Гибельный клинок

— Что?! — заорал Каллиген. Взгляды посетителей повернулись к ним, на мгновение шум в зале прекратился. Каллиген перешел на шепот.

— Ты совсем с ума сошел? В следующем году ты женишься на регентше клана Туранниген! Ты станешь аудитором клана Банник и главой клана Туранниген еще до того, как тебе стукнет шестьдесят, и после этого у тебя будет еще полстолетия на балы, девчонок и пирушки, прежде чем ты хотя бы начнешь задумываться о смерти! И, конечно, всем этим стоит пожертвовать ради того, чтобы какой-нибудь вонючий ксенос сделал из твоего черепа чашку для питья?! — Каллиген стукнул кулаком по столу и раздраженно откинулся назад. — Ты просто устал и выглядишь страшнее смерти. Это предсвадебное волнение, вот и все.

Каллиген говорил быстро, больше успокаивая себя, чем Банника.

— Служить Императору можно не только в строю. А это все мальчишеские глупости. Не вздумай. Позволь мне умереть одному. Я буду чуть-чуть счастливее, зная, что хотя бы у тебя все в порядке. Это послужит мне хоть каким-то утешением, когда я буду сидеть в окопе. Да и в любом случае, твой отец никогда не разрешит этого.

Банник слишком хорошо знал, что скажет по этому поводу его отец.

— Дуэль, Лазло.

— И? Какое отношение она имеет ко всему этому? У тебя все время бывают дуэли.

— Больше нет, — ответил Банник, и рассказал, как умер Тупариллио.

Каллиген глубоко вздохнул.

— Похоже, дорогой мой сводный брат, двуглавый орел насрал на нас обоих. И по этому поводу мне до басдака надо выпить. Дай-ка сюда кубок.

ВСТАВКА

С помощью таро обычный человек может прозревать волю Повелителя Человечества и во всех своих делах руководствоваться Его Божественным Промыслом. Каждый может быть просвещен! Каждый может знать истину!

Цены указаны по адресу 27, Эстриллиан Ньюмаркс

Многочисленные опции по выбору покупателя

ГЛАВА 15

Банник проснулся от духоты спертого воздуха, насыщенного выхлопными газами, не сразу поняв, где находится. Было полностью темно, и он находился в каком-то тесном пространстве, которое трясло и подбрасывало. Он уже умер? Ему снился Парагон, солнце над морем в Сезон Нимба, вечеринка на берегу с Каллигеном и девушками, горячий песок, и что холодная зима стала лишь далеким воспоминанием. Тогда он нечасто молился — это казалось не столь важным — и на несколько мгновений это время словно вернулось. Казалось, что этих последних трех лет будто вовсе и не было, и он снова был мальчишкой, и что война была лишь далекой легендой, наполнявшей его жаждой славы, заставляя снова и снова оттачивать мастерство фехтования на тренировках. Что этой страшной дуэли не было, и поединки были пока только игрой.

Он лежал на одном из трех тесных спальных мест на нижней палубе «Марса Победоносного». Койка была скользкой от машинного масла и человеческого пота. Зловоние резко вернуло его от сна к действительности.

Его разум прояснялся, слыша скрежет ведущих колес о гусеницы, когда «Марс Победоносный», проезжая по камням, давил их в пыль. Все же для возвращения полной ясности сознания понадобилось больше времени, чем обычно — последствия приема снотворных препаратов, которыми их накачали.

Они уже две недели были в пути, и все равно транквилизаторы еще давали о себе знать. Спящий разум мало что мог рассказать орочьему псайкеру, путаница человеческих снов была слишком непонятной, чтобы в ней разобраться. Все на борту кроме Аутленнера были накачаны транквилизаторами на три дня. Банник подумал, видят ли орки сны. Бодрствовали только водители и капитан Экзертраксис, назначенный командиром экспедиции. Кортейн, назначенный его заместителем, получил дозу снотворного, мрачно ворча, пока медики делали укол. Им с Банником вкололи снотворное прямо в Зале Стратегии, экипажи получили свои дозы позже.

