Страница 16 из 17
— И что же?
— Те, что остались в живых, попались на глаза людям и, конечно же, были истреблены. Лишь одно дожило до четырнадцатого века, когда здесь уже умели писать книги, вырезая буквы на дереве и камне. Свидетельство того, что последнее из чудищ захоронено в земле, существует. Оно на алтаре.
— Где? На алтаре?
— Да, под сукном Я давно обнаружил его, но не придавал этому значения. Но сегодня. Сегодня я… попробовал прикоснуться к нему.
Он сжал кулаки. Потом быстро выпрямил пальцы, показывая Куту свои ладони: кожа покрылась волдырями, а из тех мест, куда только что впились его ногти, сочился гной.
— Это не опасно, — сказал он. — Ни для меня, ни для тебя. Но впечатляет, правда? Ответь мне, Кут.
Первым делом Кут подумал, что Деклан подшутил над ним. Затем попробовал найти логическое объяснение услышанному. Потом в памяти всплыл афоризм отца: «Логика — убежище трусов».
— Люди назвали его Голым Мозгом.
— Кого?
— То существо, что они похоронили. Так написано в летописи. У него была мягкая и мясистая голова того же цвета, что сияние луны. Чудовище не имело черепа, и потому люди окрестили его именно так — Деклан усмехнулся и продолжил, сияя широкой улыбкой: — А еще он ел детей…
Страшное происшествие на ферме Николсона оставалось незамеченным до субботнего утра Мик Глоссоп, решивший вернуться в Лондон непривычной дорогой, увидел в левом окошке автомобиля странную картину: несколько коров громко мычали и пытались сломать задние ворота. Одна из них стояла в стороне и вращала мордой, тряся разбухшим выменем.
«Ничего себе, — подумал Мик, — их не доили, наверное, больше суток».
Он притормозил и вошел во двор.
Труп Денни Николсона уже покрыли полчища мух, хотя прошел всего лишь час после восхода солнца. Внутри дома обнаружилось то, что осталось от Амелии: клочки разорванного платья и ступня в углу спальни. Тело Гвен Николсон не было изувечено. Оно лежало около лестницы, и на нем не было ни ран, ни следов изнасилования.
В девять тридцать городок наполнился воем полицейских сирен. Жители узнали о том, что произошло вчера. На улицах спорили, что сделал убийца со своими жертвами: у полиции не было полной уверенности ни в чем, и неудивительно, что каждый горожанин имел по этому поводу собственное мнение. Несмотря на несоответствия во взглядах, все сходились в одном: это неслыханная жестокость. Никто не понимал, зачем убийце понадобилось тело бедной девочки.
Полиция решила использовать болтливость зелотов, чтобы хоть как-то облегчить задачу отделу убийств. В трактире «У великана» разбили штаб: каждый мог прийти сюда и рассказать все, что хотел. Но рассказы не прояснили дела Никто не видел в городке посторонних, никто никого не подозревал, никто не замечал признаков, которые могли бы толкнуть человека на подобное убийство. Наконец появилась еще одна новость. Ее принесла Энид Блэттер: она сообщила, что не видела Томаса Гэрроу-младшего уже сутки.
Его тело нашли там, куда швырнул его гигант, в отвратительном состоянии: голова кишела червями, на ногах пристроились чайки. Голени, открытые задравшимися штанинами, были исклеваны до костей. Когда его поднимали из ямы, из ушей сыпались жучки и маленькие пауки.
В отеле тоже царила взбудораженная атмосфера Сержант Гиссинг нашел в баре приятного и внимательного собеседника — Рона Милтона, оказавшегося, ко всему прочему, его земляком. Сержант беседовал с ним за виски с содовой.
— Я двадцать лет служу в полиции, — повторял распалившийся Гиссинг. — Ничего подобного не видел.
Вряд ли он говорил правду. Он видел немало ужасного. Взять хотя бы ту шлюху — вернее, клочки ее расчлененного тела, обнаруженные в кейсе. И наркомана, ежедневно носившего этот кейс в Лондонский зоопарк, чтобы гипнотизировать им полярного медведя. Наркоман утопился в бассейне зоопарка, когда стало ясно, что попытки тщетны. Разве не страшно было Стенли Гиссингу смотреть в его пустые мертвые глаза? Да, он повидал немало…
— Это чудовищно, — говорил он собеседнику. — Меня чуть наизнанку не вывернуло.
