Страница 58 из 79
— Сейчас информация подается преимущественно «в мелкой расфасовке»: в газетах заметки, в телевизоре — минутные сюжеты, в кино — клиповый монтаж. И только в литературе тенденция обратная: роман правит абсолютно. Почему литература идет против течения?
— Мне кажется, есть несколько причин. Во-первых, роман — это предсказуемая форма. Поэтому как рыночный продукт рассказ проигрывает: маркетинг требует от товара «прозрачности», а сборник рассказов может оказаться чем угодно. Роман в этом смысле сулит меньше неожиданностей, он с необходимостью строится по определенным правилам, поэтому издатель заранее знает, что он продает, а читатель знает, что он покупает. Романами легче торговать. Но есть и другая причина. Читая роман, человек как бы поедает чужую жизнь, пусть даже иллюзорную. Это подсознательно примиряет его с тем, что какая-то сила проделывает то же самое с ним самим. Другая литературная форма вряд ли способна дать подобный опыт.
— В пресс-релизе издательства сказано, что вы самостоятельно переводили свои книги на английский. В этой связи интересно, почему «Generation П» оказалась так сильной урезанной в английском варианте?
— Я не занимался переводом своих книг на английский; наверно, в пресс-релизе какая-то ошибка. Единственное, что я делаю, — это правлю перевод, но это стандартная практика. Правда, с английским изданием «Поколения П» я действительно намучился. Пришлось заново придумать почти все слоганы по-английски, потому что перевести русские было трудно. При этом часто менялся весь кусок текста вокруг слогана. Например, «Солидный Господь для солидных господ» переводчик предложил превратить в «The Sound Savior for the Sound Savers» или что-то в этом роде. Мне не понравилось, потому что исчезало самое главное.
В результате я заменил рекламу Бога на рекламу Библии. Клип стал выглядеть так:
номер в роскошной гостинице, столик из мрамора, на котором стоит включенный ноутбук с надписью «Перевод денег подтвержден» на экране. Рядом — свернутая трубкой стодолларовая бумажка и гостиничная Библия на трех языках, на которой только что раскатывали кокаин. Слоган: «The shining Word for your shining world!»
Это пример того, как трансформируется текст в переводе, но очень трудно говорить о каких-то принципах, на которых основаны подобные изменения. Принципов здесь нет, только ощущения. А Эндрю Бромфильд — очень хороший переводчик.
— Недавно вы посетили Непал и Бутан…
— Вообще-то я просто сходил с друзьями в трек в Непальских Гималаях. Тело там, конечно, очищается, я похудел килограммов на пять. А насчет души не знаю, хотя мы побывали во всех встреченных монастырях. По Бутану мы просто проехали в машине с гидом, там иначе нельзя — не пускают. Впечатления от трека бесполезно пересказывать, они все невербализуемые. Их легче передать междометиями.
А вот Бутан — действительно потрясающее место. Это практически закрытая страна. Люди там ходят в национальных костюмах, обязательных для ношения; очень красиво, похоже на Японию позапрошлого века. Вроде бы очень бедная страна, но по сравнению с соседним Непалом выглядит как Швейцария рядом с Румынией. Дороги лучше на порядок. Навстречу едет сплошной поток последних моделей «Лэнд-Круизеров» — как по Рублевке. Мосты строят японцы. На чем основано такое процветание (или его довольно убедительная видимость), совершенно неясно. Какая-то мистика. Дороги и мосты — это ладно, но когда женщина в горной аптеке на хорошем английском объясняет, чем один препарат отличается от другого, вообще теряешься. Но самое интересное — это бары в столице и местная молодежь. Очень напоминает настроение в Советском Союзе в канун перестройки.
— Трудно обойтись без вопроса о романе «Шлем ужаса». Долгое время именно он был главным предметом слухов о Пелевине, особенно после того, как появился в номинантах на премию «Национальный бестселлер» с пометкой «Рукопись», хотя текста никто не видел, включая жюри…
— Я бы остерегся называть «Шлем ужаса» романом, это нечто достаточно внежанровое, ближе к пьесе — пересказ мифа о Минотавре в форме интернет-чата. Это очень интересный проект издательства Canongate: всем участникам было дано задание написать версию какого-нибудь мифа по своему выбору, в любой форме.
