Безумие Джоула Делани

– Он остановился на Бродвее, в отеле «Сен-Жермен», – продолжал доктор Райхман. – Мы сможем дойти туда минут за десять.

«Сен-Жермен» оказался одним из пришедших в упадок бродвейских отелей, населенных эмигрантами, которые прибыли в Соединенные Штаты в XX веке. Когда мы подошли к дверям огромного здания, расположенного между «Деликатесами Хоймана» и кинотеатром, где показывают старые фильмы, оттуда вышли две пожилые дамы и студент-талмудист.

Доктор Райхман в своем приталенном костюме с галстуком от Брончини выглядел здесь немного экзотично. Но, похоже, это его ничуть не смущало. Пока он говорил по внутреннему телефону, я огляделась. Неопрятный вестибюль с потертыми креслами и ржавеющей кадкой, в которой когда-то росла гевейя, произвел на меня угнетающее впечатление, почему-то напомнив события сегодняшнего дня в Эль-Баррио.

Тягостное ощущение возрастало, пока мы поднимались в клетке старого шумного лифта. На четвертом этаже мы бродили по щербатому паркету, разглядывая номера дверей, пока усиливающийся запах керри не привел нас к жилищу доктора Сингха.

Он встретил нас в дверях с британской пунктуальностью, этот худощавый человек лет шестидесяти в светло-голубой чалме. Доктор Сингх, несомненно, получил образование в Англии (в Кембридже, как я узнала позже). Его отец был преуспевающим индийским купцом, жившим в Порт-оф-Спейне. Однако здесь, в «Сен-Жермене», ничто не напоминало о роскоши, столь характерной для торговых князьков.

Доктор Сингх провел нас в комнату с высоким потолком, выходящую окнами на Бродвей. Ее обстановку составляли прогнувшиеся стулья, старые секретер и камин, переделанный в газовую печь. На столе у окна стояла плитка, на которой готовилось какое-то кушанье, источавшее запах керри. Вероятно, он выключил ее только что. В углу под балдахином виднелась кровать, замаскированная под диван с помощью мадрасского ситцевого покрывала.

Первые несколько минут доктор готовил на плитке мятный чай и угощал нас печеньем из кунжута. Затем доктор Сингх сел напротив меня и сказал:

– Я слышал, у вас неприятности.

Доктор Райхман кивнул мне, и, чувствуя себя, словно ребенок, которого специально нарядили и заставили что-то декламировать перед компанией взрослых, я еще раз выложила свою историю. Если я что-то пропускала или останавливалась, чтобы вспомнить, доктор Райхман тут же приходил мне на помощь.

Когда я закончила, наступила тишина. Доктор Сингх сделал глоток мятного чая и спросил:

– Не слишком сладко для вас?

Чай действительно оказался чересчур сладким, но я с отчаянной решимостью глотала его, пока доктор Райхман, почувствовав, что вежливость соблюдена, не открыл дискуссию.

– Мне кажется, мероприятие в «ботанике» весьма любопытно. Образ Святого Маркоса, ром, пение.

– Да, – согласился доктор Сингх, – это белла-белла, «круг силы», баллада с ответами и танцующий одержимый юноша. Такие обряды совершают, чтобы возмутить дух умершего.

– Но баллада – это что-то французское. Значит, мы имеем дело с вуду? – спросила я. И совершила ошибку.

Доктор Сингх взглянул на меня с интересом, и у меня замерло сердце. Джоул был на время забыт, и он занялся моим просвещением.

– Вуду, более точно Водан, – начал он, – нельзя смешивать с Обеа или Эспиритизмо. То, что случилось с вашим братом, не имеет отношения к Водану, который представляет собой магическое действо, совершаемое совместно жрецом и жрицей в присутствии священного фетиша. Водан завезен в Новый Свет представителями африканских племен Йоруба и Дагомеи, и распространился в основном на Гаити.

– Ясно, – кивнула я. Но я ошиблась, полагая, что теперь мы наконец займемся Джоулом.

– Обеа – это особая магия, распространенная у племен Ибо, Поно и Корманти. Она основана на заклинаниях, заговорах и общении с духами умерших с помощью различных наркотических средств. Магия Обеа распространилась по всем островам Карибского моря, и у пуэрториканцев смешалось с их Эспиритизмо. Подпоясывание шарфом танцующего одержимого, питье рома, пение – все это признаки Обеа.