Рон слушал полицейского и не знал, зачем беседует с ним. Наверное, чтобы убить время. Впрочем, нет: в молодости Рон был радикалом и относился к блюстителям порядка, мягко выражаясь, не слишком хорошо. Теперь он чувствовал извращенное наслаждение от того, что один из полицейских раскрывал ему душу.
— Он просто долбаный псих, — говорил Гиссинг. — Поймать такого поганца не стоит труда. Он не контролирует свои действия, не заметает следы. Ему даже наплевать на то, живы они или нет. Он явно на грани самоубийства, этот придурок, разорвавший семилетнюю девочку в клочья. Видали мы таких.
— Правда?
— Еще бы. Рыдают, как дети, а сами заляпаны кровью, словно вернулись со скотобойни. Ревут в три ручья. Истерики, как нервные леди.
— Ну тогда вы его поймаете.
— Это проще, чем сделать вот так. — Гиссинг щелкнул пальцами. — Будьте уверены.
Гиссинг остановил взгляд на циферблате своих часов. Потом на пустом стакане.
Рон не предлагал ему выпить.
— Ну, ладно, — произнес тогда Гиссинг. — Мне пора возвращаться в город. Разрешите откланяться.
Он зашагал к выходу, оставив Рона расплачиваться за выпивку.
Голый Мозг наблюдал за его машиной, ползущей по северной дороге с маячком на крыше. Шум мотора насторожил монстра, когда он перешагивал через небольшие холмы неподалеку от фермы Николсона. Мозг был взволнован звуком, что издавал этот небольшой предмет: он рычал и кашлял так, как не делал ни один известный ему хищник. Но больше всего Мозг поразило то, что зверь укрощен человеком. Если он хочет отвоевать у людей свое королевство, то почему бы потом не подчинить себе самого послушного из этих зверей? Получится ли? Надо попробовать. Отогнав страх, Голый Мозг приготовился к сражению.
Он выпустил клыки.
Стенли сидел на заднем кресле автомобиля. Он почти заснул. Ему грезились маленькие девочки. Очаровательные нимфетки расправляли чулки на ногах, раздевались. Они собирались ложиться спать. Он сторожил их. Он следил за их движениями, он бросал взгляды на плотно обтягивающие их бедра штанишки. Этот сон часто посещал его. Стенли никому и никогда о нем не рассказывал, даже когда был пьян. И не потому, что стыдился — многие его коллеги рассказывали и о куда более опасных развлечениях и переживаниях. Но Стенли считал этот сон очень личным, предназначенным для него одного, доступным лишь ему. Сон был его тайной.
А на переднем сиденье молодой шофер, проработавший в полиции всего полгода, смотрел в зеркальце и ждал, когда сержант Гиссинг уснет. Когда он убедился в этом, он протянул руку к приборной панели и рискнул включить радио: не терпелось узнать счет крокетного матча. Австралия опять проиграла, и нет повода устраивать ночные гонки.
«Ах, вот чем бы мне заняться, — думал он. — Надо бросать эту работу ко всем чертям».
Водитель и полицейский, занятые своими мыслями и мечтами, не заметили, что машину преследует страшное чудовище. Голый Мозг бесшумными огромными шагами подошел к ревущему зверю, пробиравшемуся сквозь ветер по темной дороге. Мозг не торопился перейти в наступление.
Наконец ярость чудовища достигла предела. Голый Мозг издал громкий злобный рык. Под ногой вместо полевой травы оказалось асфальтированное шоссе.
Шофер рванул руль, чтобы сбросить с крыши увесистую тушу монстра, впившегося зубами в сигнальную лампу.
Машина завиляла по мокрой дороге, левое крыло царапали ветви кустов, бивших в лобовое стекло. Стенли увидел во сне, как девочка отпустила чулок, и он пополз по ноге вниз, достигнув пола как раз в тот момент, когда автомобиль завершил свое трясущееся движение и врезался в железные ворота Гиссинга выбросило на переднее сиденье, едва не задохнувшегося, но не раненого. Водителя швырнуло через руль прямо в стекло — его нога тряслась у самого лица Гиссинга. Потом нога замерла.
Мозг понял, что победил, и соскочил с покоренного зверя на дорогу. Но неизвестное существо все еще отпугивало его: помятый бок скрипел, внутренности едва слышно шуршали, на смятой в лепешку морде горели глаза. Однако враг был мертв.