Я решил сыграть в рулетку и попросил одну девочку, дочку своих итальянских друзей, выбрать для меня миф. Она долго думала, а потом прислала мне мэйл с единственным словом — Minotaurus. Было очень романтично.
Мне нравится то, что у меня получилось, но я не стал бы, конечно, выдвигать «Шлем ужаса» на премию «Национальный бестселлер». Это экспериментальный текст, который не предназначен для конкуренции с романами за право национально продаваться лучше остального. Я не знаю, кто и зачем это сделал, мне ничего не сообщили и даже не поинтересовались моим мнением на этот счет. Насколько я знаю, «Шлем ужаса» выйдет в издательстве «София». Сроки мне неизвестны.
— Раз уж зашел разговор про еще не изданные книги, не просветите относительно следующей фразы из пресс-релиза издательства: «Некоторое время писатель работал над романом, который не закончил. Дальнейшая судьба этого произведения пока неизвестна даже автору». Что это за роман и что помешало завершению?
— Не очень хочется говорить об этом. Разве что с любимым сетевым ресурсом. Мы только что касались близкой темы: роман по своей природе есть предсказуемая форма. Это последовательность состояний ума, похожая на обед в ресторане: starter, main course, dessert, coffee. Поэтому роман наиболее востребован рынком. Даже непредсказуемость современного романа предсказуема, и читатель спокойно ожидает ее с самого начала: он не знает, что именно будет на десерт, но он знает, что десерт будет.
А я пытался написать роман со свободным фокусом, в котором постоянно меняется угол зрения и смещается точка, из которой ведется повествование. Где, если продолжить аналогию, зашедший пообедать вдруг становится официантом, а потом канарейкой. Я хотел написать роман, в котором героем является присутствие читателя, его внимание, вовлеченное в текст.
Оказалось, сделать это гораздо сложнее, чем я думал, может быть, вообще невозможно. Хотя нетрудно написать эссе а-ля Борхес по поводу такого романа. Можно написать такой рассказ или даже короткую повесть. Главное, чтобы прием не выполнял функцию несущей конструкции — все дело, как мне сейчас кажется, в масштабе. Это как с «Вавилонской башней» Брейгеля — такая постройка может существовать только на картине, любая попытка действительно возвести ее окончится обвалом в сторону самой тонкой стенки. Но самое интересное — постараться сделать то, чего сделать нельзя. Поэтому я могу еще вернуться к этому проекту.
Источник — http://pelevin.nov.ru/interview/o-gaz/1.html
«Вдали от комплексных идей живешь, как Рэмбо, — day by day»
Сегодня в продаже появился новый роман Виктора Пелевина «DПП» («Dиалектика переходного периода») — рецензию читайте завтра. ВИКТОР ПЕЛЕВИН дал интервью обозревателю Ъ ЛИЗЕ Ъ-НОВИКОВОЙ.
— Может ли новый роман потеснить «Поколение П», который в Германии вошел в энциклопедию 1000 главных книг века. Есть ли у «Dиалектики» такие амбиции?
— Все эти списки главных книг века и литературные премии — просто попытки функционеров серпа и капитала организовать для писателей что-то вроде тараканьих бегов, чтобы всем было интересно и весело. Если писателю иногда сообщают, что он пришел первым или, наоборот, последним, это еще не значит, что он в этих бегах участвует. Функционерам свойственно видеть всю вселенную исключительно как дорожку для тараканьих бегов. Для бегового таракана это совершенно точная модель мира. Но таракану сложно объяснить, что большие движущиеся объекты, которые он смутно различает вокруг, могут идти в разные места и по разным поводам, поэтому не всегда корректно говорить, что кто-то из них пришел в тараканьих бегах первым. Куда пришел? По своей природе литературные премии и классификации являются как бы вешалками для рекламы чипсов со вкусом сыра.