Принц Лестат

И все же… Париж… Ведь и я перенес здесь немало страданий. Но не из-за самого Парижа, о нет! Париж никогда не обманывал моих грез и ожиданий. Париж, мой вечный город, мой дом!

И Нотр-Дам, огромный великий собор, оставался все тем же Нотр-Дамом. Мы провели там несколько часов в прохладной тени и безопасности безбрежного леса колонн и арок, под которыми я бродил более двух веков назад, оплакивая свое преображение. В каком-то смысле я и сейчас все еще оплакивал его.

Негромко беседуя, мы с Дэвидом прошлись по тихим узким улочкам Иль-Сен-Луи. Молодняк тянулся за нами вслед, приотстав на пару кварталов, но приближаться не осмеливался. Величественное здание, в котором я привел свою мать, Габриэль, в ряды Детей Тьмы, все еще стояло на прежнем месте.

В какой-то момент я спросил Дэвида, как он познакомился с Фаридом.

– А я его специально искал, – ответил тот. – До меня долетало немало слухов и перешептываний о безумном вампире-ученом, его древнем ангеле-хранителе и их «жутких» опытах. Сам знаешь, типичные сплетни неудачников. Поэтому я отправился на Западное побережье и искал, покуда наконец не нашел.

Он описал мне новую станцию, где обосновались сейчас Фарид и Сет – безопасную и хорошо охраняемую базу в безлюдной калифорнийской пустыне за Палм-Спрингс. Они построили там себе идеальную экспериментальную площадку: изолированную и защищенную двумя рядами высоких стен с механическими воротами и несколькими подземными ходами на случай эвакуации. На станции имелась посадочная площадка для вертолетов и небольшая клиника для неизлечимо больных смертных. Однако настоящие исследования велись в тайных лабораториях, растянувшихся на несколько трехэтажных корпусов. База располагалась достаточно близко к еще нескольким больницам и медицинским институтам, так что деятельность Фарида и Сета не привлекала к себе особенного внимания, но все же достаточно далеко от человеческого жилья, что обеспечивало уединенность и большую территорию – то есть то, чего не мог им дать Лос-Анджелес.

Дэвиду там обрадовались. Приняли с распростертыми объятиями. Большего гостеприимства и вообразить было нельзя.

Дэвид представлял для Фарида совершенно особую загадку: как его разум и душа сумели так основательно угнездиться в новом теле, тогда как собственное его тело давно покоится в могиле в Англии?

Фарид провел с Дэвидом все мыслимые и немыслимые тесты, но не сумел обнаружить и следа иной «мыслительной деятельности», нежели та, что являлась плодом работы его мозга. Насколько он мог судить, Дэвид и в этом теле оставался самим собой. Связь между телом и личностью оказалась необычайно крепкой.

– Возможно, – предположил Фарид, – до того, как ты причастился Крови, ты мог бы покинуть это тело, стать некоей бесплотной сущностью, иными словами – духом, способным вселяться в другие, достаточно уязвимые тела. Не знаю. И не знаю, как проверить. Но теперь ты вампир, а у меня складывается впечатление, что именно Кровь прочнее всего связывает тебя с тем телом, в котором ты обитаешь.

Домыслы и догадки. Но Дэвид рад был услышать их.

Он тоже не сомневался, что Фарид с Сетом никогда не употребят свои познания и научные достижения против смертных.

– Но как насчет их подчиненных? – спросил я. – Когда я с ними познакомился, они уже причастили Крови немало врачей и ученых.

– Не волнуйся. Они вербуют и выбирают очень тщательно. Те вампиры-ученые, с которыми мне довелось сталкиваться – типичные гениальные идиоты, подвижники своего дела, всецело поглощенные трудом жизни. Никаких грандиозных планов и замыслов, только дай поисследовать нашу кровь под микроскопом.

– Ну так то ж и есть главный проект Фарида, верно? – улыбнулся я. – Изучать нашу кровь – Кровь, с большой буквы.

– Насколько я понимаю, дело довольно дохлое. Может, Священный Источник и физическое явление, но обнаружить его мы не в состоянии. Если он состоит из клеток, то клетки эти настолько малы, что не поддаются выявлению. Поэтому Фарид пытается выяснить характеристики Источника, а не строение.

