Алхимик

— Берите эти два, — указывает Эд, на стоящие в углу аккуратные ящики из плотно пригнанных досок. — И несите осторожно.

Третий ящик он берёт сам — нужная мера, чтобы заставить чичестеров даже подойти к ним. Бандиты до колик боятся взрывчатки, хоть и стараются никак этого не выдать.

Позади — четыре дня напряженного труда. Седой, с опухшим от пьянства лицом стеклодув делает по заказу Эда приличный набор лабораторной посуды. Однад расплачивается с мастером не скупясь, но передачу денег сопровождает словами: «Не стоит об этом болтать. Можешь без языка остаться». В распоряжении Эда оказывается ещё несколько комнат — теперь ему есть, где развернуться. Условия далеки от идеальных, но работать уже куда как полегче. А работать приходится почти круглые сутки.

К утру пятого дня в распоряжении Эдварда оказывается три самодельных пироксилиновых мины, каждая по триста грамм весом. Этого вполне хватит, чтобы устроить в скотобойнях настоящий переполох.

На улице уже совсем темно. Редкие фонари по углам мыловарни с трудом разгоняют влажный, липкий от глицерина сумрак, здорово смердящий вываренной костью. Чичестеры собираются на выходе из паба, их уже никак не меньше трёх десятков.

— Салли, — Однад даже перед боем не изменяет своей франтовской манере. Белизна его сорочки заметна даже в полной темноте, а волосы сверкают бриолином, — возьми двоих, и идите с жонглёром. Смотри, чтобы всё прошло как надо! После, как всё случится, я хочу видеть вас в драке. Тебя это тоже касается, Сол. Достань себе кусок кирпича и дубину покрепче. Пригодится.

— Лучше нож и пистолет, — Эд испытывающее смотрит на Ноджа. Тот нехорошо ухмыляется.

— На них ты ещё не заработал. Выдвигаемся, парни!

Банда в молчании начинает движение, заполняя собой улицу. Тяжелые ботинки стучат по булыжной мостовой, им вторит тяжелое сопение. Кто-то оглушительно высмаркивается, кто-то мрачно похлопывает полированной дубиной по затянутой в кожаную «обрезку» ладони. Красные пятна нашивок на жилетках похожи на пятна крови, котелки на тянты по самые уши, набитые всевозможным тряпьём, превратившись в импровизированные шлемы. Остаётся позади чёрная громада фабрики, не прекращающая дымить даже ночью. Узкие улочки вокруг пусты — только редкие бродяги-псы разбегаются, опасливо тявкая на мрачную толпу. Иногда слышно как впереди, предчувствуя беду, кто-то спешно захлопывает ставни. Эду на это плевать. Он несёт свой ящик, бережно, как ребенка и единственное, что беспокоит его сейчас — вопрос, всё ли он сделал правильно. Если со взрывами не заладится, дело может обернуться для чичестеров большой кровью. И для самого Эда не в последнюю очередь.

Чёрный Салли подхватывает Сола под локоть, уводя в один из проулков. Двое с ящиками идут следом.

— Шевели костями, — шипит Салли, ускоряя шаг. — До скотобоен ещё два квартала и срезать особо не получится.

Эд кивает. Взрывать надо точно по расписанию: перед самым налётом, ни раньше, ни позже. Неверный момент даст мясникам подготовиться или сбежать. Ни то, ни другое Однада не устраивает. Медный коготь желает седлать из парней Уиншипа наглядный пример того, как чичестеры обходятся с врагами. Что, само собой, требует кровавой и разгромной победы.

Крысы разбегаются из-под ног, бродячие коты недовольно шипят, вспрыгивая на заборы и подоконники. Вдали слышен протяжный колокольный звон.

— …шесть, семь, восемь, — считает удары Чёрный Салли. — Надо шевелиться. Сейчас Уиншип отзвонит конец смены, и мясники повалят смывать с себя кровь и кишки. Однад всё хорошо рассчитал.

Они ускоряются, переходя почти на бег. Вынырнув из какой-то подворотни, они упираются в кирпичную стену, выщербленную и покрытую тёмными пятнами. Салли останавливается, переводя дыхание.

— Всё. Пришли.

Эд оглядывается. Слева стена идёт метров пять, оканчиваясь углом. Справа шагов через пять она оканчивается тупиком — к ней вплотную пристроен какой-то дом, в три этажа высотой и совсем без окон. Этот угол засыпан целой горой хлама — гниющих отбросов, тряпья и ещё чёрт знает чего.

