Страница 51 из 84
Оратор же продолжал неистовствовать: черная сила. Опасная, как темнота, загадочная, как ночь. Наше наследие. Наше прирожденное право. Хватит нам мыкаться на привязи в большом коралле.
— Парень что-то совсем зарапортовался, — шепнул один черный собрат другому.
Те немногие белые, что с трудом продвигали свои автомобили через толпу, высыпавшую на Седьмую авеню, приоткрывали окна, но услышав слова «Власть черным», спешно нажимали на акселераторы.
Впрочем, толпа вела себя дисциплинированно. На улице виднелись полицейские патрульные машины, но блюстителям порядка пока делать было нечего, разве что уклоняться от испепеляющих взглядов. Большинство полицейских было белыми, хотя многие из них заметно покраснели, слушая вопли оратора с монотонными заклинаниями «Власть черным».
Черный сверкающий кадиллак подъехал к тротуару и остановился там, где парковка была строго запрещена и находилась остановка городского автобуса, в двух шагах от бочонка оратора. Впереди сидело двое грозного вида чернокожих в черных кожаных куртках и фуражках, какие носили боевики организации «Власть черным». Они сидели неподвижно, с каменными лицами. На заднем сиденье расположился статный пожилой седовласый чернокожий. Он сидел между двумя худощавыми коричневыми молодыми людьми, одетыми, как одеваются священники. У седовласого была гладкая бархатистая черная кожа, которую, казалось, недавно обработал массажист. Седые курчавые волосы были коротко подстрижены, светло-карие глаза смотрели из-под тяжелый черных бровей на удивление по-молодому. Длинные черные ресницы придавали взгляду сексапильность. Но тем не менее ни в его внешности, ни тем более в поведении не было ничего, что напоминало бы томную расслабленность. Он был одет в темно-серый летний костюм. На нем были черные ботинки, темный галстук, белая рубашка и ни каких украшений — цепочек, колец, перстней. Часов и тех не было. Он держался спокойно, властно, в глазах мелькало что-то напоминавшее снисходительность, но губы были плотно сжаты.
Одетый в кожу негр выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу. Сначала вышел одетый как священник, за ним седовласый.
Оратор оборвал свою речь на полуслове и спустился с бочонка. Он подошел к седовласому с таким почтительным видом, что просто не верилось, как он мог минуту назад громогласно прославлять власть черных. Он даже не осмелился обменяться с седовласым рукопожатием.
— Доктор Мур, — забормотал он, — меня надо бы сменить. Я весь выдохся.
— Поработай еще, Джей, — отозвался доктор Мур. — Скоро тебя сменит Эл. — Голос у него был ровный, произношение четкое, манера говорить приятная, но за этим стояла непреклонная властность.
— Я жутко устал, — пожаловался Джей.
Доктор Мур резко посмотрел на него, потом смягчился и похлопал по плечу.
— Мы все устали, сын мой, — сказал он, — потерпи еще немного, и сможешь отдохнуть. Если еще хоть одна живая душа, — тут для выразительности он поднял палец, — уяснит что к чему, труды наши не пойдут прахом.
— Есть, сэр, — кротко отозвался толстяк и опять взгромоздился на бочонок.
— Так, а что у вас, сестра Зет, — обратился доктор Мур к матроне в черном, восседавшей у золоченого бочонка с флажком «Власть черным».
Она улыбнулась, и во рту ее вспыхнуло золото.
— Бочонок полон почти доверху, — сообщила она.
Доктор Мур с каким-то сожалением поглядел на ее золотые зубы, затем кивнул своему похожему на духовное лицо спутнику. Тот открыл багажник машины и вынул большой кожаный чемодан. Кожаный тип взял бочонок и высыпал из него пожертвования в чемодан, в котором уже имелся достаточный запас монет и купюр.
Гарлемцы взирали на эту процедуру в полном молчании.