Дэвид продолжал что-то объяснять, но это уже снова была сплошная поэзия науки – и я ее не воспринимал.

– Думаешь, они по-прежнему там, на том же месте?

– Не думаю, а знаю. Они перебрали множество прочих мест, но ни одно им не подходило.

Должно быть, как раз в то время, как я пытался их разыскать.

– Да, они там. Найдешь без труда. На самом деле они будут вне себя от счастья, если ты к ним заглянешь.

Ночь медленно катилась к рассвету. Папарацци разбежались по своим гробам и берлогам. Я сказал Дэвиду, что он может гостить у меня в отеле сколько пожелает, а самому мне скоро пора домой.

Но еще не сейчас. Мы брели по тенистым аллеям Тюильри, во мраке древесной сени.

– Я изголодался, – громко произнес я.

Дэвид немедленно предложил поохотиться.

– Нет, по твоей крови, – возразил я и толкнул его к стволу тонкого, но крепкого деревца.

– Ах ты, негодный паршивец, – вскипел Дэвид.

– О, презирай меня, презирай! – Я склонился над ним, запрокинул ему голову и поцеловал в шею, а потом медленно вонзил в него клыки, готовясь вкусить первые сияющие капли. Кажется, он успел еще выдохнуть «поосторожнее», но в горло мне уже хлынула струя теплой крови, и я больше ничего не видел, не слышал и не соображал.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться. Набрав полный рот крови, я держал ее, не глотая, так долго, что она словно бы впиталась сама собой. По пальцам рук и ног пробежали последние струйки тепла.

– А ты? – спросил я. Дэвид обмяк, привалившись к дереву, и, кажется, боролся с головокружением. Я хотел было обнять его.

– Убирайся, – прорычал он и стремительно зашагал прочь. – Запихни свое поганое droit du seigneur себе прямо в жадное сердце.

Однако когда я догнал его и обхватил за плечи, он не воспротивился. Мы так и шли дальше, в обнимку.

– Ах, что за мысль, – заметил я, целуя его, хотя он смотрел прямо перед собой, не обращая на меня внимания. – Стань я королем Вампиров, я бы издал указ, что священное право каждого создателя – пить кровь его отпрысков, когда он только ни пожелает. А что, может, быть королем не так уж и плохо? Разве Мел Брукс не говорил: «Хорошо быть королем»?

– Заткнись, а? – В забавном утонченно британском голосе Дэвида зазвучала вдруг непривычная дерзость.

Кажется, я слышал в Париже и другие голоса. Кажется, что-то ощущал. Надо было мне обратить на это больше внимания, а не мчаться кавалерийским нахрапом вперед, отгораживая разум от молодых вампиров-папарацци.

Кажется, почти сразу после этого, когда мы проходили мимо древних катакомб, куда свалены кости со старинного кладбища Невинных Мучеников, я отчетливо различил далекий и печальный голос, голос очень древнего бессмертного. Он пел, смеялся и бормотал: «Ах, мальчик, с каким же великолепием ты скачешь прямиком по Пути Дьявола». Я узнал этот голос, этот тембр и интонации, эту певучую мелодичность. «Да еще с боевым топором под роскошным нарядом!»

Но я не внял этому голосу, затворил от него свой слух. Сейчас мне хотелось быть с Дэвидом и только с ним одним. Мы вернулись к Тюильри. Мне не хотелось ни осложнений, ни новых открытий. Я не был готов снова распахнуться навстречу окружающим тайнам, до которых так падок был прежде. Я не стал слушать странную рокочущую песнь. Даже не спросил, слышит ли ее Дэвид.

Под конец я сообщил Дэвиду, что намерен снова уйти в добровольное изгнание, что у меня нет выбора. Я заверил его, что никоим образом не стану пытаться «покончить со всем этим» – что я просто не готов еще встречаться с другими вампирами или всерьез задумываться над ужасными возможностями, что пугали Джесси. Мои слова привели Дэвида в ужас, он умолял меня не покидать его.

Но я настаивал. О да, у меня есть надежное убежище. Очень надежное. Не сомневайся, Дэвид. И да, конечно, я буду пользоваться для связи телефонной магией.

Я повернулся, чтобы уйти, но он вдруг вцепился в меня. Не успел я понять, что происходит, зубы его уже пронзили мне артерию, руки крепко обхватили поперек груди.