— Ворота там, — указывает Салли налево. Эд кивает. Одна из мин должна открыть банде проход, две других — устроить мясникам тёплое приветствие.

Минирование ворот — самая лёгкая часть. Две железные створки на тяжелом засове, висящие на кирпичных столбах. Эд ставит мину под одним из столбов, проводит шнур за угол.

— Зажжёшь сразу после того, как услышишь взрывы внутри, — говорит Эд чичестеру с порванной ноздрёй. — Или когда увидишь Однада с парнями.

Теперь начинается весёлая часть. Никакого плана скотобоен у чичестеров нет — только рассказы пары пойманных мясников. Но сначала — стена, четыре метра кирпича, перекрывших путь.

Салли взбирается наверх по куче отбросов, временами проваливаясь в них почти по колено. Чичестеры специально собрали эту кучу здесь, и в основе её были обычные бочки для масла, но маскировка чертовски убедительна — Эда тошнит от одного только вида этой кучи. Краб, второй чичестер, подаёт Салли ящик.

— Давай, жонглёр, — хлопает он Сола по спине. — Чего встал?

Под ногами мерзко хлюпает, подошва скользит. Чёрный Салли подхватывает Эда за руку, но помощи тому не требуется — ещё секунда и он взлетел бы на стену, лишь бы не оставаться по колено в этой дряни.

Салли уже внизу, принимает ящики. Эд спускается следом, спустя несколько секунд к ним присоединяется Краб. Темнота вокруг непроглядная, в горле першит от запаха тухлых потрохов.

— Куда теперь? — шепчет Эд.

— Сейчас свет должен гореть только в раздевалке, — сплёвывает Салли, — найдём.

Они крадутся мимо огороженных загонов, смердящих ям и длинных рядов бочек. Чёртовы скотобойни кажутся Солу бесконечными — за очередным ангаром всегда вырастает следующий, такой же тёмный и пахнущий запёкшейся кровью.

— Пришли, — дёргает его за рукав Чёрный Салли. Другой рукой он указывает на деревянное здание в два этажа высотой. Окна подмигивают жёлтоватым газовым светом, в них то и дело мелькают мужские силуэты.

— Ставим мины под дальний правый и нижний левый углы, — шепчет Сол. Вообще, в подрывном деле он не смыслит ровным чётом ничего, но такая расстановка кажется ему логичной. Была мысль швырнуть одну из мин внутрь через окно, но окажись потолки высокими, а комната — просторной, взрыв оказался бы просто дорогим фейерверком.

— Смотри-ка что я нашёл, — Краб стоит чуть позади у трёх бочек, приставленных к стене котельной.

— Чего там? — Чёрный Салли корчит недовольную гримасу, подходя к чичестеру.

— Керосин, — криво ухмыляется тот. Можно плеснуть на стены. Добавить огоньку.

— Хорошее дело, — кивает Салли, одобрительно хлопнув по плечу Краба. — Только не на стены. Ещё услышат. На землю под самый краешек. От взрыва загорится, а дальше эта деревяшка сама займётся. Жонглёр, ты к левому углу, я к правому. Краб, ты займись керосином. Только тихо, понял?

Они расходятся. Эд устанавливает свой ящик, аккуратно разматывает фитиль. Изнутри доносятся хриплые голоса — пара мясников совсем рядом, прям за стенкой.

— Это что ещё за блоха?

— Крысёныш пытался залезть в бочку с солониной.

— И на кой чёрт ты притащил его сюда? Всыпал бы и выкинул за ворота.

— Чтобы опять залез?

— Надо бить так, чтоб лезть уже неповадно было. Ты что, не женат?

Настороженный разговором, Эд ползёт вдоль стены к низкому подоконнику. Осторожно приподнявшись у угла рамы, он заглядывает внутрь.

В небольшой каморке на стене висит керосиновая лампа. В её свете видно, как два здоровых парня стоят над лежащим на полу ребёнком лет шести. Не угадаешь, мальчик это или девочка, настолько грязный и оборванный он.

Мясник пониже с уродливой дырой вместо левого глаза пожимает плечами.

— Не. Моя невеста умерла от чумы, пока я служил на Суллоне.

— Ты что служил? Не ври! — хохочет второй, хлопнув себя по массивному брюху.

— Чёрта бы мне врать? Меня продал на корабль родной отец, чтобы расплатиться с карточным долгом. Мне тогда чётырнадцать было. Моя Пеги обещала ждать… Дождалась.