Подозревая, что лекция еще только начинается, я сделала отчаянную попытку вернуться к интересующей меня теме.

– Может, мне действительно поможет экзорцизм Дона Педро?

Наступила неловкая тишина. Доктор Сингх созерцал свой мятный чай, доктор, Райхман жевал «сезамовое»[21] печенье. И я пошла еще дальше.

– По-моему, танец белла-белла – то же самое. И когда я уходила, Дон Педро попросил меня привести Джоула. Что это, как не экзорцизм?

Доктор Сингх поднял голову. К моему удивлению, его приятное лицо пылало негодованием.

– Для практики Обеа не нужно ни собачьих зубов, ни тыкв, ни ящериц. Дон Педро – шарлатан. Тряпье, бутылки, грязь из могил, – продолжал он с презрением. – Практика истинного Обеа основана на занятиях с квалифицированным учителем.

Я затаила дыхание. Мне показалось, что известный специалист по тропической ботанике и есть один из таких учителей.

Между тем доктор Райхман внезапно оживился.

– Дорогая миссис Бенсон, к сожалению, не все так просто. В истории экзорцизма слишком много неудач. Часто он не только усиливает страдания одержимого, но подвергает большой опасности и самого жреца, изгоняющего духа. Например, хорошо известен случай в Лудуне, где сразу несколько экзорцистов стали одержимыми. И один из них, кажется отец Транквилль, умер в горячке. Даже зрители могут пострадать. Изгнание духов считалось опасным во все эпохи и у всех народов.

– Что же будет с Джоулом? – спросила я.

И поскольку доктор Райхман медлил, я снова ощутила тревогу, подозревая, что он хочет уйти от ответа. Но беспокойство о Джоуле заставило меня проявить настойчивость.

– Доктор Райхман, вы сами верите в то, что Джоулом владеет дух Тонио?

Трудно уклониться от короткого грубого вопроса. Доктор Райхман поставил свою чашку с мятным чаем и заговорил, осторожно подбирая слова:

– Я полагаю, здесь мы имеем дело со случаем вытеснения, формирующего ядро психастенической кристаллизации. Очевидно, идея одержимости, существующая в обществе, которому принадлежит жертва, определяет интерпретацию такого вытеснения.

Я попыталась подступиться к этой семантической галиматье с осторожностью фермера, решившего посостязаться в остроумии с балаганным зазывалой. Как я ни прикидывала, выходило, что доктор Райхман считает состояние Джоула лишь психическим заболеванием.

Но доктор Сингх, похоже, остался недоволен.

– Не могли бы вы сказать, как эта интересная теория объясняет парапсихические феномены, связанные с одержимостью? – осведомился он. За изысканной вежливостью, очевидно, скрывалось глубокое разочарование. – Голос духа может сильно отличаться от голоса жертвы. Иногда одержимые говорят на неизвестном им языке, как в нашем случае.

– То, что юноша говорил по-испански, – не такое уж чудо, – возразил доктор Райхман, – он провел некоторое время в Танжере. К тому же он жил в пуэрториканском районе. Подсознание – великая вещь. С его помощью человек может выучить язык и даже не будет об этом подозревать. Известен случай с горничной, неожиданно заговорившей на беглом иврите. Оказалось, что она несколько лет назад работала у одного филолога.

– Затем ясновидение и телепатия, – невозмутимо продолжал доктор Сингх, – я сам был свидетелем танца белла-белла, во время которого одержимый левитировал. Правда, все закончилось трагически. Пение на минуту прервалось, что всегда опасно; в результате он налетел на стену и сломал себе шею.

Воцарилась напряженная тишина, словно между двумя экспертами, каждый из которых лелеял свою собственную теорию, внезапно выросла непроницаемая стена. Я уже встречалась с таким явлением. Но Джоул был не абстракцией, а моим горячо любимым братом.

Мы вежливо простились с доктором Сингхом. Но у меня сердце сжималось от страха.

Когда мы возвращались в большой многоквартирный дом напротив планетария, начало смеркаться, и доктор Райхман принялся меня ободрять.

21

Кунжут – род одно– и многолетних трав семейства сезамовых (Примеч. редактора)