Страница 51 из 64
- Спасибо…, Надо, чтобы ты знала, обо всем, о Сибири, о том, что было дальше. Надо, - повторил Степан и прижался щекой к ее волосам. Они пахли жасмином и дымом костра.
Закончив, он заплакал. Марта, повернувшись, укрыла его в своих руках: «Не надо, не надо, милый, пожалуйста. Не мучь себя, не вспоминай об этом. Мы вернемся в Симферополь, отправим письмо бабушке, уедем отсюда и будем вместе, навсегда».
- Она жива, - Степан все никак не мог поверить: «Она жива и дедушка Питер тоже. Ему ведь за сто лет уже».
Марта кивнула: «Они не умрут, пока не получат весточку о вас. Напиши ей, напиши своей рукой, Степа. И о тебе, и о брате твоем. Может быть, когда мы доберемся до Лондона, мы их еще увидим. Ящик безопасный, письмо до них быстро дойдет».
Он, на мгновение, помрачнел: «Тебе нельзя ничего отправлять. Мало ли, вдруг жандармы читают твою переписку. И мне тоже. Я хоть здесь и не под надзором, но рисковать не стоит».
Марта вспомнила карие глаза Менделеева. Девушка, весело, сказала: «У меня есть надежный человек. Он все сделает».
Степан прикоснулся губами к длинным, темным ресницам: «Ты вся в бабушку, любовь моя. У нее тоже везде есть свои люди». Он осторожно потрогал ее руку, скрытую рубашкой, и почувствовал под пальцами шрам. Степан велел себе: «Больше никогда, никогда она не будет рисковать жизнью ради тебя. А ты за нее сколько угодно, до последней капли крови».
- Ты ползла через линию фронта, - он наклонил голову, целуя шрам, - под пулями, чтобы найти нас.
- Бабушка в Сибирь ездила, чтобы найти вас, - Марта часто, взволнованно задышала, - конечно, я бы сделала то же самое. И Мэри, твоя кузина. Она не мертва, санитары ошиблись. Я помню, она дышала. Мы ее в Лондоне увидим, и капитана Стивена Кроу. Ты говорил, о взрыве мины, но я уверена, что Стивен выжил.
- Если бы я знал, что мой кузен там, - мрачно сказал Степан, - я бы никогда в жизни такого не сделал, конечно. Но мина была небольшой, локальной. Я не хотел, чтобы все на воздух взлетело. Это нам, то есть им, - поправил себя Степан, - было, ни к чему. Блокнот Лавуазье, - он, внезапно, улыбнулся, -блокнот со мной. Я не химик, приедем в Лондон, отдам его кому-нибудь. Ты на Малаховом Кургане, -он все целовал ее, - была в сознании, терпела…, Господи, если бы я знал…, - он нашел губами ее медальон, приник к белой, нежной коже. Марта подумала: «Надо письмо выбросить, что в медальоне лежит. Оно мне не понадобится теперь. Нет, нет, не стоит. Мало ли что. Пока мы не окажемся на Ганновер-сквер, надо быть осторожными».
- Иди сюда, - попросил Степан, - иди ко мне, любовь моя.
Он уложил ее на расстеленное одеяло, и устроился рядом: «По суше линию фронта переходить не след. Я себе только что пообещал, что больше никогда не позволю тебе рисковать жизнью. Мы вернемся в Симферополь, твой знакомый отправит письмо, и мы уедем на восток, в Керчь. У тебя местная одежда есть…., - он, внезапно, замолчал. Марта увидела, в свете костра, как он покраснел. Девушка взяла его руку:
- Сделай так, чтобы ее не было, милый. Прямо сейчас. Потому что я себе тоже пообещала, еще вчера , что ты больше никогда не будешь ночевать один. Понятно? - она обняла его, прижалась к нему маленькой, едва заметной грудью. Степан улыбнулся: «Не буду. Всегда буду с тобой. Я тоже в татарском наряде уеду. В Керчи возьмем лодку. Мы оба под парусом хорошо ходим, доберемся до Балаклавы, до британской базы».
- Так безопаснее, - решил Степан, слыша ее ласковый шепот. Он и сам говорил что-то нежное, сбивчивое, целуя ее, зарывшись лицом в ее мягкие, распущенные волосы. «В горах войска, - подумал он, - Ялта рядом с линией фронта. Там за морем следят. На востоке британцев нет, глубокий тыл. Никто на нас внимания не обратит».
Она была вся горячая, маленькая, быстрая, и не было никого на этой земле, сказал себе Степан, увидев ее всю, не было никого, прекрасней нее. Он повторил ей, то же самое, когда она лежала, уронив растрепанную голову на его грудь: «Как хорошо, Господи, как хорошо….»
