родится.

В створе парадного въезда, не оборачиваясь, делаем ручкой.

Словно по сигналу, над сонным городком за спиной возникает объемный фоновый звук и кто-то, прокашлявшись, хрипло рявкает:

– Ахтунг! Ахтунг! Эскимосише панцирен!

Да это ж братуха с последним приветом!

Из открытого окна крайней четырехэтажки высовывается по пояс пышная тетка в буклях и, вывалив наружу то, что не уместилось в ночнушке, визжит:

– Ну чего вам сегодня не спится, оглоеды?!

Затем втягивается обратно и с треском захлопывает раму.

Но братухин привет не столь краток. В динамиках щелкает, и они исторгают из себя завывающий сигнал воздушной тревоги.

Одна за другой гремят закрываемые форточки и фрамуги.

С верхнего балкона слышится грохот чего-то резко развалившегося и затем сиплый баритон:

– Ну когда ж ты уймешься, недоносок?

Э, братуха, на местном говоре данная реплика означает: «Не верю!» Видимо, требуется нечто более радикальное.

Но оно и не замедливает.

От западных лесных окраин до восточных картофельных предместий по городку прокатывается мощнейшая волна последовательных взрывов, вздымающих в утреннее небо фонтаны глины и тучи пыли.

В штурмовой авиации сие, кажется, называется ковровое бомбометание.

Похоже, именно эту операцию долго готовил братуха, пряча по ночам в кронах деревьев репродукторы и закапывая на территории взрывпакеты, соединенные в единую детонационную цепь.

Под продолжающийся вой сирены из бухающих дверей подъездов выскакивают не до конца одетые мужики, очевидно, с верхних этажей, потому что с первого попросту выпрыгивают в окна. Влезая в рубахи и застегиваясь на бегу, устремляются к плацевому полю.

Со своим «не верю!» никто больше не суется. Командные окрики перемежаются истеричными выкриками. Паузы напрочь отсутствуют, так что не вдруг разберешь, где заканчивается одна реплика и начинается другая.

– Что? Кто? Откуда? Который час? Какой год? Кто у нас толмач? У кого ключи от убежища? Где этот Плешивый? Под деревья надо! Стой, сука! Под трибунал пойдешь! Ни шагу назад! Занять круговую оборону! Окопы в полный профиль! Перемать! Да чем я тебе их собью? Своим попробуй! На крыши кого-нибудь! Вернись! На месте пристрелю! Ведра с песком! Зажигалки тушить! Чего на голову? Да хоть горшок! Сейчас на второй заход вывалятся! Потом мотопехоту бросят! Перекрыть стратегическое направление! Дозоры по всему периметру!

Мимо промелькивает спешно возвращающийся кофтастый и, не снижая скорости, юркает в арку. Верно, друг ситцевый, смерть красна на миру, а не где-то за его пределами.

Но нам-то как раз туда.

Сцепив руки, встряхиваем над головой уже на ходу.

Спасибо, братуха, прощальный салют удался на славу.

На левом запястье мелодично включается навигатор. На дисплее прорисовываются контуры площади перед воротами с мигающим квадратом обочь.

Поднимаем глаза. Придорожный терминал, коий мы уже почти миновали. Видимо, и там имеют, что сказать напоследок. Надо уважить. Заворачиваем в приоткрытую дверь.

В сортирообразном помещении пусто, царит полумрак и попахивает гигиеной. Вмурованный в правую стену агрегат терпеливо ждет всеми десятью дырочками, слегка подсвеченными изнутри.

Приближаемся и вставляем пальцы.

С еле слышным гулом устройство принимается за наши ногти.

Черт, а нельзя ли было туда ногами залезть? – мелькает вдруг в голове запоздалая мысль. – С ними-то, как правило, проблем больше. Впрочем, почему так уж и запоздалая? Закончится маникюрный сеанс, можно попробовать педикюрный. Заодно проверим, тот ли Брайан человек снизу, что и сверху? Вдруг какой-нибудь кентавр. Не про него ли апокриф? Зверь Китоврас умеет ходить только прямо…