Даже Экзертраксису путь был известен лишь как несколько точек маршрута, координаты каждой следующей точки были спрятаны в запечатанном конверте, который открывался только по достижении предыдущей. Водители не знали о маршруте ничего — только то, что командует экспедицией Экзертраксис, и они должны следовать его приказам предельно точно. Когда они прибудут в запретную зону вокруг котловины — место настолько богатое лорелейной рудой, что, вероятно, даже орк-псайкер не сможет их там почувствовать — тогда уже не будет иметь значения, кто что знает. Три дня спустя проснулись все остальные, испытывая боль во всем теле от долгого сна на сиденьях, мочевые пузыри были болезненно полны, или непроизвольно опорожнялись во сне, несмотря на принятые антидиуретики. Видения, вызываемые лорелеем, заставляли людей кричать во сне, или же пробуждали давние воспоминания о более счастливых временах, и люди, проснувшись и видя окружавшую их жестокую реальность, становились угрюмыми и отрешенными.

Это было мрачное начало мрачного путешествия.

Буря, начавшаяся в ночь орочьего нападения на штабной лагерь, теперь с бешеной яростью бушевала вокруг их маленькой экспедиции: «Марса Победоносного», роты «Леман Руссов», взвода атраксианской тяжелой пехоты на «Химерах» и машин обеспечения. Одинокая колонна имперской бронетехники медленно прокладывала путь по бескрайним каменистым пустыням Калидара, люди, запертые в машинах, чувствовали себя такими же беспомощными, как мясо в консервах.

Когда колонна добралась до области полутени котловины Озимандии, насыщенной психовозмущениями от лорелейной руды, тем офицерам, которые не были на инструктаже, сообщили, куда направляется экспедиция: улей Мерадон. Орктаун. Прямо в логово врага. Это было самоубийственное задание, из тех, на которые обычно предлагают вызваться добровольцам. Но им выбора предоставлено не было, и это отнюдь не улучшило настроение в танке. Банник еще радовался, что не оказался заперт в десантном отделении одной из «Химер». Пехотинцы, втиснутые в них, не могли выйти из машин с самого начала пути — слишком опасно. Ветер снаружи мог просто освежевать человека заживо.

Банник почувствовал, что надо помолиться. Сейчас он удивлялся, как мог в юности так долго не молиться, и надеялся, что хотя бы этот грех ему будет прощен. Он вознес молитву Императору, прося Его о помощи в предстоящем бою и возблагодарив за то, что Он до сих пор защищал своего грешного слугу.

Выполнив свой религиозный долг, Банник зевнул и потер глаза. Взглянув на часы, он увидел, что его пятичасовой отдых подошел к концу; теперь его очередь сменить Раддена и заступить на вахту в башне. Схватившись за поручни над головой, он изогнулся и, открыв люк спального места, выбрался в коридор нижней палубы — сложный маневр, учитывая, что коридор в ширину едва достигал шестидесяти сантиметров. Банник взглянул на то место, где лежал мертвый орк. Теперь палуба была чисто вытерта и блестела металлом. Кто прибрался здесь, Банник не знал — когда он проснулся на своем сиденье, экспедиция уже была в пути. Он был лишь рад, что убирать труп пришлось не ему.

Он постучал в люки двух других спальных мест. Ганлик в ответ что-то пробормотал, а Ралт выругался. Не дожидаясь их, Банник поднялся по трапу на командную палубу. Кортейн, Мегген и Эппералиант были на своих постах, не отрывая взглядов от экранов и приборов. Мегген сидел на месте Банника, спинка сиденья после схватки с орком была наскоро починена с помощью проволоки и клейкой ленты. Взглянув на место, где погиб Марселло, Банник увидел, что там все тоже чисто прибрано кем-то из команды техобслуживания.

Никто не говорил, за неделю безвылазного путешествия в танке у всех не было никакого желания разговаривать. Долгое пребывание в тесном замкнутом пространстве привело людей в очень напряженное состояние. Непрерывная болтовня Раддена из слегка раздражающей стала невыносимо бесящей. Щелканье колоды таро Форкосигена доводило всех до безумия. Ганлик вообще перестал разговаривать, Ралт только цедил сквозь зубы грязные ругательства, жуя лхо-сигарету, Мегген в свободное от вахт время не вылезал из снарядного погреба, где сидел, глядя на выданные им пять кристаллов лорелея так, словно они собирались поглотить его душу. Это молчание было одним из способов, которым люди пытались справиться со стрессом. В разговорах напряжение неминуемо выплеснулось бы наружу, и тогда его было бы не остановить; они все были парагонцами и просто передрались бы. Наконец даже Радден заткнулся со своей болтовней, к всеобщему облегчению.