- Нет никого, красивей тебя, Марта, - он обнял ее, укрывая своими руками, - спасибо, спасибо тебе, любовь моя.
- Бабушка, - задумчиво сказала девушка, поерзав, прижавшись к нему, - мне многое рассказала. На всякий случай, - на тонких губах играла улыбка.
- Как в раю, - Марта, ощутив прикосновение его губ, откинулась на одеяло, разметав волосы: «Как в раю, и теперь так будет всегда».
- Теперь я, - потребовала она потом, и вдруг замялась: «Я только не знаю…, не умею…»
- Мы друг друга любим, - серьезно сказал ей Степан, - поэтому мы умеем все, любовь моя. Иначе и не бывает.
Они задремали только на рассвете. Марта почувствовала рядом его спокойное, надежное тепло: «Потом…в речке искупаемся, и сюда вернемся. И так будет всегда».
- Никуда тебя не отпущу, - он целовал стройную шею, нежные, в синяках лопатки, спускаясь все ниже: «Мне всегда будет ее мало. Господи, я прошу тебя, сохрани ее, пожалуйста. Сделай так, чтобы она была счастлива».
- Я счастлива тогда, когда счастлив ты, - Марта легко перевернулась на спину, и привлекла его к себе: «Поэтому я всегда буду рядом, Степан…, - она застонала, - как сейчас. Еще…, - она приподнялась, целуя его. Степан успел подумать: «Как будто нет ни меня, ни нее, а есть только мы, вместе. Сказано же: «И станут плотью единой». Он услышал ее сладкий, долгий крик. Он и сам, годами привыкший молчать, закричал, повторяя ее имя, опустив голову ей на плечо.
Всадник на белой лошади, что выехал на противоположный берег реки, убрал бинокль: «Шлюха, конечно. Все они, русские, француженки, шлюхи. Ничего, - он рассмеялся, - достанется мне не девственницей. Подержу при себе пару лет, и продам дальше. И его продам. Какой-то русский, даже без погон. Он никто».
Князь посмотрел на свой хронометр и зевнул: «Хорошо, что я посадил в Симферополе своего человека за ее домом следить. Они вернутся в город, а там посмотрим, как все это обставить. Отпуск я возьму, Таманский пролив рядом. На Кавказе никто их не найдет. Никогда, - он ласково погладил по холке своего жеребца. Развернув его, князь поехал вдоль реки на север.
Менделеев вышел на крыльцо одноэтажного, деревянного домика, где помещалась почта, и подмигнул Марте:
- Все в порядке. У его превосходительства почтмейстера, - он указал на дверь, - сын двоечник. Особенно, - со значением добавил Менделеев, - по естественным наукам, мадемуазель Марта.
Она не выдержала, и рассмеялась. Менделеев взглянул в зеленые, ласковые глаза: «Мадемуазель Марта, простите мне мою смелость, вы, кажется, встретили того, кто по душе вам?»
Девушка кивнула и вспомнила, как в пещере, они лежали, обнявшись. Марта рассказывала ему о Европе и Америке. «Я помню, - шепнул Степан, прижимая ее к себе, - помню, мама мне говорила о Лондоне, о других городах…, И бабушки с дедушками тоже. Но я тогда совсем ребенком был».
Марта взяла его большую руку и поцеловала.
- Ты все увидишь, милый, - пообещала девушка. «Обязательно. Мы сможем жить там, где захотим, у меня много…, - Степан приложил палец к ее губам: «Это все твое, любимая. И то, что я заработаю, тоже, конечно. Вообще, - он усадил ее на себя и стал целовать, - я никогда в жизни больше не буду заниматься всеми этими военными делами, - Степан поморщился, - буду строить железные дороги, шахты, как дед мой...».
Она была рядом, теплая, мягкая, нежная, как цветок, от ее волос пахло свежей, речной водой. Он, внезапно, сказал: «Я и не думал, что когда-нибудь, смогу полюбить, Марта. Думал, что у меня здесь, -Степан показал на сердце, - все выжжено, и никогда, ничего не появится. Федя, - он вздохнул, - я его в первый раз увидел, как ему восемнадцать исполнилось. Он мой брат, но это совсем другое».
- Ничего не выжжено, - Марта приложила узкую ладонь к его груди. «Степа, - сказала она нежно, -Степушка…, я все это время о тебе думала, с тех пор, как увидела тебя».
- Я тогда, утром, - Степан обнимал ее, - пошел к морю. Шел, вспоминал тебя, и шептал Пушкина. В Керчи мы переночуем на берегу. Ты будешь шлепать по воде, и я тебе прочту эти стихи.