Страница 54 из 64
- Как волчица, ваша светлость. Смотрит на тебя, и думаешь, сейчас бросится - сочно заметил ему наемник: «Дайте мы хотя бы вещи ее проверим, вдруг там оружие».
- Какое оружие, - отмахнулся князь: «Золотую цепочку, что у нее на шее видели, оставьте. Я не вор, чтобы у женщины драгоценности забирать».
С мужчиной тоже все оказалось просто. Его держали во второй повозке, связанным, с кляпом во рту, под хлороформом. Когда он ненадолго приходил в себя и пытался освободиться, его били, впрочем, как велел князь, так, чтобы не убить.
Он прошел мимо базарных рядов, где продавали птицу, ковры, серебро, ячмень, невольниц, и свернул в узкую улочку, откуда доносился запах кофе.
Здесь было близко до Черного моря. Через побережье, еще не захваченное русскими, вел торговый путь в Стамбул, здешних женщин издавна возили в султанский гарем. «За нее много дадут, -размышлял Нахичеванский, - но нет, я ее оставлю себе. А этого продам куда подальше».
Он присел на потрепанные ковры, разложенные по деревянной веранде. Щелкнув пальцами, приняв медную чашку с густым кофе, князь откинулся на бархатные подушки.
- Есть товар, - Нахичеванский оглядел мужчин. Двое играли в нарды, кто-то чистил оружие. Тонко, неуловимо тянуло дымом кальяна.
- Русский пленник, молодой, едва за тридцать, сильный, - Нахичеванский улыбнулся.
- Сейчас их много, - безучастно заметил один из торговцев, - на востоке русские проигрывают Шамилю. Цены упали, а в Стамбул их возить невыгодно. Многие умирают по дороге. Но покажи, - он поиграл четками, - покажи, а мы посмотрим.
Степан пришел в себя, ощутив на лице прохладу ледяной, стылой воды. Он почти ничего не помнил, только удар по голове, ощущение душной, сладкой тяжести, размеренное покачивание повозки. Иногда ему вынимали кляп, и просовывали под мешок, надетый на голову, какую-то еду. Он пытался вцепиться зубами в чужую руку, и после этого его били, палкой, плетью, или просто кулаком. Кляп заглушал его стоны. «Марта, - думал он, - постоянно, непрерывно, - где Марта? Что с ней, Господи? Только бы она была жива. Только бы ее не тронули».
Он все еще стоял с мешком на голове. Ленивый голос сказал что-то, вокруг него захохотали. Степан понял: «Горцы. Только бы с Мартой ничего не сделали. Я выдержу, ничего страшного, я ее найду, обязательно». Он вспомнил, как Тотлебен, еще в Севастополе, раздраженно отбросил газеты: «Дикари, дикари…, У Шамиля и артиллерия есть, и укрепления он строит не хуже наших редутов. Мы в горах воевать не умеем, и, судя по всему, так и не научимся».
- Нельзя даже говорить о Марте, - приказал себе Степан: «Они везде одинаковы, нельзя им показывать свою слабость».
Он научился этому еще в воспитательном доме. Сироты, которых туда привозили, плакали по ночам и звали мать. Их тогда били, и маленький Степа, лежа, закусив холщовую подушку, велел себе: «Никогда они не увидят твоих слез, никогда не услышат даже имен твоих родителей». Он и сейчас знал, что Марта всегда будет в его сердце, далеко, куда никто не доберется. Знал и вдруг, невольно, улыбнулся под мешком: «Шамиль. Это очень хорошо. Я обещал себе больше не воевать. Придется отложить. Найду Марту, и мы уедем отсюда. Надо молчать, и постараться попасть к Шамилю. Он мне поможет».
Его повертели туда-сюда. Он покорно стоял, опустив голову. Кто-то громко, на ломаном русском, спросил: «Как тебя зовут?»
Степан что-то промычал и ему в ухо крикнули: «Иван!»
- Пусть будет Иван, - холодно подумал мужчина. Чья-то рука потянулась к его крестику. Золото потускнело, и стало похоже на медь. Его потрогали и Степана толкнули в плечо: «Иди, Иван!»
Он даже не знал, здесь ли Марта. Когда его провели по узкому коридору, наружу, когда ему, так и не сняв мешок, швырнули какие-то лохмотья, когда надели на ноги цепь и потянули за нее: «Иди!», Степан пообещал себе: «Я ее найду. Весь Кавказ переверну, а найду».