Полицейские из участка на 135-й улице бросали на чемодан любопытные взгляды, но оставались на местах. Никто не обратил внимания на то, что лимузин нарушил правила парковки. Никто не поставил под сомнение право доктора Мура забирать деньги. Никто не заподозрил во всем этом чего-то странного. И тем не менее очень многие черные и все до единого белые полицейские понятия не имели о том, кто такой доктор Мур и чем он занимается. У него был такой убедительный авторитетный вид, что никому и в голову не приходило оспаривать его право забирать пожертвования, да и черный лимузин кадиллак, заполненный людьми в черной форме — даже если двое выглядели как священники, — сразу ассоциировался с движением «Власть черным».
Когда доктор Мур снова занял место в машине, он сказал водителю через переговорное устройство:
— Поезжай в центр, Би. — Потом, глянув на затылок водителя, поправился. — Нет, кажется, ты Си.
— Шофер обернулся и сказал:
— Да, сэр, я Си. Би умер.
— Умер? Когда же? — в голосе доктора сквозило легкое удивление.
— Два с лишним месяца назад.
Доктор Мур откинулся на подушки сиденья и вздохнул.
— Жизнь коротка, — заметил он.
Остаток пути они провели молча. Они остановились на Ленокс-авеню в квартале, где жили представители среднего класса. Дом был высокий, семнадцатиэтажный, из красного кирпича, в форме буквы U. Сквер перед домом был разбит так недавно, что трава еще толком не выросла, а у только что посаженных деревьев и кустов был увядший вид, словно они выдержали страшную засуху. В центре скверика была детская площадка с горками, качелями и песочница. Все было такое новенькое, что, казалось, никаких детей тут не было и быть не могло.
На той стороне Ленокс-авеню в направлении Седьмой тянулись традиционные трущобы с квартирами, полными крыс и без горячей воды. На первых этажах размещались супермаркеты, грязные витрины которых были украшены плакатами выполненными от руки: «ОКОРОК КОПЧЕННЫЙ 55 центов/фунт — разреш. правом США», «Дезодорант «Голубой лед» — 79 ц.», «Калифорнийский виноград без косточек 49 ц/ф», «Королевские крабы» 49 ц/ф», «Мороженые потроха и прочие деликатесы». Галантерейные магазинчики с россыпями ниток, иголок, булавок, парикмахерские, табачные магазины. Рекламы виски и пива, париков и политических деятелей, баллотирующихся в Конгресс. Похоронные бюро, ночные клубы, объявления: «Преподобный Айк: не упустите возможность послушать этого молодого посланника Всевышнего. Он молится за здравие болящих и успокоение скорбящих. Приходите с горестями, уходите с песней». Черные гарлемцы, сидящие на лавочках у своих убогих жилищ… бездельники, ошивающиеся у баров и покуривающие марихуану. Пыль, грязь, мусор, которые разносят порывы ветра и шаги прохожих. Такова жизнь в трущобах, но состоятельные обитатели домов по другую сторону Ленокс-авеню никогда не глядят в том направлении.
Черный кадиллак затормозил у чахлого газона, находившегося на богатой стороне улицы. Странным образом лозунг сзади, на котором раньше было написано «Власть черным», теперь гласил: «Братство!» Двое в черной коже, что сидели спереди, вылезли и встали у задних дверей.
Вдали от пестрой шумной толпы 135-й улицы и Седьмой авеню, в этом тихом респектабельном районе они выглядели крупнее, крепче и гораздо опасней. Выпуклости под пиджаками слева обозначились еще отчетливей. На этой тихой спокойной улице в них безошибочно угадывались телохранители. Хорошо одетые люди, входившие и выходившие из подъезда, посматривали на них не без удивления. Впрочем, и без враждебности. Доктора Мура здесь знали и почитали. Все ценили его усилия по интеграции людей разного цвета кожи, одобряли его разумные, чуждые насилию методы. Когда из машины появился и сам доктор в сопровождении двух «священников», жители дома приподнимали шляпы и заискивающе улыбались.
— Пойдемте со мной, мальчики, — сказал он и двинулся к подъезду быстрой походкой. Свита устремилась за ним. В том, как он держался, чувствовались уверенность в себе и умение повелевать. У него был вид человека, который ставит цели и добивается их осуществления. Жильцы дома, встречавшиеся на его пути, кланялись. Он любезно улыбался. Лифтер держал для него лифт. Доктор Мур поднялся на третий этаж. Там он отпустил телохранителей, оставив с собой двух «священников».