С него сняли мешок, когда уже стемнело. Степан поежился. В горах, было уже холодно. Он услышал грохот порожистой реки в ущелье. Подняв голову, Степан увидел перед собой темные очертания скал. У края телеги сидел второй пленник, тоже с цепью, по виду какой-то горец.
Степан осмотрелся. Повозку сопровождало два десятка вооруженных всадников. Он тихо спросил: «Где мы?»
Горец развел руками и пожал плечами. Степан незаметно указал на дорогу, что уводила вниз. В долине, виднелись какие-то огоньки.
- Хабез, - его спутник улыбнулся в черную бороду. Степан вспомнил карту: «В самую глушь нас завезли. Здесь вообще никакой власти нет».
- А? - он махнул рукой в сторону головы колонны.
- На восток идем, - понял Степан, заметив сзади едва заметную, тусклую полоску заката. Звезды были большими, острыми, холодными. Дул свежий ветер, цокали по камням копыта лошадей. Тропинка была узкой, едва в ширину повозки.
- Шали, - ответил горец. Степан лег на бок, и спокойно подумал: «В имамат Шамиля везут. Вот и хорошо».
Тело до сих пор болело от побоев. Он, закрыв глаза, представил себе Марту. Девушка спала, уткнувшись головой в его грудь, и смешно, тихо сопела.
- Все будет хорошо, - пообещал ей Степан, целуя бронзовый затылок: «Пока мы вместе, смерти нет, любовь моя. Так оно и будет, вот увидишь. Уже скоро».
Марта прислушалась. Повозка стояла среди базарного шума, квохтали куры. Она стала ловить обрывки разговоров за тряпичным пологом. «Хоть что-нибудь, - зло подумала девушка, - хоть название местности. Все легче будет».
По пути сюда, когда молчаливый охранник развязывал ей руки и отворачивался, чтобы потом забрать ведро, Марта косилась на свою суму. Она знала, что пистолета и шашки не хватит, чтобы перебить десять охранников.
- Нельзя, - приказывала она себе, - нельзя рисковать. Надо спасти Степушку. Если я хоть пальцем прикоснусь к оружию, его сразу убьют, на моих глазах. И меня…, - она заставила себя не думать об этом.
Она лежала и ждала. Повозка ехала на юг. Марта знала, что в колонне их две, пару раз ей удалось незаметно приподнять тряпичный полог. Во второй, она была в этом уверена, держали Степана. Она считала дни. Каждый раз, когда ей снимали веревку с рук, она ловко завязывала узелок на выдернутой из ковра нитке. Узелков было на три недели, и у нее не оставалось сомнений.
- Нас теперь трое, - ласково, одними губами шепнула Марта, положив руку себе на живот: «Маме надо быть осторожной, маленький мой».
Она застыла и уловила имя: «Шамиль». Марта вспомнила, как, в Лондоне, сидя с дядей Мартином и Стивеном в библиотеке, читая Times, она спросила: «Почему русские ничего не могут с ним сделать, с этим Шамилем?»
- У него за спиной весь Кавказ, - объяснил дядя, - а рядом Персия и Турция. К тому же, не могу не признать, что Британии эти беспорядки только на руку. Все меньше войск русские в Крым отправят.
- А турки поддерживают Шамиля? – Марта свернула газету: «Они должны, дядя, а значит, и британские деньги посылаются туда, на Кавказ».
- Негласно, естественно, - усмехнулся кузен Стивен: «Разделяй и властвуй. Мы эту политику давно и успешно ведем в Индии, а вскоре распространим ее на Афганистан и Персию. Ходят слухи, - он подошел к стене и провел рукой по Каспийскому морю на карте, - что там есть нефть. Персидский шах, Шамиль, да кто угодно, но нам надо получить к ней доступ».
- Шамиль, - повторила она и замерла. В повозку влезал охранник. Ее медальоном никто не интересовался. Марта боялась, что Нахичеванский захочет сделать ее своей наложницей, еще в пути, но потом поняла, что князь намеревается отвезти ее куда-то дальше. Ее не трогали. Девушка, напомнив себе, что лежит в медальоне, мысленно перекрестилась.
- Может, и не пригодится, - сварливо сказала ей бабушка, сворачивая письмо: «Но мало ли что. Магометане, прочтя это, признают тебя своей. К своим женщинам они совсем по-другому относятся. Думаю, - она потрепала Марту по голове, - твои родители, упокой Господь их души, не обиделись бы».
- А если написать письмо для Шамиля, - поинтересовалась Марта, - что королева Виктория обещает ему поддержку?